а потом любили друг друга у очага, под попонами, согревавшими прежде спины французских коней, и Шарпу хотелось задержать эти мгновения, продлить навечно. Тишина маленького дома в захваченном городе – слышны только перекличка часовых на куртине, лай собак да потрескивание тлеющих углей. Шарп знал, что Тереза не останется с ним фронтовой женой. Она хочет сражаться с французами, мстить народу, который обесчестил и убил ее мать. Наверное, нельзя желать, чтобы счастье продолжалось вечно. Счастье быстролетно – Шарп вспомнил Лоуфорда в монастыре… Нет, об этом лучше не думать. Тереза вернется к засадам и пыткам, к стычкам в горах. Не будь он солдатом, подумал Шарп, будь он лесничим, или кучером, или кем там еще, у него была бы крыша над головой. И не такая, как сейчас.
Тереза гладила его грудь, потом ее рука скользнула к спине, пальцы легко коснулись широких, грубых шрамов.
– Ты нашел людей, которые тебя высекли?
– Еще нет.
Его высекли много лет назад, рядовым.
– Как их зовут?
– Капитан Моррис и сержант Хейксвилл, – произнес он без всякого выражения.
Имена глубоко засели в памяти.
– Ты их найдешь.
– Да.
Она улыбнулась:
– Будешь мучить?
– Зверски.
– Хорошо.
Шарп улыбнулся:
– Я слышал, христианам положено прощать своих врагов.
Девушка покачала головой, ее волосы щекотно скользнули по его груди.
– Только когда они мертвы. И вообще, – она убрала волосы, – ты не христианин.
– А ты христианка.
Тереза пожала плечами:
– Попы меня не любят. Английскому научил священник, отец Педро. Он хороший, а остальные… – Она сплюнула в огонь. – Не допускают к мессе. Потому что я дурная женщина. – Тереза что-то быстро, гортанно произнесла по-испански – что-то подкреплявшее ее мнение о священниках. Потом села, оглядела комнату. – У этих скотов должно было остаться вино.
– Я не нашел.
– Ты не искал. Ты торопился затащить меня под одеяло.
Тереза встала и принялась шарить по комнате. Шарп любовался прямизной ее стана, ее стройностью и силой. Она открывала буфеты, вытряхивала на пол содержимое.
– Вот. – Она бросила Шарпу деревянную полку. – Подкинь в очаг.
Шарп присыпал доску порохом, чтобы лучше горела, а когда обернулся, увидел, что Тереза уже нашла вино и протягивает ему.
– Видишь? У этих скотов всегда есть вино. – Девушка заметила, что он ее разглядывает, и посерьезнела. – Я изменилась?
– Нет.
– Ты уверен? – Тереза стояла перед ним голая, хмурая.
– Уверен. Ты прекрасна. – Шарп был озадачен. – А должна быть какая-то разница?
Она пожала плечами, подошла к нему, села рядом. Пробка сидела неплотно, Тереза откупорила бутылку, понюхала.
– Гадость. – Глотнула, передала бутылку Шарпу.
– В чем дело? – Он понял, что теперь она расскажет.
Несколько минут Тереза молчала, глядя в огонь, потом резко повернулась к Шарпу:
– Ты идешь в Бадахос?
– Да.
– Точно? – Казалось, необходимо знать наверняка.
Шарп пожал плечами:
– Как сложится. Армия отправится туда, но нас могут послать в Лиссабон или оставить здесь. А что?
– Хочу, чтобы ты был там.
Шарп ждал объяснения, но Тереза молчала, только смотрела в огонь. Вино оказалось кислым; Шарп выпил еще немного, потом укутал Терезу жесткой попоной. Вид у нее был грустный.
– А почему ты хочешь, чтобы я был там? – спросил он мягко.
– Потому что я там буду.
– Ты там будешь. – Шарп повторил эти слова так, будто в них не было ничего особенного, однако мысленно пытался отыскать причину, хоть какую-то причину, по которой Тереза окажется в главной из французских крепостей в Испании.
Она кивнула:
– Внутри. Я там была, Ричард, с апреля.
– В Бадахосе? Сражалась?
– Нет. Там не знают, что я Агуха. Для них я Тереза Морено, племянница Рафаэля Морено. Это брат моего отца. – Она горестно улыбнулась. – Французы даже разрешали мне брать ружье, когда я выходила из города, вообрази! Чтобы защититься от ужасных герильерос! – Тереза рассмеялась. – Мы там живем: моя тетя, дядя, я. Мы торгуем мехами и кожей. Мы хотим мира, чтобы получать прибыль. – Она состроила гримаску.
– Не понимаю.
Тереза отодвинулась от него, штыком поворошила огонь, хлебнула вина.
– Будут ли там беспорядки?
– Беспорядки?
– Как сегодня. Убийства? Грабежи? Насилия?
– Если французы станут сражаться, то да.
– Они станут сражаться. – Она взглянула на Шарпа. – Разыщешь меня в городе, понял?
Он недоумевающе кивнул:
– Понял.
Снаружи, за снегопадом, завыла собака.
– Но почему в Бадахосе?
– Ты рассердишься.
– Не рассержусь. Почему в Бадахосе?
Она снова замолчала, кусая губы и разглядывая лицо Шарпа, потом взяла его руку, положила под попоной на свой голый живот:
– Он изменился?
– Нет. – Шарп, ничего не понимая, погладил ее кожу.
Она набрала в грудь воздуха:
– Я родила ребенка.
Его рука по-прежнему лежала на ее теплом животе. Тереза передернула плечами:
– Я же сказала: рассердишься.
– Ребенка? – Мысли Шарпа завертелись, как снег над горящей крышей.
– Твоего ребенка. Нашу дочь. – Слезы навернулись ей на глаза, она уткнулась лицом ему в плечо. – Она больна, Ричард, так больна, что ее нельзя увезти. Она может умереть.
– Наша дочь? Моя? – Шарп почувствовал, как в нем пробуждается радость.
– Да.
– Как ты ее назвала?
Тереза подняла блестящие от слез глаза:
– Антония. Так звали мою мать. Если бы родился мальчик, я бы назвала его Рикардо.
– Антония, – повторил Шарп. – Мне нравится.
– Правда?
– Да.
– И ты не сердишься?
– На что?
Тереза пожала плечами:
– Солдатам не нужны дети.
Он прижал ее к себе и вспомнил их первый поцелуй, случившийся недалеко отсюда, под проливным дождем, когда французские уланы прочесывали лощину. Они так недолго были вместе! И расстались в тени от дымов Алмейды.
– Сколько ей?
– Чуть больше семи месяцев. Совсем маленькая.
Да уж конечно. Крохотная, слабая, больная и в Бадахосе, среди французов, запертая в темных стенах над водами Гвадианы. Его дочь.
Тереза покачала головой:
– Я думала, ты будешь сердиться. – Ее слова падали мягко, как снег за ставнями.
– Сердиться? Нет. Я… – Шарп замялся.
Дочь? Его дочь? И эта женщина – мать его ребенка? До него постепенно, с трудом доходило, и слова тут не годились. Не только дочь – семья! А ведь он думал, что после смерти матери, вот уже более тридцати лет, у него нет семьи… Он обнял Терезу крепче, стиснул, потому что не хотел, чтобы она видела его глаза. У него семья! Наконец-то семья!
В Бадахосе.
Глава 7
– Куда идем?
– В Бадахос!
Стоило кому-нибудь громко задать вопрос, как все остальные набирали в грудь воздуха и рявкали ответ, передразнивая испанское произношение: гортанное «гх» и финальное межзубное «с». Когда Южный Эссекский выкрикивал название города, получалось, будто четыре сотни людей разом блюют и отплевываются, и под эту шутку они весело отшагали многие
