Хороший мальчик, который мне тоже нравился, и к которому я не раз заходил домой, был Андрей Володин, сын Андрея Петровича Володина, нашего учителя рисования. Володины жили в маленькой пристройке к школе прямо на школьном дворе.
Пока я учился в школе, то больше всего дружил с мальчиками, живущими в нашем переулке – Яшей Мезивецким, Сережей Кабановым, Витей Цейтлиным. С Сережей мы просидели вместе на одной парте с 3-го по 5-ый классы, с Витей в 6-м и 7-м классе. После многих лет нам удалось снова увидеться. А было это так. В конце 70-х годов я случайно услышал по радио, что в один из дней начала лета проводится встреча всех выпускников школы №110 по такому-то адресу, причем адрес был моей родной школы №3. И я, не дожидаясь дня встречи, поехал по указанному адресу. Точно – моя школа. Захожу в знакомую учительскую, сидят женщины, одна из них сразу обращается ко мне – «вы, наверное, хотите записать ребенка в первый класс, мы очень рады». Оказалось, что в предвоенные годы, соседнюю школу №10 перевели в здание моей школы, а все семилетние школы были закрыты, в том числе и моя. Только вместо №10 школа стала №110, да еще с углубленным изучением испанского языка (отголоски дружбы с Кубой). Два года подряд я ходил на такие встречи и никого из «наших», увы, не встретил. Зато как приятно было снова походить по таким милым и знакомым коридорам, классам, заглянуть в спортзал, даже физический кабинет с поднимающимися вверх рядами стульев с пюпитрами оставался без изменений. Каждый, из приходивших на встречу, записывался у организаторов на листах с указанием Ф. И. О., адреса или телефона и время обучения в школе. По этим спискам я пытался найти знакомые фамилии, но все безуспешно. Но на второй встрече я обратил внимание, что на одном из листов, рядом с женской фамилией была запись, что в приблизительно мои годы она училась в школе №3, а дальше в №110 и адрес с телефоном. Созвонился с этой женщиной, объяснил ей кого ищу, назвал несколько фамилий своих соучеников, и вдруг на фамилии Модель она мне говорит, что ее подруга замужем за Моделем, который когда-то учился в третьей школе, и дает ее телефон. Звоню туда и попадаю не к Яше Моделю из моего класса, а к его младшему брату Арону. С его помощью и нашел постепенно некоторых старых друзей.
Еще несколько воспоминаний о школе, которые сохранились достаточно отчетливо.
Почему-то, скорее всего это было в четвертом классе, несмотря на то, что мы не были не драчунами, ни маленькими хулиганами, меня стали мальчишки упрекать, что я побоюсь хотя бы раз с кем-нибудь подраться или, как у нас говорили, «стыкаться». Подговорили из параллельного класса Андрюшу Козырева, и на большой перемене мы, совершенно не имея претензий или неприязни друг к другу, устроили драку. Это была первая моя драка, она же и последняя. Поколотили друг друга основательно, были разбиты носы, «общественность» присудила ничью, а классный руководитель сделал запись в дневнике для родителей.
Немного став постарше, я стал испытывать чувство стыда за наше поведение на уроках пения. Учитель пения Иван Петрович был тихий, незлобный человек, всячески старался привить нам любовь к песне и к народной и к классической. Он аккомпанировал сам на пианино, девочки стояли по одну сторону и усердно пели, мальчики по другую, и добрая половина при этом только раскрывала рот, нам казалось это очень умно и интересно. И. П. замечал это, обижался, укоряя нас, стыдил, а нам было как с гуся вода.
В школу и из школы я обычно ходил вместе с Сережей Кабановым. По дороге туда иногда повторяли устные уроки. А когда весной возвращались по Никитской домой, по мостовой вдоль тротуаров бежали ручьи. Мы клали щепку или чей-то окурок в воду и соревновались, у кого быстрее и дальше проплывет его лодочка.
Попросил как-то у мамы рубль и купил на него ровно 100 конфеток-леденцов, назывались они «прозрачные». После уроков группкой человек десять мы дошли до начала Тверского бульвара, где уже был воздвигнут памятник Тимирязеву (кажется так), и там я разделил поровну конфеты. Сели на скамейку, стали сосать и вдруг на нас напали мальчишки из расположенной напротив школы. Мы с позором бежали.
И еще одно обстоятельство, так же из времен младших классов. Мой старший двоюродный брат Ося Луговской (не путать с соседом Осей) уговорил меня приезжать хотя бы раз в неделю на пионерские собрания. К тому времени Ося был комсомольцем и руководил пионерами из числа младших ребят. Вообще это был интернат для беспризорных детей с производственным обучением, при интернате была типография в качестве учебной базы. (Не очень твердо знаю все обстоятельства, но Ося первый ушел от отца – дяди Моисея, и жил в интернате). Хотя интернатские ребята мне казались очень чужими, непонятными, они были плохо одеты, ругались, но ездил я туда помню охотно. Сборы бывали примерно в 18 часов, садился я на трамвай «А» у Никитских ворот и ехал, проезжая Страстную (ныне Пушкинскую) площадь, Петровские ворота, Трубную площадь, Сретенку, Чистые пруды до Покровских ворот. Помимо денег на трамвай (15 коп) мне давали 6 коп на конфеты. В те годы (1924 год) на каждом углу, во всяком случае, у нас в центре, стояли женщины с маленькими лотками с конфетами. Конфеты выпускал «Моссельпром» (Государственный трест Московской сельской промышленности. Здание Моссельпрома, тогда одно из самых высоких в Москве, и теперь стоит в переулке напротив кинотеатра Художественный), а продавщиц так и называли «моссельпромщицы». На 6 копеек я покупал или «Мишка косолапый», или в серебряной обертке шоколадную бутылочку, наполненную внутри чем-то вроде рома. Можно было за 5 коп. купить пару больших сливочных ирисок, или за 3 коп. пару ирисок маленьких. Наверное, в 1925 году меня в Осином отряде приняли в пионеры. Не знаю, как было в других классах, но в нашем, во всяком случае, в обоих параллельных классах 4 А и Б, я был первым пионером, чем очень гордился. Спустя некоторое время, девочка Шура Тулякова стала второй пионеркой. В то же время, я твердо помню, что в школе, даже к моменту ее окончания в 1929 году, пионерской организации не существовало.
Я уже писал, что учился фактически безобразно, в пятом классе преподаватели видимо не выдержали и маме сказали, что, наверное, я мало делаю уроки, а много время трачу на поездки в отряд. На этом моя пионерская эра закончилась.
Все же если вернуться непосредственно к школьным предметам, мне и сейчас непонятно, почему же у меня была такая низкая успеваемость. Никаких настоящих знаний по орфографии, физике, химии и математике я в школе не приобрел, это точно. Прошло после окончания семилетки два года, начались занятия на двухгодичных курсах по подготовке в ВУЗ, удалось кончить только первый год, потом курсы закрылись, поступаю на вечерний рабфак МАИ на второй курс трехгодичного обучения, заканчиваю рабфак – и там и там прекрасные отметки, отличная успеваемость, на последнем дневном курсе повышенная стипендия, хорошо сдаю вступительные экзамены на мех. мат. МГУ летом 1934 года (мне уже 20 лет).
И, под конец, хочу с любовью и уважением вспомнить нашего классного руководителя с 5 по 7 класс – преподавателя русского языка и литературы Ивана Ивановича Зеленцева. Было ему в ту пору, наверное, лет пятьдесят, ходил всегда очень скромно, может быть даже бедно одетым, в черной толстовке, худой и невысокого роста, в пенсне, с седой бородкой клинышком и усами, с седой пышной шевелюрой на голове, таким венчиком, потому что на темечке была лысина. У него я занимался, полагаю, что хорошо. Например, когда мы проходили всякие подлежащие и сказуемые, глаголы, падежи, прилагательные и существительные, суффиксы и прочую премудрость – все это я и понимал и знал. (Правда, позднее забыл начисто). Мы часто уроки по русскому делали вместе с Витей Цейтлиным у него дома. Почему-то при этом, я припоминаю, что сидим мы с Витей в его комнате, нарочно берем томик Тургенева, а у Тургенева находим специально фразу не меньше, чем на полстраницы, и делаем разбор фразы по частям речи, или по частям предложения.
Но особенно хорошо и интересно проходили уроки литературы. И. И. давал глубокие знания, мы изучали творчество Пушкина и Гоголя, Чехова и Толстого, Шекспира, все и не упомню. Писали много сочинений на самые разнообразные темы. Например, проходя Бориса Годунова Пушкина, я выбрал себе темой сочинения «Английский театр эпохи Шекспира». Наверное, И. И. проводил какое-то сравнение трагедий Шекспира и трагедией Пушкина, как иначе объяснить появление такой темы.
К сожалению, у меня не было способности, прочитав и обдумав заданное произведение, написать самому сочинение на заданную тему. Но уже в 6—7 классах я прекрасно умел, пользуясь каталогами, находить в библиотеках русскую или иностранную критику произведения, это могла быть статья в журнале или целая книга о жизни и творчестве данного писателя, и с помощью такой литературы писал сочинения, не два-три листочка, а бывало и целую тетрадку.
