– Я понял, – Мидлей смотрит на продолжающую говорить блондинку.
– Ну, лучше уж это, чем говорящий горб или отсутствие лица, – улыбается Зоя.
Мидлей кивает.
– Расскажи о беременной девственнице, – говорит он голограмме.
– Не смей! – орет на него Зоя.
Голограмма вздрагивает.
– Я могу не смотреть.
– Да не в этом дело! – Зоя подходит к нему так близко, что он чувствует запах ее волос. – Что если там что-то ужасное, а? Что-то, чего я не захочу знать?
– А что, если нет? – Мидлей смотрит на застывшую в ожидании блондинку.
– Тогда сделай это сам, – говорит Зоя. – Я пойду помыться, а ты спросишь голограмму. Но давай договоримся. Если там будет то, что я не захочу слышать, то мы притворимся, что ничего этого не было. А если все нормально, то ты расскажешь мне.
Мидлей смотрит, как она уходит. Прямая спина, широкие бедра, длинные ноги. Голограмма показывает ему то же самое, но без одежды. Изображение поворачивается. Полные ягодицы, пышная грудь, округлый живот, чистая бархатистая кожа. И где-то далеко голос блондинки…
– Ты закончила? – спрашивает Мидлей, останавливаясь возле закрытой двери из матового стекла. Шумит вода. Зоя что-то напевает.
– Почти! – кричит она и что-то говорит, но Мидлей не слышит за шумом воды. – Я говорю, – Зоя открывает дверь, – раз уж здесь сделали душ, то могли бы оставить и пару станков да зубную щетку. А то даже мыла нет, – она улыбается. Капельки воды блестят на загорелой коже. Клубы пара вырываются сквозь открытую дверь. – Знаешь, я все вспоминаю ту девушку без лица. Она ведь здесь уже больше года, а волосы у нее на теле почти не растут, – Зоя улыбается и показывает треугольник кучерявых волос под округлым животом. – А у меня растут словно за двоих, а здесь даже ножниц нет!
– Я спросил голограмму о тебе, – говорит Мидлей.
– Правда? – Зоя изображает безразличие. Поворачивается к нему спиной и начинает одеваться, жалуясь на отсутствие полотенца. – И что она сказала?
– Ты должна была стать блудницей.
– Ну, я почему-то так и думала. Все эти знания в голове…
– И ты никогда не родишь.
– Что?
– Твой ребенок. Он навсегда останется в тебе. Поэтому ты здесь. Таково твое отклонение.
* * *
Ночь. Уродцы выходят на охоту. Утолить голод. Утолить похоть.
– Почему они кричат? – спрашивает Мидлей.
– Не знаю, – Зоя смотрит на стеклянные двери. – Надеюсь, это их сдержит.
– Как ты выживала до того, как нашла это убежище?
– Никак. Я нашла его в первую же ночь.
– А другие?
– Ты их видел?!
– Я имею в виду, почему они не могут открыть двери так же, как ты или я?
– Наверное, слишком тупы. Не удивлюсь, если большинство из них давно уже разучились разговаривать.
– Словно чей-то эксперимент.
– Эксперимент?
– Ну да, – Мидлей оглядывается. Голограмма блондинки вопросительно смотрит на него, ожидая вопроса. – Словно кто-то наблюдает за нами.
– Сомневаюсь.
– Почему нет?
– Потому что мы просто уродцы, – Зоя тяжело вздыхает. – Скажи, что ты помнишь из прошлой жизни?
– Немного.
– А может, совсем ничего?
– Я помню, что должен был водить экскурсии. Помню, что нужно рассказывать…
– Но не помнишь, чтобы это делал?
– Ну да.
– Вот и я так же, – Зоя закуривает. – Помню сотни поз, десятки способов удовлетворить мужчину или женщину, знаю, как и что делать, но не помню, чтобы я делала это.
– Может быть, если днем отправиться в город, то можно встретить кого-нибудь, как мы?
– Забудь, – Зоя сдувает с сигареты пепел. – Была тут одна женщина с тремя глазами. Я встретила ее на вокзале и привела сюда. Она тоже ушла в город, а когда спустя пару месяцев я пошла туда днем за сигаретами, то увидела ее с уродцем. Она стала как и они.
– Поэтому ты ходишь на вокзал? Надеешься встретить кого-нибудь, кто останется с тобой?
– Наверное.
Они молчат, вглядываясь в ночь.
– Нужно выключить свет, – говорит Зоя. – Иначе уродцы слетятся, как мотыльки на огонь.
– Хорошо… – Мидлей чувствует, как сон наваливается на веки. – Сколько здесь комнат?
– Одна.
– А кроватей?
– Одна, – Зоя улыбается. – Ты не бойся. Я столько всего помню, что после этого спать с мужчиной на одной кровати для меня плевое дело.
* * *
Солидо. Он появляется спустя две недели.
– Кто ты? – спрашивает он Мидлея. Смотрит на Зою и тут же расплывается в довольной улыбке. У него светлые волосы, бледная кожа и пышная женская грудь.
– Думаю, не стоит даже гадать, почему ты здесь, – смеется Зоя. Солидо краснеет. – Ну, зато с чувствами все в порядке. – Зоя смотрит на Мидлея. – Возьмем его к себе?
– Мне все равно.
– Да тебе всегда все равно!
Бледно-розовый луч сканирует сетчатку глаза. Солидо улыбается блондинистой голограмме.
– Не трать в пустую таланты! – говорит ему Зоя. – Она машина, а вот я – нет.
– Я заметил, – голубые глаза Солидо буквально раздевают ее.
– Расскажи нам о нем, – говорит Зоя голограмме.
Образ Солидо вращается, показывая достоинства и недостатки.
– Неплохо, – кивает Зоя, разглядывая его гениталии.
Солидо смотрит на самого себя. Смотрит на свою грудь. Голос блондинки рассказывает о его профессии.
– Так мы с тобой почти что братья! – веселится Зоя. – А грудь… Грудь – это мелочь! Не расстраивайся. У меня вообще в животе ребенок, который никогда не родится, – она поворачивается к голограмме. – А теперь расскажи нашему новому другу обо мне.
Солидо смотрит на появившийся образ обнаженного женского тела.
– А у тебя широкие бедра, – говорит он.
– Это хорошо?
– Думаю, да, – он оборачивается и смотрит на Мидлея. – Тебе повезло.
– Ну, это вряд ли! – смеется Зоя. – Эй, белобрысая! – говорит голограмме. – Расскажи о Мидлее…
– Значит, совсем ничего не чувствуешь? – спрашивает его Солидо.
– Нет.
– И даже к ней? – он смотрит на Зою.
– А что я должен к ней чувствовать?
– Ну ты же мужчина.
– Забудь! – фыркает Зоя. – Расскажи лучше, что ты помнишь из прошлой жизни.
– Ничего.
– Совсем?
– Ну, может, образы.
– Женщины?
– И женщины, и мужчины, – Солидо опускает голову и недовольно смотрит на свою грудь. – Только у меня вот этого нет.
– У меня живота тоже нет в воспоминаниях.
– А все остальное?
– Думаю, как и у тебя.
– А другие? Здесь есть кто-нибудь кроме вас?
– Только безумцы. Старуха с говорящим горбом. Блудница без лица.
– Блудница?
– Даже не надейся! – смеется Зоя. – К ней такая очередь, что не стоит и пытаться! – она кивает головой в сторону Мидлея. – Расскажи ему, что видел.
– Да нечего рассказывать, – говорит Мидлей. – Женщина без лица занималась любовью с парой уродцев.
– С парой уродцев? – Солидо снова краснеет.
– Да не переживай ты так! – Зоя тяжело вздыхает. – Мы все здесь уродцы.
* * *
На кладбище тихо, даже птицы поют где-то за его пределами, не решаясь нарушать незримую границу.
– Ни одной новой могилы, – говорит Солидо.
Капельки пота блестят на его высоком лбу. Под намокшей футболкой предательски набухли крупные соски. Солидо застегивает рубашку.
– Да не стесняйся ты! – говорит Зоя.
– Нужно спросить голограмму, почему здесь не появляется новых могил, – говорит Мидлей.
– А кто, по-твоему, их будет хоронить?! – Зоя напоминает об уродцах в городе. – Да они скорее съедят друг друга, чем закопают.
– Но ведь кто-то же сделал все эти могилы.
– Кто-то и город построил!
– Нужно узнать.
– Зачем?! – она берет Солидо и Мидлея под руки. – Меня и так все устраивает.
– Меня тоже, – говорит Солидо.
Солнце садится, и уродцы начинают осторожно выбираться из своих нор. Блестящие глаза смотрят на незваных гостей из темноты сырых склепов.
– А я думала, они живут только в городе, – говорит Зоя.
Рослая девочка лет семи осторожно выходит на свет. Тень все еще скрывает ее худое тело. Два беззубых рта улыбаются незнакомцам.
– Привет, – Зоя протягивает ей руку.
Уродливые пальцы сжимают детское плечо, затягивая обратно во мрак.
– Нужно уходить, – говорит Мидлей.
Они идут по рассекающим жимолость тропам из белого камня. Закат окрашивает небо в кровавый цвет.
– У вас ведь только одна кровать? – спрашивает Солидо.
– Буду спать посередине, – улыбается Зоя.
– Это хорошо, – кивает Солидо. – А то не очень охота уходить в город и становиться безумцем.
– Думаешь, это неизбежность?
– Безумие?
– Ну да.
– Не знаю. Может, если мы не будем с ними общаться, то ничего и не случится?
– А как же блудница и групповой секс?!
– У нас есть ты.
– И не надейся!
– Почему? – Солидо удивленно смотрит на нее. – Я помню очень много интересных вещей.
