командой строили особняк; балкон с перилами мешала лепить овчарка. Белая, словно лебедь, она резво носилась вокруг ребят с высунутым языком и тыкалась носом в узкие плечи. Перед ними, нежась под зонтом, дремала девушка, усыпанная веснушками. Бульварный роман прикрывал её тучный живот. Рядом с хорошенькой беременной мулаткой суетились двое мужчин. Первый, что помладше, наносил на грудь крем и возбуждённо щебетал что-то о красоте и наслаждении. Второму досталась роль не менее значимая. Он вовсю тараторил о напитках и предлагал сгонять за кокосовой водой.
Купальщикам в океане было тесно. Одни пробовали заплыть подальше, но сталкивались с парусниками и сёрферами, которые учились стоять на доске. Казалось, они были единственными, кого всё устраивало, и у них не возникало мыслей о том, чтобы бросить тренировку и сойти на берег.
Подойдя к пенистой кромке, я разглядел пухлую девочку, купающуюся с кругом. Балуясь, она обливала чью-то спину.
– Ух ты! Получается!
– Да. Ты молодец, – ответила мама.
– И совсем не страшно, – воскликнула она, забавно плюхаясь и обнимая за шею надувного фламинго.
– А я что говорила? Преодолевать страх проще, чем кажется на первый взгляд. Останемся тут до вечера? Только не заплывай глубоко.
– Да!
Келвин громко позвал меня, протискиваясь между сёрферами. Я не сразу догадался, что это он.
– Ну и жарища! И почему я решил оставить кондиционер? – задал он риторический вопрос.
– Может, не стоило?
– Ещё как стоило, – проговорил Келвин, улыбаясь краешком губ. – Ты очень маленький. Сколько тебе лет?
– Пятнадцать, – сказал я негромко. – А что?
– Предполагал, что ты не взрослый. Манера речи и ответы по типу хочу-не-хочу-знаю-не-знаю выдают тебя с головой. Приятно, что ты пришёл, а не прикинулся занятым по горло.
От его взгляда не укрылось моё замешательство.
– Если ты о возрасте, то мне двадцать два.
– Небольшая разница.
– Общению все возрасты покорны, – согласился он, смахнув пот со лба. – У нас есть темы для разговора. Это главное.
Я слегка смутился. Келвин был выше, на вид крепче и сильнее. Превозмогая невольную робость, я пробормотал:
– Давай-ка уйдём в место потише?
– Тебе здесь не комфортно?
– Да.
– В следующий раз уточняй сразу, потому что мне плевать, где мы встретимся. Хоть на Марсе.
– Фотоаппарат бы пришлось встраивать в скафандр. Не очень удобно, – добавил я серьёзным тоном. – Но это что-то, чем ничего.
Мы направились вдоль берега, греясь под небом без единого облака.
– Ну, и где твоя камера? – спросил Келвин как бы невзначай. – Забыл?
Я рассказал выдуманную историю, опустив некоторые подробности.
– Выкарабкаюсь.
– Блин, теперь ясно, почему ты больше ничего не выкладываешь. Что насчёт телефона? – предложил Келвин.
– Он старенький, не подходит для качественных фоток.
– Вовсе не обязательно делать качественные. Не парься, попробуй!
– Я уже пробовал.
– Где?
– В комнате.
– Улица не четыре стены. Здесь и освещение естественное, и другие не менее важные факторы. Дам дельный совет. Когда у меня наступает творческий кризис, и я слоняюсь без пользы, то посещаю сад Капиолани11. Он моё личное место силы. От цветов и запахов голова лучше соображает. Тогда я говорю лени и апатии: «Я здесь папочка!» – и с гордостью фотографирую.
– А они что? – спросил я, скептически ухмыльнувшись.
– Ой, да что они могут? Как по струнке ходят, слушаются. Выбора-то нет.
– Повезло, что хозяин их держит в строгости. Долго ли добираться до сада?
– Ты там не был?
– Нет.
– Моя бабушка справляется за два часа, но это, конечно, от дома, – подчеркнул он с природной смешливостью. – Мы чем хуже? За минут двадцать пять, если медленно.
– Учти, я не очень выносливый, когда печёт.
– То есть всегда? Притворюсь, что не знаю тебя.
– А я тебя.
Келвин возглавил мини-поход в сад. С важностью первооткрывателя он указывал путь, но шёл не впереди, а рядом, и если я отставал, то подбадривал. В какой-то момент он подстроился под мой шаг, чему я был несказанно благодарен. Он стал первым, кто поддался мне без жалоб. Я ускорился, чтобы показать, на что способен и смутился как ребёнок.
– Ого, да ты растёшь!
– Наоборот. Ты уменьшаешься.
– Ещё посмотрим кто кого. Я проверю тебя на ступеньках.
– Когда?
– Когда поднимемся на какую-нибудь смотровую площадку, до которой нельзя добраться пешком.
– У тебя есть машина?
– Не моя, а отца. Иногда он даёт на ней поездить.
– Лучше не надо, – сказал я неожиданно грубо, очертив границы.
– Вестибулярка пошаливает?
– Нет.
– А что?
– Мы не настолько близки.
Перед входом в сад была прицеплена буро-коричневая табличка, окружённая фиолетовыми цветами.
Нам попалась молодая семейная пара и ещё несколько одиноких туристов, восхищённых красочным зрелищем. Келвин приложил палец к губам и, углубившись в тишину, остановился посреди дорожки. Он снял куст ярко-оранжевых роз, ограждённых камнями. Щелчок прозвучал столь оглушительно, что удивил меня. Я примостился на корточки у самого ограждения и, протянув ладонь к гладким лепесткам, приблизил лицо и нюхнул розу. Келвин вновь что-то сфотографировал. На этот раз я не растерялся и продолжил упиваться цветочной сладостью.
Чёрно-синяя бабочка, осторожничая, уцепилась за мой локоть с выделяющимся шрамом от укуса собаки. Чтобы продержать бабочку подольше, я остался в неудобной позе и перестал моргать. Как назло зачесалось правое ухо. Я чувствовал, что оно горело.
– Я присяду? – спросил Келвин.
– Хочешь её сфоткать? Разве ты не по пейзажам и людям? А тут такая мелочь… Большому рыбаку большая рыба!
– Правило не будет полным без исключения.
– Садись, раз надо.
Пока он настраивал фотоаппарат, у меня тряслись колени. Выражение лица Келвина напоминало моё когда-то, сосредоточенное, не лишённое волнения. Неудержимый порыв испробовать режим макросъёмки я не мог ничем объяснить.
Келвин прикусил нижнюю губу и деликатно, почти нежно коснулся кнопки. Он сделал всего лишь снимок. Пожалуй, достаточно. Я задержался на глазах, чтобы поймать миг неминуемого блаженства. Но почему-то его не оказалось. Глаза Келвина излучали спокойствие и были непривычно холодными. Он не показывал, что удовлетворён. Может, почуял что-то странное? Может, тот курильщик был единственным, кто донёс до меня правду в грубой форме, так как не отличался воспитанностью и уж тем более тактичностью?
– Кто-то мечтает с тобой встретиться.
– А, примета. – Я закрыл ухо ладонью.
– Почему спрятал? Вдруг о тебе думает друг, или родители говорят что-нибудь приятное.
– Сомневаюсь. Ты закончил?
– Да.
Я тряхнул рукой. Келвин показал бабочку, сидевшую на грубой безволосой коже.
– Ещё бы она выбрала место посимпатичнее!
– И так сойдёт, – произнёс он снисходительно.
– От меня действительно плохо пахнет?
– Хоть я и не парфюмер, но пахнешь ты вполне обычно. А вообще к чему этот вопрос? – Келвин нажал на кнопку, и бабочка на экране потухла.
– Один парень посчитал, что я курю, потому что воняю.
– А ты куришь? – спросил он серьёзно.
– Конечно же, нет, – ответил я предельно честно, как в зале заседания суда.
Папа объяснял, что курить вредно. Курение не сделает меня взрослым или крутым. Один раз я попробовал с одноклассниками на большой перемене, и мне не понравилось.
– Обоняние потерял, вот и докапывается до остальных.
Он отошёл к густым кустам, что снимал раньше и заметно повеселел, словно выпутался из тёмной ауры.
Боковым зрением я уловил движение. Откуда-то прискакал кудрявый мальчик в
