– Заступник, что ли? – Усачев усмехнулся. – Не ходок я уже. Она мне на дверь указала. У нее и без меня ухажеров достаточно.
– Если ты так о Малике, то и впрямь заслужил. Не зря люди говорят.
Юпитеру не позволено…
– Уважаемые товарищи, коллеги. Я внимательно выслушал и изучил доводы начальника Генерального штаба. У нас что, действительно так много успехов в Афганистане? Это, конечно, воодушевляет. Но подумайте, война, то есть наша братская интернациональная помощь афганскому народу, длится более шести лет, отдельных успехов для окончательной победы над контрреволюцией, над исламистами недостаточно. Авторитет нашей страны из-за затянувшегося конфликта снижается. Экономика расшатана, это расходная экономика, она нуждается в экстренном реформировании, в перестройке. Вы мне докладывали, во сколько обходится бюджету один день содержания ограниченного контингента советских войск, это же черная дыра! Мы ничем не сможем перекрыть эти неумеренные расходы. Теперь не конец семидесятых, время нефтедолларов закончилось. Необходимо принимать конструктивное решение и затягивать с ним нельзя. Мы обсуждали это на Политбюро. Одним словом, – Генеральный секретарь сделал паузу, обвел взглядом всех присутствующих, словно ища достойного противника, – товарищи военные, у вас только один год для военного решения проблемы, точнее, все, что от этого года осталось…
* * *
Кто составляет эти шифротелеграммы? Наверное, специалист по запугиванию. Но Кашаев, зачитывая ШТ офицерам полка перед началом операции, явно наслаждался и стилем изложения, и перечислением банд и боевых отрядов душманов, горных и безоткатных орудий, пулеметов ДШК, противопехотных и противотанковых мин, стоявших у них на вооружении. Усачев угрюмо рассматривал командира полка, не понимая блуждавшей по его лицу улыбки, у него самого в груди щемило. Артиллерии у противника только не хватало. Ствол орудия в горах, конечно, не спрячешь, то же самое и со старыми танками, отбитыми «духами» у «зеленых». Авиация свое дело знает, но суть в том, что сначала второй батальон напорется на такую засаду… Что же он так улыбается?
Цель любой операции – обнаружение и уничтожение бандформирований противника, так они назывались в официальных источниках. В любой войне уничтожение живой силы – важнейшая задача, окончательный же итог – это всегда захват и контроль территории. Именно здесь что-то не срасталось у армейского командования с афганским руководством, войска контингента могли обеспечить захват любой территории и обеспечивали, несмотря на трудности и потери. Но контроль, а с ним и установление государственной власти – это задача для народной милиции, царандоя и для национальной армии. Государство, которое упорно продолжало опираться на иностранную военную силу, с ней не справлялось. Так или иначе, но полк, а с ним и второй батальон снова, и в который раз, уходил в Киджоль. Контролировать территорию, неоднократно занятую прежде, оказалось некому, а значит, она снова стала чужой. Точно так же происходило и в других районах Афганистана, где через небольшой промежуток времени в горные ущелья и кишлаки на смену уничтоженным бандам прибывали новые.
Перед выходом на армейскую операцию, следуя своему упадническому настроению, словно подводя итог прожитой жизни, Усачев зачем-то написал жене письмо, больше похожее на завещание, обмолвился про предстоящую операцию, чтобы в ближайшее время не ждала от него известий. И только тогда, когда желтый бумажный мешок с письмами вертолет унес в Баграм, вдруг понял, что поступил скверно. Обыкновенная хандра, подумаешь… Позлить хотел? А о чем писать? О горном воздухе, о девственной природе или о шмотках и косметике. Делать вид, что ничего не происходит? Хватит уже. Слишком много упреков. Все равно нам не жить вместе. Детей жалко.
Обрывая ход мыслей, привычно зашелестела радиостанция.
– Связь, что там?
– Саперы опять мины нашли, сейчас подрывать будут. Товарищ подполковник, – без перехода и почти без дипломатии продолжил Мамаев, – я в партию собрался вступить, майор Добродеев меня поддерживает, обещал рекомендацию. А вы дадите?
– Ты в партию? Тебе в цирк надо. За собой не следишь, нестрижен, небрит, у тебя и щетина клочьями растет, а во взводе самогон гонят, – мрачно пошутил Усачев.
– Исправлюсь.
– Обеспечишь мне нормальную связь, будет тебе рекомендация.
Днем, в самую жару, батальон начал подъем на Бомвардар, высокую красно-коричневую гору на подходе к Киджолю. Тот, кто ее занимал, контролировал изрезанный трещинами горный массив севернее перекрестка ущелий. По сухощавому телу комбата, по вискам, оставляя долгие следы, потекли капли горько-соленой влаги. «Мертвые не потеют», – любит повторять Савельев. Надо было взять его с собой – нечего ему прохлаждаться внизу, в колонне, когда батальон рвет жилы, он бы вспомнил, кто и как потеет. Нещадно, зверски палило солнце, прожигая насквозь панамы и полевые кителя, ноги по щиколотку проваливались в песчаные и глинистые осыпи, через час восхождения горячий пот не один раз умыл лицо, ручьем протек вдоль всего позвоночника, проступил соляными разводами на кителе. Комбат шел молча и только хрипел пересохшей гортанью, указания его людям не требовались, они знали свои обязанности и так же, как и он, медленно умирали в этот лютый полдень.
Горы диктуют свою тактику, необходимо выйти на определенный уровень, занять рубеж и только потом действовать, направляя роты, как щупальца спрута, вдоль хребтов, троп к господствующим высотам и кишлакам. Измотанный, лишенный последних сил батальон все-таки выбрался на хребет. Головная шестая рота тут же попала под обстрел крупнокалиберного пулемета. Били издалека, не прицельно, но тяжелые пули так красноречиво ударили по гребню, высекая фонтаны каменной крошки, что двигаться дальше стало невозможно. Солдаты с закрытыми глазами валились на горячую землю в надежде восстановить силы и испытывая тупое безразличие к вспыхнувшей стрельбе. По опыту они знали: пока стрельба не закончится, команды «вперед» не будет.
С противоположной стороны Бомвардара далеко внизу бесновалась в каменном ложе Аушаба. Если следовать по течению реки, выйдешь в тыл группировке душманов, которые прикрывают переправу у Киджоля. Замысел хорош, но, когда батальон продвинулся дальше по хребту, саперы обнаружили минное поле, причем мины демонстративно лежали незамаскированными. С оглядкой на приближающиеся сумерки они занялись своей привычной работой. Тут же ожила еще одна огневая позиция «духов», первая короткая очередь прошла выше, вторая – легла на минном поле, едва не задев солдат. Да, замысел казался хорошим, но кто-то его прочитал раньше, их ждали.
В Киджоль вошли на следующий день в пешем порядке. Было удивительно тихо, безмятежно, даже песок под солдатскими ботинками скрипел, как на дачной дорожке под шлепанцами. Не хватало только оркестровки кузнечиков и сверчков да щебета жаворонков, чтобы в синем июньском благоухании увидеть лето из далекого детства. Откровенно и радостно палило солнце, но легкий ветерок с перевалов и ледников остужал воздух, не давая ему раскалиться. Слева от дороги, от кишлака прямо в небо врастали горы, они не оставляли иллюзий, и Ремизов крутил головой, опасаясь и нависающих скал, и этой невоенной тишины. Ни одного выстрела с самого утра. А уже два часа пополудни.
После короткого привала шестая рота выдвинулась на дальнюю окраину кишлака, к самому Киджольскому пятачку, где вдоль крутого склона хребта начиналась знакомая, поднимающаяся вдоль склона полка, единственная дорога к верховьям Панджшера.
– Ну что, закурим, Кадыров? – Ротный, лежа за камнями и оглядывая полку, по которой скоро пойдут саперы, достал сигарету, размял ее.
– Я не курю, товарищ лейтенант, вы же знаете.
– Знаю. И я когда-нибудь брошу. Чем меньше слабостей, тем крепче дух.
Сержант Кадыров не мальчишка, ему скоро двадцать, но он – воин, он знает, о каком духе говорит ротный. И он – первый среди земляков-чеченцев. Он тот, кто никогда не пройдет мимо брошенного Корана, поднимет, стряхнет пыль, поставит на полку. Он приучил бережно относиться к святому писанию и всех чеченцев, и других мусульман, узбеков, туркмен и даже русских, чьей верой уже давно стал атеизм. И Ремизов, не зная арабской вязи, научился отличать эту книгу среди других книг, теперь бы и он не прошел мимо лежащего в пыли Корана.
– Не понимаю, зачем люди курят, лучше хороший чай выпить, – спокойно и без обиняков продолжал Кадыров, пока Ремизов прикуривал, спрятав спичку в ладонях.
– Курение – это тонкий процесс. Это отдушина, медитация. Человек уходит в себя, в свои глубины, созерцает себя, слушает, оттачивает мысль. – Ремизов затянулся, медленно выпустил в сторону струйку бледного дыма, проводил взглядом тающие в воздухе волокна. – Когда человеку тревожно, он вместе с дымом выдыхает из себя страх. А насчет чая ты прав. Распорядись, пусть твои бойцы организуют.
