которая самостоятельно взяла на себя обязанности горничной и, как я понял, первой помощницы, сообщила, что около дома меня дожидаются крепостные. Я выглянул в окно: толпа нарядных жителей намекала на то, что они приготовились к приезду батюшки из Никитинки. Да уж, новости в селе разносятся быстрее, чем я даже мог себе представить.
Пока я совершал утренний туалет — умывался, одевался и причёсывался — осторожно намекнул Глафире на то, что не мешало бы мне как-то привести в порядок и своё лицо. В той, настоящей жизни, растительность на нём ещё только начинала появляться в виде пушка над верхней губой и особых неудобств не вызывала. Мне же нынешнему, находящемуся в теле графа Орлова Григория Владимировича было уже двадцать три года. Поэтому за время моего пребывания в этом времени мои щёки и подбородок густо заросли кудрявой растительностью.
Глафира нимало не удивилась моему вопросу по поводу того, что я не знаю, как следует поступить в данном случае. Она, по своему обыкновению, лишь коротко кивнула и послала посыльного к некоему Прошке, который «умеет цирюльным делам». Прошка явился скоро. Правда, инструментов у него с собой не оказалось, но он уверенно прошёл в мою комнату, открыл секретер и вынул оттуда шкатулку. По его точным движениям я понял, что работу барбера (или брадобрея?) в отношении барина выполнять ему приходилось, и не раз.
Помнится, я долго рассматривал в Интернете портрет Григория Орлова работы художника Николя-Франсуа Дана. Так вот сейчас я вспомнил, что мой прототип на нём был гладко выбрит, на лице оставались лишь бакенбарды. Чтобы не шокировать публику, как бы ни хотелось мне оставить маленькую бородку клинышком «а-ля Антон Чехов», пришлось позволить Прошке убрать все волоски с физиономии кроме этих самых нелепых, как мне с непривычки казалось, бакенбардов. Немного состриг местный парикмахер растительность и на голове. В общем, стал я выглядеть самым настоящим денди начала девятнадцатого века.
Где лежат мои деньги, я пока ещё не выяснил, поэтому в качестве оплаты велел цирюльника накормить и кое-что дать с собой из еды, поскольку у Глафиры узнал, что мужик содержит престарелых родителей, жену и парочку ребятишек — мальцов подросткового возраста. Да в добавок между делом уточнил у него во время разговора, пока он меня брил, на что они живут, что едят, где одежду шьют.
Получалось почти как в том анекдоте про мужа и тумбочку. Кто не помнит, расскажу. Главу семейства спрашивают: «Откуда у тебя деньги?» Тот: «Жена даёт». — «А она откуда берёт?» — «Из тумбочки!»— «А в тумбочке-то откуда деньги появляются?» — «Так я же кладу!»
Перед уходом Прошки я самолично проинспектировал, чтобы еды мужику дали достаточно, а то знаю я этих кухонных работников! Брадобрей вроде как остался довольным и пообещал, как и прежде, захаживать «через два денёчка на третий». Ну, и чудненько, не придётся теперь каждый раз Глафиру тревожить.
Почти к самому завтраку подъехал батюшка Никодим из Никитинки. Это была довольно колоритная особа. Несмотря на огромный вес и громовой голос, поп отличался подвижностью и весёлым простодушием. Мельком глянув на накрытый стол, Никодим довольно крякнул и даже незаметно потёр руки — видимо, покушать батюшка любил и умел. Но сразу садиться за стол он не стал, задав мне несколько вопросов, мягко пожурив за мою дуэль. Но когда я, как школьник, пойманный директором в туалете с сигаретой, попытался объяснить свой поступок (так-то не совсем «свой», но поведение своего прототипа в этом случае я полностью поддерживаю), он лишь мягко улыбнулся и покивал мне головой. По-моему, он был со мной согласен и ругал меня лишь для проформы.
Спросил меня батюшка и о моих планах на будущее. Тут я не стал особо распространятся. Да и зачем? Как говорят, хочешь рассмешить Бога — поделись с ним своими планами. Тут, конечно, не Бог, а всего лишь батюшка, но и он из той же когорты. Так что лучше уж помалкивать.
Тогда Никодим перевёл разговор на другую тему – кого и как будем женить. Я, право слово, удивился такому вопросу.
– Ну, може вы, как ранее господин Плещеев изволили, устроите жеребьёвку али жмурки? Либо уже списочек составили – кого с кем венчать? – заинтересованно спросил батюшка.
– Хммм… А жеребьёвка – это как? – я не понял вопроса.
– Ну – как… Обычное дело! Девок в возрасте от шешнадцати ставят по праву руку, парней старше двадцати – по леву. У кажной девки берут либо ленту, либо бусы, а то и лапоток с ноги – не важно, шо. Ну и складают всё енто в корзину. Одного парня – бочку – сажают спиной к девкам, лицом к парням. А их, парней-то, к «бочке» разворачивают спиной, шоб оне, значица, знака какова яму не подали. Ну, барин выняет ленту либо лапоток и спрашает «бочку»: «Кому?» Тот наобум называет имя парня, что стоит супротив няго спиной. Вот пары и образуются.
Воют, правда, тут все – жуть! А барыну-то весело… А хто уж оченно сильно выть начинат – тех на конюшню пороть, а опосля сёравно – «оженить согласно фанту». Да, так именно барын и говорил: «согласно фанту».
Было, правда, раз тако: двое яво крепостных уж дюже дружка дружку любили. Ну и сговорилися заране, хто-то из толпы «бочке» знак-то и подаст, шоб, значица, Анька Ваньке тому досталася. Токмо барын догадалси, потому как в таки совпадення не верил. Ох, досталоси «бочке» тому… Не выжил опосля порки он, так и помер, болезный… Но не прям на конюшне окочурилси, а уже дома у себя, потому к Плещееву-то никаких прентензиев. Хитёр он был, предшественник-то ваш, хитёр! — батюшка захихикал, отчего его пузо стало подпрыгивать и подбулькивать.
Я был шокирован. Как так-то? Ведь ещё Петр I, помнится, в 1724 году издал указ, запрещающий венчать крепостных по одной воле помещика, «но непременно, чтобы при том и брачующиеся оба лица свободно явно и добровольно объявили свое желание». Я же помню, читал! Спрашивать же у батюшки о том не стал – он, поди, и про указ этот слыхом не слыхивал.
Зато спросил его про «жмурки», хотя уже и сам догадался, как эта игра «работает» при выборе супружеской пары. Мои предположения оказались верными. Добавил батюшка только ещё одну историю, как Плещеев с помещиком Миловидовым крестьянами менялись.
– Выпили так оне раз и решили маненько кровь в сёлах своих разбавить. Вроде как шоб
