Dragon Marion
Не люби меня
Два глаза упёрлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрою на дне, сверлящий любого до дна души, и левый — пустой и чёрный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней.
М. Булгаков. «Мастер и Маргарита»
Я узнаю тебя по тайному знаку,
Ты узнаешь меня по перстню на пальце…
NP
Предутренний воздух радостно врывался в лёгкие. Птицы сидели на ветвях, замерев в немом ожидании. Над горизонтом медленно и величаво поднимался огненный рассвет, словно свитой, предшествуемый розовыми бликами на небе. И когда разом, словно открылась дверь, брызнули золотые брызги, отблесками своими ослепив ожидающий мир, запели птицы, воздавая хвалу утру, и какой-то аист поднялся с гнезда и полетел навстречу солнцу. День родился.
Золотые брызги коснулись и человека, стоявшего на вершине горы. Он был одет в небесно-голубой костюм, который в утренних лучах приобретал цвет расплавленного золота, гармонировавший с его золотистыми кудрями. О его лице скажем просто: редкая девушка может похвастаться тем, что встречала такого на своём пути. Он улыбался солнцу, радуясь новой встрече с ним. Когда огненный круг полностью оторвался от горизонта, он спустился к горному озеру, разделся и вошёл в его прозрачную воду.
Здесь он мог спокойно подумать. На свободе, наедине с собой, он надеялся найти решение. В голове роились воспоминания о той далёкой, забыто-неправдоподобной жизни, в которой у него было другое имя, другой дом и совсем другие мысли. В которой у него была семья.
Он устал от этого, но деваться от себя было некуда. В мозгу горячо пульсировало: «А вдруг это правда?». Совсем как тогда, когда ему в первый раз приснился этот сон.
Они жили тогда в КЗБ — «квартале, забытом богом», как его называли все, в нём проживающие — вчетвером: родители и он с братом. Брат был старше и успел пройти целых восемь классов в пресловутой «школе второго уровня», откуда вынес жизненную закалку, пессимистическое отношение к жизни и справку о том, что «прослушал курс» восьмилетней (неполной) средней школы, что признано для него вполне предостаточным. А также ряд неизгладимых воспоминаний. Необходимая это вещь — школа второго уровня — для таких, как они.
Когда случается война, люди сталкиваются с оружием в руках не только на поле боя. И заканчивается она далеко не в день подписания мирного договора. Всегда кто-то расплачивается. Так вышло и с ними. Война их народов закончилась взрывом бомбы, уничтожившей жизнь на их родине, и те из них, кто выжил, не смогли вернуться домой. И долго ещё не смогут. Им пришлось остаться здесь, среди бывших врагов, и вот уже пять поколений они пытаются заставить привыкнуть к себе.
Брат когда-то сказал, что устал расплачиваться.
Школами первого уровня называли школы для олигофренов, которых на протяжении семи лет учили говорить толком, считать в пределах ста, читать и немного писать. Школы второго уровня придумали специально для них. В Законе об образовании (который, кстати, гласил, что на него имеют право все) была одна фраза, за которую их создатели и уцепились: «каждый волен обучаться на родном языке, и такое обучение является предпочтительным». Отделить их от других было делом техники.
Логика создания этих школ была проста. Официально запретить бывшим противникам занимать государственные посты не позволяло законодательство, но оно не возбраняло не брать на работу людей без соответствующего образования. Вот потому-то школы «для них» кое-как обучали детей класса до пятого, а потом, как называли этот процесс юные дарования из числа школьников, «проводили политику отупения». Ученики на уроках бесконечно что-нибудь повторяли, писали десятки диктантов и сочинений, решали сотни уравнений и примитивных задач, а порой и вовсе ничего не делали. Преподаватели не стеснялись в наказаниях; бывало, класс сидел как вкопанный сорок пять минут, ничего не делая, а стоило кому-то повернуться или сказать что-то, и он в лучшем случае получал хороший подзатыльник. Били и за опоздание, и за пропущенный, пусть по трём уважительным причинам сразу, урок, и за какой-нибудь чрезмерно умный вопрос, предусматривающий чтение более умных учебников. Естественно, при такой системе «обучения» дети действительно тупели. Преподаватели прилагали все усилия к тому, чтобы их питомцы получили не аттестат зрелости, а документ, имеющий грозное для родителей название «справка». И им это удавалось, в результате чего школы второго уровня пользовались весьма дурной славой. Хотя дети всё равно обязаны были ходить в эти школы, а их родители не имели права забрать их оттуда, отказавшись от пресловутого права обучения на родном языке. Поэтому неудивительно было, что большинство жителей КЗБ, чтобы прокормиться, вступали на криминальную стезю. Некоторым из них удавалось разбогатеть, и они уезжали из квартала, покупая или строя себе шикарные особняки, но большая часть на всю жизнь оставалась «шестёрками», «мальчишками на побегушках» и мелкими воришками. К этому так привыкли, что когда какой-нибудь мальчишка притаскивал домой цветастую шаль или булку с изюмом, родители никогда не задавали ему глупый вопрос «Где взял?», а следователь, видя в деле «черномазого», мгновенно включал его в число наиболее вероятных подозреваемых.
«Черномазыми» их называли за соответствующую внешность-от тех, других, они отличались тёмным цветом волос и чёрными глазами. Местные, голубоглазые блондины, считали неприличным вступать с ними в брак, и эти внешние признаки передавались из поколения в поколение. Оттого, наверное, да ещё из-за криминогенной обстановки люди вскоре стали называть КЗБ «Чёрным кварталом».
Вообще само название «КЗБ» родилось благодаря «чёрному люду». Полное его название — Квартал Зелёных Бульваров — посчитали слишком романтичным для места, где обитали «отбросы общества», и его заменили аббревиатурой, более похожей на название следственного изолятора или полицейского участка. И вот в этом месте родился и прожил первые полтора десятка лет маленький мальчик, Генри Маккой. Как и все мальчики, он был шаловливый, живой, непослушный, маленький плут, у которого, как у всех маленьких мальчиков, был кумир-его брат Брэндон. И как из-за всех мальчиков Чёрного квартала, из-за него часто плакала мама, когда он приходил из школы мрачный, молча, сжав кулаки. Попробуй заставить пацана на уроках сидеть неподвижно, уставившись в одну точку, а на переменах чинно ходить под стенкой…
В то время в городе начал процветать новый бизнес. Народ стал чётко делиться на бедных и богатых, и граница между ними становилась всё резче. Богачи могли исполнить любую свою прихоть, и от этого их прихотей становилось всё больше. Перепробованы были вино, скачки, карты, женщины. Принялись за мальчиков. Вместе с началом моды на них появились ловкачи, которые всеми возможными способами добывали юношей для развлечения. В основном использовался один способ: вдоль обочины медленно ехал автомобиль, а в нём сидело двое-трое людей и высматривали симпатичных молодых людей, и, найдя подходящего, оперативно втаскивали в машину. Чтобы парней не разыскивали, как правило, охотились в Чёрном квартале, жители которого не очень-то любили связываться с полицией. В эту сеть попал и Брэндон.
Первые три дня родители не верили в это; всё надеялись, что он вернётся, что загулял, что… А бог его знает, на что они надеялись! Но он не вернулся. В полиции заявление не приняли, сказав: «Вы у себя в КЗБ разборки устраиваете, а потом к нам бежите: „Расследуйте!“. Нет уж, разбирайтесь сами!». Но вечером пришёл Джон, одноклассник Брэндона, и хмуро сказал, что ответственность за исчезновение юноши взяла известная в Чёрном квартале группировка «Чёрные ангелы» и их главарь, известный авторитет-гомосексуалист и толстосум Князь. А это значило, что никакой надежды не было. Родители замкнулись в себе, а когда по телевизору какой-нибудь гомосексуалист распинался о трудностях своей жизни, отец вставал и переключал программу. А Генри, лишившись друга, зачастил к Джону. Они подолгу сидели вместе на берегу и молча смотрели на волны. И как-то всё было понятно между ними. Кто-то сказал, что друзья-это такие люди, которые умеют понимать друг друга без слов. Генри и Джон постепенно стали друзьями.
Джону было семнадцать, а Генри — четырнадцать, когда началась реформа. С приходом к власти молодого короля в правительстве (беспрецедентный случай!) появился «один из них». Политические деятели кипели и в ярости брызгали слюной, газеты и телепрограммы на все лады выражали своё возмущение, но королевская воля была нерушима. Это было начало новой эры.
Первым делом закрыли школы второго уровня. Детей Дракона стали обучать так же, как других, только отдельно, чтобы избегнуть конфликта. Потом было отменено обязательное указание национальности в анкетах и запрет на получение гражданства «врагами нации». Наконец, им было разрешено жить за пределами КЗБ. Всем казалось, что, наконец-то, и на их улице праздник.
