Дорога от вокзала ведет в город. Теплое солнце щедро поливает землю утренними лучами. Озноб проходит. Но людей по-прежнему нет. Лишь заброшенные дома. Мертвые и холодные, вглядывающиеся в случайного прохожего черными глазницами окон, в смолистой черноте которых иногда мелькают неясные тени. Невидимые силуэты, прячущиеся от солнечного света.
– Эй! – кричит им Мидлей, теряя терпение.
Но ответа нет. Лишь чернота в оконных проемах становится гуще.
– Эй, есть тут кто? – он заходит в один из домов.
Битые стекла хрустят под ногами. Освещения нет, но лифт работает. Его двери закрываются, сталкиваются с лежащим на их пути предметом и снова начинают открываться. «Дзинь», пауза, и все повторяется по кругу. Мидлей смотрит на это, как завороженный. Двери снова ударяются об уродливую руку, оторванную чуть выше локтя. «Дзинь». На закоченевших мышцах видны следы человеческих зубов. Мидлей дожидается, когда двери снова откроются, и заходит в кабину. Грязные стены залиты кровью и слизью. Кнопки покрыты пылью. Все, кроме одной. Подвал. «Дзинь». Мидлей выпихивает из лифта оторванную конечность. Лифт медленно начинает опускаться. Желтый свет вздрагивает и гаснет. Темнота почти осязаема. Но страха нет. Ровные удары сердца отсчитывают секунды. Дзинь. Двери закрываются за спиной Мидлея. Глаза медленно привыкают к темноте. Пахнет испражнениями и разлагающейся плотью. Человек без руки сидит на полу, прижавшись спиной к стене. Между уродливых зубов виднеются застрявшие куски мяса. Глаза открыты и смотрят куда-то сквозь Мидлея. Мертвые глаза.
– Ха-ха! – звенит где-то задорный детский смех.
Мидлей идет на этот голос. Жирные крысы мечутся под ногами. Пара тварей нехотя доедает чьи-то останки, устроив в протухшей брюшной полости гнездо для потомства.
– Ха-ха! – растрепанная девочка с белыми как снег волосами поворачивается к Мидлею.
В тусклом свете он видит ее лицо. Лицо старухи. Дряблое, морщинистое, изъеденное временем. Молод лишь голос.
– Ха-ха! – она неуклюже подходит к нему. – Давай дружить, – ее губы не двигаются. Лишь огромный горб пульсирует под грязными лохмотьями. – Ну, повернись же! – говорит горб старухе. Он протягивает к Мидлею свои крохотные ручки. – Хочешь, я покажу тебе фокус? – спрашивает он.
Его длинный язык хватает Мидлея за руку и тянет к себе. Шершавая плоть сжимает кисть. Старуха шатается, пытаясь устоять на ногах. Язык соскальзывает.
– Бежим! – кричит горб хозяйке.
Кривые ноги уносят их прочь, в далекий призрачный свет. Крысы пищат под ногами Мидлея. Бесконечные шорохи прячутся в черноте. Шепчут о чем-то. Зовут Мидлея.
Обнаженная женщина с идеальной фигурой, зажатая между двух уродцев, оборачивается и смотрит на него глазами без век. Желтые зубы щелкают во рту, лишенном губ. У нее никогда не было лица. Лишь идеальное тело и длинные черные волосы. Уродцы рычат, обозначая свое право на самку. Женщина смеется. Самцы ускоряют темп. Мидлей слышит ее сладостные стоны. Тяжелые дыхания смешиваются с чавкающими звуками соития. А где-то далеко снова смеется девочка-старуха.
* * *
Вокзал. Зоя сидит на скамейке. Нога закинута на ногу. Белая сигарета зажата в начинающих желтеть зубах.
– Тебе это тоже грозит, – говорит она.
– Грозит что? – Мидлей вспоминает город.
– Отсутствие гигиены, – Зоя проводит рукой по небритой ноге. Темные волоски начинают густым покровом скрывать загорелую кожу.
– Странное это место, – говорит Мидлей.
– Ты о вокзале или о Хорнадо-дел-Муэрто?
– О чем?
– О городе, в который ты ходил.
– Я видел там странные вещи.
– Я тоже много чего там видела, – Зоя показывает ему дымящуюся сигарету. – Было бы желание, и найти можно все что угодно. Даже тампоны, – ее худые плечи вздрагивают. – Правда, мне это пока не грозит, – она замолкает, жадно затягиваясь сигаретой.
– И на каком ты месяце? – спрашивает ее Мидлей.
– Кажется, на пятом.
– Кажется?
– Я не помню, – Зоя недовольно морщится и прикуривает новую сигарету. – Иногда мне кажется, что я чувствую, как он шевелится во мне, – клубы дыма устремляются к потолку. – Но знаешь, что странно? – она смотрит на Мидлея. – Я все еще девственница, – ее губы снова изгибаются в пренебрежении. – Не думай только, что я извращенка и все такое… Просто меня смутило, что я знаю все, что касается секса, но не помню, чтобы я этим занималась, – она краснеет. – Вот и решила проверить, – ее глаза пытливо смотрят на Мидлея. Он молчит. – А ты немногословен, – кривится Зоя.
– Просто в этом разговоре нет смысла.
– А по-моему, есть!
– Если ты хочешь поговорить о своем ребенке или непорочном зачатии, то найди себе более заинтересованного собеседника. Я не очень-то гожусь для этой роли.
– А ты попробуй!
– Зачем?
– Потому что я хочу об этом говорить! – Зоя злится и не пытается этого скрыть. – К тому же кроме тебя мне больше не с кем здесь разговаривать!
– А как же город?
– Ты издеваешься?!
– Нет, но…
– Нет никакого «но»! – на лице Зои появляется нездоровая улыбка. – Нет города! Ничего нет! Только ты и я.
– Я видел людей сегодня.
– Ты называешь их людьми?! – истеричный смех прорезает тишину вокзала. – Если у тебя язык поворачивается называть их людьми, то дождись ночи и посмотри, что они такое на самом деле! – она фыркает и поднимается на ноги.
– Куда ты? – спрашивает Мидлей.
– В туалет.
– Как в прошлый раз?
– Хочешь, пошли со мной.
– А говоришь, не извращенка.
Мидлей смотрит, как она уходит. Ждет пять минут и идет следом. Зоя сидит за углом вокзала и смотрит на него снизу верх.
– Прости, но мне уже не остановиться, – она улыбается.
– Ничего, – Мидлей смотрит, как расползается темное пятно у нее под ногами. – Сегодня я видел вещи и похуже.
– Например?
– Старуху с говорящим горбом. Человека, который отгрыз собственную руку.
– И все?
– Нет. Были еще крысы и женщина без лица, которая занималась любовью сразу с двумя уродцами.
– Тебе понравилось наблюдать за ними? – Зоя поднимается, одергивает юбку.
– Не знаю.
– Мне кажется, мужчинам нравятся подобные вещи, – она хмурится. – По крайней мере, я помню об этом.
– Не знаю. Я ничего не чувствовал.
– И даже страха?
– Нет.
– Может быть, поэтому ты и здесь?
– Что это значит?
– Не знаю, – Зоя беззаботно пожимает худыми плечами и протягивает ему руку. – Пойдем. Я покажу тебе кое-что.
* * *
Узкая тропинка из белого камня рассекает кустарник. Стены невысокого одноэтажного здания блестят в лучах заходящего солнца. Бледно-розовый луч сканирует сетчатку глаза. Электронный замок щелкает. Герметичность нарушается, и воздух со свистом вырывается в открывшиеся двери. Нечеткая голограмма, выполненная в виде молодой светловолосой девушки, приветствует вошедших.
– Ненавижу блондинок, – говорит Зоя, кивая в сторону голограммы. – Хотя голова у нее явно на месте, – она улыбается. – Можешь задать ей любой вопрос, и она ответит.
– Ты это мне хотела показать? – спрашивает Мидлей.
– Не совсем, – Зоя подходит к голограмме. – Покажи мне старуху с говорящим горбом, – говорит ей Зоя.
Голограмма вздрагивает. Блондинка растворяется в воздухе, уступая место трехмерному обнаженному изображению.
– Ее ты видел? – спрашивает Зоя Мидлея. Он кивает. – Покажи мне блудницу без лица, – говорит Зоя голограмме.
Мидлей смотрит на обнаженную женщину.
– Почему ты назвала ее блудницей?
– Потому что так ее назвала голограмма, – Зоя закрывает глаза, вспоминая. – Когда я только попала сюда, то встретила ее на улице. Пара уродцев убивала друг друга за это тело, а она стояла в стороне и терпеливо дожидалась победителя, – на ее щеках появляется румянец. – Я даже досмотрела до конца… А потом, когда нашла это место, то спросила появившуюся блондинку про эту женщину.
– И что еще сказала тебе голограмма?
– Что она – ошибка, – Зоя мрачнеет. – Блудница без лица не будет пользоваться спросом, поэтому ее отослали сюда. Изучать. Наблюдать. Устранять ошибки в будущем.
– А что сказала голограмма о тебе?
– Не знаю. Я не решилась посмотреть, – Зоя снова обращается к голограмме. – Расскажи мне о Мидлее.
Блудница без лица исчезает, уступая место обнаженному мужчине.
– А ты неплохо сложен, – говорит Зоя.
Мидлей смотрит на себя: черные непослушные волосы, смуглая кожа, рельефные мышцы.
– Покажи, почему он здесь, – спрашивает Зоя голограмму.
Изображение Мидлея вздрагивает, уступая место блондинке. Неизменно улыбаясь, она рассказывает об отклонениях.
– Вот поэтому ты ничего и не чувствовал, – говорит Зоя. – Ни страха, ни желания. Ты просто не способен на это.
– Я понял, – Мидлей смотрит на продолжающую говорить блондинку.
