- Он, конечно, не молод.
- Шестьдесят семь, - согласился я.
- Кости долго не срастаются в таком возрасте.
- Гм-м-м.
- Полагаю, ты нашел кого-то охранять крепость.
- Нет, - ответил я, - останусь сам.
- Ну и мальчик! И как я раньше не догадалась.
Я вопросительно посмотрел на нее с плотно набитым ртом.
- Все, что пахнет испытанием способностей, - твоя стихия.
- Только не в этот раз, - возразил я с чувством.
- Это не понравится в конюшне, нанесет удар твоему отцу, а тебя ждет бурный успех, - предсказала Джилли.
- По двум первым - точно, а с третьим - мимо. Она покачала головой, чуть улыбаясь:
- Нет ничего невозможного для способных молодых людей.
Она знала, что мне не нравится журналистский стиль, а я знал, что она любит им пользоваться. «Мой любовник - очень способный молодой человек», - заявила она как-то в чопорной компании, дождавшись паузы в беседе, и мужчины столпились вокруг нее.
Джилли налила мне бокал великолепного «Шато Лафита» 1961 года, которое она кощунственно пила с чем попало, от икры до тушеных бобов. Когда она въехала, мне показалось, что ее вещи состоят почти исключительно из шуб и ящиков вина. Все это она унаследовала внезапно от матери и отца, они вместе погибли в Марокко во время землетрясения. Она продала шубы, потому что считала, что они ее полнят, и принялась постепенно опустошать запасы дорогого вина, при виде которого впадают в экстаз все виноторговцы.
- Такое вино - капиталовложение, - сказал мне один в смертной муке.
- Но кто-то должен пить его, - вполне резонно возразила Джилли, вытаскивая пробку из второй бутылки «Шеваль Бланк» 1961 года.
Благодаря своей бабушке Джилли была достаточно богатой, чтобы находить более приятным пить превосходное вино, чем с выгодой продавать его. Она удивлялась, как это я соглашаюсь с ней. Пока я не объяснил, что эта квартира обставлена ценной мебелью, хотя ту же самую функцию могли бы выполнять простые сосновые доски. И вот мы порой сидим, задрав ноги на испанский ореховый стол шестнадцатого века, пред которым коллекционеры готовы пасть на колени, и пьем ее вино из уотерфордского хрусталя восемнадцатого века, и при этом смеемся сами над собой, потому что единственное назначение любых вещей вокруг - это доставлять тебе радость.
Джилли как-то сказала:
- Не понимаю, что такого особенного в этом столе, неужели вся его ценность состоит в том, что он был сделан во времена Великой Армады? Только взгляни - как будто моль поела! - И она показала на ножки, все в рытвинках, с ободранной полировкой, совсем неопрятного вида.
- В шестнадцатом веке каменные полы мыли пивом, потому что пиво их отбеливает. Пиво идеально подходит для камня, но не для дерева, а брызги-то летят постоянно…
- Изъеденные ножки доказывают подлинность?
- Схватываешь с лету.
Я любил этот стол больше остальных своих приобретений, потому что он заложил фундамент моего состояния. Через шесть месяцев после побега из Итона я накопил немного денег мытьем полов в «Сотбис» и основал собственное дело, толкая тележку по окраинам процветающих провинциальных городков и покупая все сколько-нибудь стоящее, что мне предлагали. Просто старье я продавал в магазины подержанных вещей, а лучшие предметы - дилерам и к семнадцати годам подумывал открыть свой магазин.
Испанский стол я увидел в гараже у того самого человека, у которого только что приобрел комод поздней Викторианской эпохи. Я посмотрел на перекрестье брусков из сварочного железа, укрепляющих основательные квадратные ножки под четырехдюймовой столешницей, и почувствовал страшную нервную дрожь.
Хозяин использовал его как козлы при оклейке стен, и стол был заляпан пятнами краски.
- Я куплю и его тоже, если хотите, - сказал я.
- Но это же простой старый рабочий стол.
- Так… сколько вы за него хотите?
Он посмотрел на мою тележку, на которую только что помог мне водрузить комод. Посмотрел на двадцать фунтов, которые я только что заплатил ему, посмотрел на мои ношеные-переношеные джинсы и безрукавку и сказал добродушно:
- Нет, парень, не могу тебя грабить. И кроме того, погляди, у него все ножки внизу изъедены.
- Я мог бы еще двадцатку предложить, - сказал я нерешительно. - Но это и все, что у меня с собой.
Пришлось долго его убеждать, и в конце он согласился принять от меня пятнадцать фунтов. А потом еще качал головой, повторяя, что мне лучше бы заняться учебой, пока я окончательно не разорился. Но я отчистил стол, заново отполировал прекрасную крышку из орехового дерева и продал его через две недели дилеру, которого знал со времен «Сотбис», за двести семьдесят фунтов.
С этой выручкой, значительно увеличившей мои сбережения, я открыл первый магазин, и удача никогда ко мне спиной не поворачивалась; когда через двенадцать лет я продал дело американскому синдикату, это уже была целая сеть из одиннадцати магазинов, сияющих, чистых, полных сокровищ.
Некоторое время спустя в сентиментальном порыве я отыскал тот испанский стол и выкупил его. Затем нашел того человека из гаража, он занимался мелким ремонтом, и дал ему двести фунтов, чем чуть не довел его до разрыва сердца. Вот почему я считал, что только у меня есть полное право класть ноги на ту дорогую столешницу.
- Откуда у тебя эти ушибы? - спросила Джилли, идя на кровати в запасной комнате и глядя, как я раздеваюсь.
Я покосился на россыпь розовато-лиловых пятен.
- На меня напала многоножка. Она рассмеялась:
- Ты безнадежен.
- И мне надо вернуться в Ньюмаркет завтра к семи утра.
- Тогда не трать попусту время. Уже полночь.
Я устроился сбоку, мы лежали рядом раздетые и дружно разгадывали кроссворд в «Таймс».
Это всегда доставляло нам удовольствие. К тому времени, как выключить свет, мы расслаблялись, забывали дневные заботы и поворачивались друг к другу, чтобы заняться тем, что составляло часть наших отношений, но не все целиком.
- Я очень люблю тебя, - сказала Джилли. - Хочешь верь, хочешь нет.
- О, я верю тебе, - скромно ответил я. - Хотя тысячи других не стали бы.
- Прекрати кусать меня за ухо. Мне это не нравится.
- В книгах сказано, что ухо главная эрогенная зона, как шоссе А1.
- В книгах пишут всякую ерунду.
- Мило.
- А дурацкие публикации о женском либидо, типа «Миф о вагинальном оргазме», - форменный вздор, какой же это «миф»?
- Предполагалось, что у нас не открытое заседание, - заметил я. - Предполагалось, что мы на закрытом заседании, посвященном пылкой страсти.
- Ну что ж… если ты настаиваешь.
Она поудобнее устроилась в моих объятиях.
- Хочешь, скажу тебе кое-что? - прошептала она.
- Если это жизненно важно.
- Номер четыре по вертикали не галлюцинация, а галлюциноген.
Я вздрогнул:
- Большое спасибо.
- Подумала, что тебе захочется узнать.
Я поцеловал ее в шею и положил руку на живот.
- И тогда это будет не буква «ц», а буква «г» в двадцатом по горизонтали, - сказала она.
- Стигма?
- Старый ты умник.
- Все выложила?
- М-м-м.
Немного погодя она сказала:
- Тебе в самом деле отвратительна мысль о зеленых шторах с пронзительно-розовыми полосами?
- Не хочешь ли просто сосредоточиться на происходящем в данный момент?
Я ощущал, как она улыбается в темноте.
- Хорошо, - согласилась она. И сосредоточилась.
Джилли разбудила меня, точно как будильник: в пять утра. Не то чтобы шлепнула слишком сильно, просто место выбрала подходящее. Я проснулся смеясь.
- Доброе утро, малыш, - сказала она.
Джилли встала и принялась за кофе, каштановые волосы в беспорядке, белая кожа, свежее лицо… Она великолепно выглядит по утрам. Джилли размешала сливки в крепком черном кофе и уселась напротив за кухонным столом.
- Что, правда кто-то на тебя наехал? - спросила она как бы между прочим.
Я намазал маслом кусок ржаного сухаря и потянулся за медом.
- Что-то вроде этого, - согласился я.
- Не расскажешь?
- Нельзя, - коротко ответил я. - Но потом расскажу.
- Может быть, нервы у тебя и железные, - заметила Джилли, - однако тело у тебя уязвимое, как у всех остальных.
Я удивленно посмотрел на нее, перестав жевать. Она сморщила нос.
- Когда-то я думала, что ты таинственный и волнующий, - сказала она.
- Благодарю.
- А теперь ты волнуешь меня не больше пары старых домашних шлепанцев.
- Какая доброта, - пробормотал я.
- Когда-то я думала, что есть некая магия в том, как ты докапываешься до сути в этих компаниях на грани краха… а потом выяснила, что это не колдовство, а упорядоченный здравый смысл…
- Я всего лишь старый зануда, - согласился я, запивая хлебные крошки глотком кофе.
- Я уже хорошо знаю тебя, - продолжала она, - знаю, как крутятся все твои колесики-винтики. А эти ссадины… - Ее начал бить озноб в этой в маленькой теплой комнате.
- Джилли, - сказал я назидательно, - ты страдаешь из-за мнительности. - И это замечание само по себе раскрывало тайну.
