прогулку. Я не прерывал. В какой-то степени, его радость от каждой прожитой минуты не давала мне окончательно провалиться в уныние. Хью был таким же, но не совсем. Он был моим ровесником, но понимал хуже, чем Келвин. Он не умел молчать. Склонность к непрестанной болтовне была его изюминкой-фишкой, что умиляла и заодно давила. В случае с Келвином расспросы вызывали симпатию. Было в нём что-то бесхитростное и чуткое.
Келвин затронул интимную тему.
Келвин Бэрри: До этого ты ни разу не перегорал? Не психовал, а затем продолжал, потому что чувствовал, что не можешь иначе? Не выпускал пар?!
Эйден Лэмб: Нет. Это странно?
Келвин Бэрри: Не, не странно. Сколько ты там фотографируешь?
Я посчитал точно.
Эйден Лэмб: Пять лет.
Келвин Бэрри: Не мало, но и немного. Я помню, как со мной впервые случилась истерика. Лет в тринадцать. Я фотографировал только для себя, часто посылал работы на конкурсы, но их не принимали. Я думал, что проблема во мне или в ком-то ещё. Винил всех и вся, потому что был обижен. Обида до сих пор не прошла и причиняет боль.
Эйден Лэмб: Так кто же оказался прав?
Келвин Бэрри: Никто. Я не был в шкуре людей, оценивающих фотографии, как и они не были в моей. Я полагал, что буду трудиться не за деньги, а за идею. Отец уверял, что с таким подходом я пропаду. Ну конечно, важнее стабильный заработок, а не творчество. Оно не прокормит и не оденет. Я пообещал, что всё равно не сдамся и буду искать таких же, как я. Безумных, влюблённых, стремящихся к изменениям, а не постоянству. Имею в виду, не в отношениях к кому-либо или к хобби. К изменениям в сфере. Я выбираю любимое дело и развитие, выбираю тех, чьё мнение насчёт искусства разделяю. Злиться из-за неудач я не перестал, но при всех держусь спокойно. Согласились, никому не нужны нытики? Я не отношусь к их числу, но иногда люблю себя пожалеть, когда никто не видит. Выплеснул эмоции и как новенький.
В конце Келвин поставил смайлик, со лба которого стекала капля пота.
Сообщение немало тронуло. Если он не скрывал ранимость, то был невероятно силён. В моём кругу общения было мало смельчаков, готовых признаться в сентиментальности и чувствительности.
Пришла моя очередь задавать вопросы.
Эйден Лэмб: И часто перегораешь?
Келвин Бэрри: Раза два в год. Осенью и зимой на пару дней. Видимо, влияют сезоны.
Эйден Лэмб: На меня влияют магнитные бури и то не всегда.
Келвин Бэрри: Завидую!
Переписка затянулась.
Я интересовался и много думал о цветке, на который возлагал последние надежды. Перед тем как уснуть, захотел узнать обо всех ощущениях, которые испытывал Келвин, когда снимал, уставал или вынашивал идеи. Я радовался, что его творческая жизнь продолжится, когда моя, не успев начаться, подошла к концу и удалил фотографии, чтобы не соблазняться.
Я плохо спал и подскакивал посреди ночи, бормоча чушь несусветную. На меня подействовало волшебство цветка.
Глава 7
Как-то со мной произошла странная, удивительная встреча.
– Эйден! Эйден! – окликнул высокий парень в очках.
Я попросил Хану подождать в кафе за углом и заказать пару порций чего-нибудь сытного. Перед тем как уйти, она предупредила строго, точно младшего брата:
– Откуда он знает твоё имя? В случае чего – ори, размахивай руками или прыгай.
– Сейчас день, и он не похож на маньяка.
– Ты не понял? Уж лучше показаться сумасшедшим, но спастись.
– Скорее всего, он обознался. Я скоро.
Парень, черты лица которого даже вблизи не перестали быть для меня незнакомыми, подошёл и обиженно заворчал:
– Почему не отвечал?
– Почему вы обращаетесь на ты? – спросил я, пребывая в недоумении.
– Не дурачься.
– Мне некогда. Если мы встречались, то явно не в этой жизни.
– Ты давно не был в фейсбуке. Зайди.
– Я общаюсь по ватсапу. Ну, по большей части. Не помню вас, ну хоть убейте!
– Как не помнишь? Я – Келвин. Мы переписывались полмесяца, – возразил он. – Зайди в сообщения.
Он предложил присесть на лавочку, дав возможность определиться с выбором: оставить всё как есть или наладить ещё не родившиеся отношения.
– Это новый вид мошенничества?
– Мне хватает денег, чтобы не обворовывать школьников.
– Значит, втираетесь в доверие, – задел я Келвина, прервавшись на полуслове. – Или прикалываетесь. Где скрытая камера?
– Не подозревай меня во всех смертных грехах.
Он говорил без утайки и смотрел прямо и сердито куда-то в переносицу.
– Ладно, если настаиваете…
Я зашёл на фейсбук. Мельком пролистал переписку с Келвином Бэрри и замотал головой.
– Бредятина! Я такого не писал!
– Но ведь это твоя страница, не так ли?
– Да.
– Тогда в чём проблема? – спросил он, уставившись непонимающе, и, сняв шляпу, небрежно обмахнулся.
– Меня подставили, – выдал я с неуверенностью.
– Кто? – Келвин положил шляпу на голые колени.
– Недоброжелатели.
– Звучит неправдоподобно.
– Что вы обо мне вообще знаете?
– Ты любишь фотографировать.
– Не угадали.
– Когда мы гуляли, я сфоткал бабочку прямо на твоём локте. Сейчас. – Он надел шляпу, чтобы не припекало, и поспешил предъявить доказательство.
На экране высветилась фотография с яркой бабочкой.
– Мой шрам. Точно он?.. Да… он. – В горле пересохло.
Белый, как мороженое, я откинулся на спинку лавочки и беспомощно замолчал. Мне было нечего сказать. Вытерев пот с висков, я поднял взгляд и поджал губы.
Прошло не менее десяти минут, как я расстался с Ханой. Она написала тревожное сообщение, вызывающее как раздражение, так и любовь. О, Хана, ты слишком печёшься обо мне!
Я отправил короткий ответ, мол, приду позже, как мы и договаривались. Она скинула мясо в сладком соусе и кусок орехового пирога. «Как всегда в своём репертуаре», – навестила меня тёплая мысль.
– Эйден, – слуха коснулся вкрадчивый, осторожный голос, – я ещё здесь.
– Да, да. Всё круто, – протараторил я и залился глупым смехом. Тошно-то как.
Келвин посчитал смех признаком беззаботности и лукавства, а не напряжённости и, восприняв его как доброе предзнаменование, дружески хлопнул по плечу.
– Выкладывай.
– Уйдёшь, если я признаюсь? – обратился на ты без стеснения, мысленно подыскивая оправдание.
– Вообще, я по делу. Так что нет.
– Я пошутил. Понимаешь? По-шу-тил.
– Это был розыгрыш? – растерялся Келвин.
От неловкости у меня закрутил живот. Хью помог бы развеять подозрения. Я бы точно рассказал лучшему другу, что Келвин был моим хорошим приятелем? Фотографии, переписка, к которой я не имел отношения – всё это не давало покоя и терзало не слабее внутренних противоречий.
– Тебя очень легко разыграть.
– Возможно. Но играл ты достойно, – ответил Келвин. – Я чуть ли не поверил, что у тебя отшибло память.
– За комплимент спасибо. Скучал?
– Немного. Но ты не расслабляйся. Я всё ещё огорчён. Перед тем как ты пропал, я общался с бабушкой насчёт фотографий. Ты обещал, что мы поедем к ней. Она может провести обряд на…
– Насчёт каких фотографий? – спросил я настолько громко, что привлёк внимание бездомного, жадно чавкающего жвачкой.
Лопнув пузырь, он заклеил губы и кончик острого носа липкой массой.
– Тоже забыл? – не сдержался Келвин. – Или не закончил прикалываться? Будь собраннее, я
