Ну, ты, Генка, и попал... Том I
Пролог. Временной портал
Я — Генка Орлов, мне шестнадцать лет. Живу я в Самаре с родителями и старшей сестрой. Той уже двадцать один год, но возраст, в котором, по моим понятиям, люди должны уже быть мудрыми, опытными, состоявшимися, Галина остаётся прежней капризной девчонкой, абсолютно не приспособленной к жизни. Собственно, меня бы это нисколько не касалось, если бы оно ни касалось меня напрямую. Но чтобы понять меня, надо начать рассказ с самого моего рождения.
Как говорится в иронических литературных произведениях, завёлся я совершенно случайно. Неожиданно для родителей. Уж как это так у взрослых получается на самом деле, я не знаю. Вернее, о самом процессе, как заводятся дети, я знаю, конечно, но вот как в этом случае родители умудряются оставаться в неведении — не понимаю.
В общем, избавиться от меня до родов у мамы не получилось, как она ни старалась. Об этом мне поведала сердобольная бабушка, ругая моих родителей и как бы беседуя сама с собой. Но сути это не меняет. Это стало моим первым крестом. Нежеланный ребёнок.
Маме было уже к моменту моего появления на свет тридцать шесть лет. Возраст не самый удачный для этого мероприятия, хотя кое-кто будет спорить. Статистика им в помощь, соотношение удачных родов с неудачными у старородящих пятьдесят на пятьдесят. И это при том, что в число старородящих включаются женщины от двадцати восьми лет, которые по сравнению с тридцатишестилетними — самые настоящие девочки.
Не знаю, по этой ли причине, но процесс шёл с переменным успехом, в самом конце вовсе сбившись на нулевую позицию для меня. Я склоняюсь больше как раз к тому, что поздняя беременность плюс нежелание родителей заполучить на старости лет «поскрёбыша» — тоже, кстати, одно из маминых любимых прозвищ относительно меня. Синюшный комочек, наконец-то появившийся на свет, никак не желал дышать и орать, как это ему полагалось. Врачам пришлось немало повозиться, прежде чем я соизволил открыть рот и слабо пискнуть. Рассказ об этом я также слышал неоднократно, правда, уже от мамы.
Когда меня принесли домой, разумеется, я никому не понравился. Хотя синюшность к тому времени более или менее пропала, но по телу расползлись какие-то болячки, некрасивые корочки — мать переносила меня на целый месяц. Отец, прослушав историю моего появления с помощью выдавливания полотенцами, сделал вывод, что этот ребёнок будет идиотом или уродом, короче — инвалидом. Это стало моим вторым крестом. Близкие меня не любили и брезговали мною.
Когда мне было полтора года, сестрица накормила меня вишней — надеюсь, из добрых побуждений. Но вот выплёвывать косточки я ещё не умел, поэтому у меня случилось отравление или как там такое состояние называется. Короче, загремел я в реанимацию. Оттуда привезли уже «мешок с говном» – так мама позднее комментировала эту ситуацию, посмеиваясь. Сидеть я мог только в подушках, напрочь разучившись ходить. Именно в таком состоянии моя любимая бабушка забрала меня к себе в деревню Тукшум Шигонского района, за что я ей всю дальнейшую жизнь был безмерно благодарен.
У бабушки я окреп, практически перестал отличаться в физическом развитии от своих сверстников. Насчёт ума хвалиться не буду, но думаю, что тут я бы кое-кому ещё и фору мог дать. Наверное, поэтому родители решили снова забрать меня в семью. Получилось почти как в той песенке: «Зачем я, бурёнка, тебя продаю? Корова такая нужна самому!» Мне тогда было уже почти шесть лет.
Родители искренне старались не показывать различий в отношении ко мне и к сестре. Но именно, что старались. На самом деле мне постоянно ставили в пример старшую сестру. А вот она сама меня ненавидела ярой ненавистью. А то! До моего возвращения в семью Галина была единственной любимой доченькой, а тут появился КТО-ТО, за которым частенько приходилось присматривать, пока родители были на работе: включать свет в туалете и наливать кипяток из чайника в чашку.
Галина не упускала случая, чтобы не продемонстрировать мне, кто в доме хозяин. Она обожала выключать в туалете свет, когда я находился там, и завывать страшным голосом за дверью, пугая меня; сыпать мне в чай соль вместо сахара; дырявить мои штаны, пачкать масляной краской рубашки. За испорченную одежду меня порой даже пороли, но доказать свою непричастность к этому я не умел. Почему-то родители всегда верили Гале, а не мне.
И вдруг однажды вечером сестра собралась погулять и позвала меня с собой. Боже, как я был этому рад! Наконец-то я смогу поиграть в компании взрослых детей! Своими друзьями я пока ещё обзавестись не мог — как-то так выходило, что влиться легко в коллектив у меня не получалось. Возможно, потому, что в посёлке, где прошло моё детство, людей было мало, к чужакам относились настороженно. И я как-то не научился легко знакомиться. Но ведь сейчас рядом со мной будет старшая сестра, уж она-то не даст меня в обиду.
Как же я ошибался!
Мама восприняла то, что гулять мы пойдём в этот раз вместе с сестрой, благосклонно. Только сказала на дорогу:
— Ты уж, Галочка, пригляди за Генкой. Он такой неуклюжий, лопух деревенский. Испортила его бабушка, избаловала… Научи его общаться с людьми.
Галя довольно кивнула, взяла меня за руку, что тоже было удивительно, и мы вышли во двор. Там уже собиралась компания любителей игры в «казаки-разбойники». Нас без разговоров приняли в одну команду — «разбойников» – и игра началась. Сначала мы носились всей толпой следом за самым активным и догадливым игроком. Затем Галка предложила нам разбиться на несколько групп: если даже одну обнаружат, то победы «казакам» это не принесёт. Им надо будет ещё найти и других членов команды. Её стратегию поддержали.
И вот мы втроём — Галка, я и ещё один мальчишка из чужого двора — побежали на заброшенную стройку. Забор вокруг стоял высокий, однако сестра нашла одну доску, которая была непрочно приколочена. Она, видимо, обнаружила её чуть раньше и отодвинула. Мы пролезли в эту щель. Лазить по кирпичам было трудно, но я терпел и изо всех сил старался не отставать от сестры. Мальчишка из другого двора скоро отстал, разнылся и ушёл домой. А меня Галина потащила куда-то выше.
Мы поднялись по лестнице и оказались на
