в подоле цветы — колокольчики, васильки, ромашки.
Аркашка тоже умолк. Рожь тихо шумела над ним и заставляла думать о чем-то таком, что уже было и прошло, и чего, возможно, никогда больше не будет. Но, странное дело, тот же самый легкий шум ржи заставлял Лену думать совсем о другом — о том, чего еще не было, но, что, возможно, когда-нибудь будет…
— Я полежу немного, — сказал Аркашка и лег на траву, заложив руки за голову. Рукам стало прохладно и щекотно, словно по ним бегали мураши.
Туча прошла, небо над ним разливалось ясное, чувствовалась беспредельная даль, и чем больше гляделся в нее Аркашка, тем гуще, синее становилась она и начинала кружить голову… Он закрыл глаза, перестал ощущать легкое покалывание травинок, стало мягко-мягко и рукам и голове, будто земля вокруг стала нежной и ласковой… Он удивился и раскрыл глаза. Голова его лежала на коленях у Лены. Он вздрогнул, поднял голову, засмеялся. Лена засмеялась тоже и просто сказала:
— Ты спал… тебе неудобно было на земле.
Теперь он сидел рядом с нею, улыбался и ничего не говорил, словно никак не мог понять, что же случилось с ним (а случилось что-то приятное), или досматривал сон — сон, полный летней яркости красок.
Невдалеке застучала телега.
Аркашка вскочил, вышел на дорогу. Ехал знакомый мужик. Узнал учителева сына и охотно согласился подвезти его и Лену.
— Можно, и гостью можно, — сказал весело чернобородый, глазастый мужик. — Есть чем угощать. Да вот, сами видели, хорошая рожь зреет… не побило бы градом, а так — слава богу!!
Лена и Аркашка с радостью устроились на сене, тихонько переговаривались, прислушиваясь к мирному, бестревожному побрякиванью привязанного к телеге ведерка.
— Ты поспи, — посоветовала Лена. — Устал за день в цехе…
— Под мои колеса не уснешь, — оглянулся мужик. — Вот как я не могу теперь дома спать… особенно в ветреную ночь. Раньше, бывало, от забот не уснешь… А теперь к заботам еще прибавилось — яблоня в стенку стучит яблоками. — Мужик лукаво засмеялся. — Сад посадил, теперь вот ульи хочу поставить. Да не знаю, с чего начать. Пойду к твоему папаше, пусть научит. Учитель должен все знать… Или к агрономше к новой… помнишь Сашеньку Егорычеву? Она теперь агроном у нас, домой после училища вернулась.
— Помню…
Аркашка начал рассказывать Лене о школе, о своем первом увлечении. Рассказывал он спокойно, не стыдясь возницы и сам удивлялся этому — раньше он никогда бы не осмелился. Неизвестно почему, почувствовал он в этот вечер какое-то спокойствие, уверенность в себе, разбрасывал по сену васильки и ромашки. И все ему казалось, что Лена совсем маленькая девочка, стесняться которой ему, взрослому, нечего.
— Сашенька заневестилась, — сказал мужик. — А ты что же, не собираешься жениться?
Мужик спрашивал у Аркашки, а смотрел на Лену.
— Нет, — засмеялся Аркашка. — Товарищи говорят, что еще рано… Есть у нас Бабкин такой…
— А ты своим умом живи, а не Бабкиным, — посоветовал мужик, продолжая лукаво поглядывать на Лену. — Значит, на воскресенье едешь. То-то, гляжу, без вещей. Ты в отпуск сюда приезжай… на косовицу… лучше нет отдыха. Люблю рядок положить до солнышка… И ты, девушка, приезжай. Ничего, что городская, научим. Парень — косой, а ты — серпом. Моя женка запросто обучить может.
— Разве еще серпом жнут? — удивилась Лена. — Ведь, пишут, в колхозе машины.
— Машины, да не везде. Долго еще так жить придется… Главное — хлеб есть… Косилки, конечно, имеются, изредка можно стрекот услышать в поле, но и серпом гнушаться нельзя, особенно по низинам. Приезжай, научим. Тут что главное? Половчее серпом захватить, связать.
— Медленно едешь, — сказал Аркашка, посмотрев на коней, которые лениво отбивались хвостами от слепней. — Еще пауты загрызут.
Он выпрыгнул из телеги пошел рядом, похлопывая баловства ради ладонью по ободу колеса.
— Добро, иди, а мы поедем с дочкой, — погрозил мужик. — Привезу без тебя-то девушку, сдам матери, а она вдруг спросит: «А приданое где же?»
Лена засмеялась.
— Я тоже сойду, погодите.
Мужик придержал коней.
Забыв на сене букет цветов, неловко, по-смешному, спрыгнула Лена, но Аркашка даже не улыбнулся, придержал ее, помог отряхнуть платье. Впервые в жизни он испытывал какое-то странное чувство. Словно неожиданно лихо выехал из-за поворота и промчался мимо давно, еще мальчиком, и теперь вернется туда другим человеком.
Они пошли быстро и вскоре обогнали мужика… Но, кажется, он решил поиграть с ними, потому что неожиданно лихо выехал из-за поворота и промчался мимо них, нахлестывая лошадей.
— Поберегись!
— Скажи маме, чтобы ждала! — крикнул Аркашка и даже не удивился своей смелости.
Они прошли лугом, спустились к реке. С одной стороны были поля, с другой, вдалеке, виднелись огороды, на противоположном возвышенном берегу стоял лес…
— В этом месте хорошо, тут как раз перебор. Слышишь, как играет вода?
Вода шумела и перекатывалась, обтекая валун, расплескивая последние отблески заходящего солнца.
— Купаться хочешь? — спросил Аркашка. — Вечерняя вода теплая.
— Нет… не знаю, — с сомнением проговорила Лена.
— Ты меня не стесняйся, — просто сказал он.
— Почему? — краснея, с затаенной тревогой спросила Лена.
Она вспомнила, как прошлой осенью пришел к ней неожиданно Николай Леонов, пришел потому, что плохо было с другой, и еще назвал ее утешительницей; вспомнила, как поглядывали на нее всяческие любители поухаживать, как приглашали сперва на танцы, а потом на… рюмку чая; как один приезжий пижон умолял ее зайти к нему в гостиницу, а когда она отказалась, проговорил с театральным жестом: «Вы меня убиваете!» Лена ответила, что убивать она его не станет, но пощечину дать может… Все эти обиды почему-то припомнились ей теперь.
— Я не обижу, — пояснил Аркашка.
Она прикусила губу, отвернулась, не зная, что говорить.
— Ты мне как родная…
— Я не буду купаться! Ты купайся один. А я посижу на камне, только боюсь, не закусали бы оводы…
— Оводы на тебя не сядут, ты в белом.
Лена посмотрела на него с интересом, забыв обиду.
— И этого не знаешь? — засмеялся Аркашка. — Маленькая ты, совсем маленькая.
Он сказал это так искренне, что Лена засмеялась и проговорила:
— Знаешь… я тоже буду купаться. Только ты отвернись пока или отойди подальше.
— Купайся, купайся… Ты здесь, а я на том берегу, за мыском.
Через час они снова шли по пыльной проселочной дороге. Лена сушила свои косы, перебросив их на грудь и растрепав золотистые кончики.
— Эх ты, сова, веселая голова! — вспомнил Аркашка знакомые с детства строчки.
— Что ты сказал? — насторожилась Лена. — Меня в детстве совой дразнили.
— Тебя?.. За что?
— За большие глаза.
— Дураки! — засмеялся он довольный. — Я совиные глаза знаю, они совсем не такие.
Приезд незнакомой
