бирюзовой кепочке с зонтом. Он выдал неразборчивую фразу, и Келвин, только-только излучающий высокие вибрации, тихо восторгающийся и думающий о своём, тут же отстранился от камеры, как будто у него была другая причина посетить сад.
– Хорошо здесь, правда? – спросил он.
– Угу.
– Я отведу тебя к родителям.
Мальчик не отрывал вопросительного взгляда от Келвина. Они играли в гляделки, пока у мальчика не закончилось терпение, и он захихикал. Его щёки запылали от смеха и радости.
– А я не потерялся! Не потерялся!
– Ну ты же как-то здесь очутился. Мамы или папы я не вижу. – Келвин свистнул и проговорил: – Отойду на чуть-чуть.
– Ага, – сказал я и кивнул.
– Не подождёшь меня?
– Нет. Посмотрю, что там дальше.
Налюбовавшись розами, я двинулся к беседке из лозы и пальмам, чьи плоды были похожи на крупные зелёные виноградины. Меня увлекла идея побыть наедине с собой. Так я прогуливался безо всякой спешки, не открывая сообщения. Для такого зависимого человека, как я, это было большим достижением.
Келвин не нагнал, а остался позади, как и остальные посетители. Наконец-то, свобода.
По мере приближения к центру сада, во мне нарастало умиротворение. Я чувствовал, как ветер, и пальмы, и цветы, и воздух, и солнце даровали безопасность, укрепляли, наполняя невыразимой истомой. Сверху, как щупальца осьминога, нависали ветви корявого дерева. У перекрёстка, где пищал потерявшийся цыплёнок, возвышался могучий баньян, побеги которого спускались до земли, точно грязные волосы. Словно во сне я ступал к сердцу, обласканному природой. Один, без посторонних, откликающийся на безмолвный зов, я готов был обнять каждый куст и прижаться к каждому дереву.
Музыка сада разносилась по тропинкам.
Как зачарованный я отогнул папоротник и вышел к статуе, в волосы которой вплетались листья с ветками. Она не была вымыслом. Лана прикрывала ладонью половину лица от света, а вторую руку вытягивала зрителю. Возьми за руку, и всё пройдёт! Одета она была лишь в бусы из океанских раковин. Длинные бусы, сплетённые с любовью.
Возле Ланиных ног рос цветок. Тот самый, золотой, волшебный. Мама и тот, кто передал легенду, не врали.
Я рассеянно уставился в одну точку, прямо в сердцевину цветка. Вот он чудесный, никому не сдавшийся, светил, будто для меня одного. Как там было сказано? Сорвать один лепесток. А если не подействует?.. Что, если померещилось, и цветок был не магическим, а обыкновенным? Я верил в чудеса, но нисколько не доверял глазам.
Упав на колени, я прижался лбом к подстриженной траве. Возле статуи даже земля звучала по-иному, не как в городе. Ни резиновых колёс, ни шлёпанцев, стучащих по тротуару, ни грохота тележек.
Келвин появился как раз, когда меня раздирали сомнения. Я был не в лучшем состоянии.
– В чём дело? – спросил он озадаченно.
– Я задумался.
Келвин не спросил о чём, а вместо этого присел молча рядом. Я невозмутимо продолжил:
– Сорвать цветок или оставить?
– А, тот, что возле статуи? Для чего?
– Он прелестный.
– Не то слово, прелестный, – подтвердил он. – Но ты же понимаешь, что он завянет в бутылке, или куда ты его там поставишь? Он не протянет и пары дней.
– На моём месте ты бы как поступил?
– Я бы оставил, как есть. Возможно, у тебя есть свои причины, чтобы его забрать?
– Да. Он мне нужен, – заявил я твёрдо и поднял голову. – Ты не знаешь, в честь кого она стоит?
– В честь легендарной личности, как минимум, – сказал уверенно Келвин. – Тем более в саду королевы. Либо правила, либо поддерживала порядок, что в сущности одно и то же. Я не силён в истории. Бабушка рассказывала, что по острову раскидано до фига таких статуй. Где-то девушка, где-то статный мужчина, а где-то богиня вулканов и богиня моря.
Знал ли кто-то помимо нескольких человек легенду о солнечном даре?
– Любишь гулять?
– Со школы. Помимо учёбы выгуливаю питомцев и понемногу коплю на жильё.
– Сколько накопил?
– Много. С шестнадцати этим занимаюсь, считай. С животными весело, они любят меня, а я их. У нас полное взаимопонимание.
– Хорёк на аве – это питомец клиента?
– Мой. Скажи, мы похожи, – рассмеялся Келвин и по-детски надул щёки.
– Познакомишь?
– Без проблем.
– Всё же я сорву цветок.
– Окей, – сказал Келвин, застыв в позе йога, и добавил тихонько: – Гринписа на тебя нет…
– Не расслышал, – воскликнул я наигранно.
– Говорю, вдохновился?
Я медленно брёл к золотому цветку, упиваясь головокружительным восторгом. Оставалось немного до цели, до потускнения кошмарного воспоминания! Я чувствовал, что Лана звала к себе. Она пела песню и протягивала руку с нежностью заботливой матери. Мама… «Я больше не сделаю ни кадра, но это к лучшему, обещаю», – уверял внутренний голос, разрываясь между тем, что правильно и тем, что хорошо. Чего стоит талант, который не облегчает, а усиливает боль? Кому нужны способности, служащие напоминанием о растерянности и беспомощности? Я знал верный ответ и стремился к утешению в забытье.
– Не мой метод, – ответил я механически, сделав последний шаг. – Не подходит.
– Извини, – произнёс Келвин с сожалением. – Я был уверен, что сад поможет.
– Всё хорошо. Мне понравилось.
– Что именно?
Опустившись к цветку, я силой вырвал его и маленько остыл. Я доверился Лане и не ждал, что она подведёт. Она желала только добра.
Дар не переставал светиться, явно расположенный моим рвением.
– Как ты проводил ребёнка и как пытался меня взбодрить.
– Значит, сходим ещё раз?
– Я не против.
– В следующие выходные?
– Или завтра.
– Было бы неплохо.
– Да, неплохо.
Перед тем как отойти от Ланы, я поцеловал с уважением большой палец.
– Он грязный и кишит микробами, – заметил Келвин. – Подхватишь заразу.
– Ну и что? Ты же целуешь хорька. Наверняка целуешь! Все так делают с любимыми и теми, кто заслуживает больше, чем обычную благодарность.
– Ты не понимаешь, это другое. Багира чистая! Я её в раковине купаю.
Я повернулся с долгой, по-настоящему безмятежной улыбкой на губах.
– Одинаковое.
Келвин демонстративно пожал плечами.
Глава 6
Мы разошлись сразу после сада. Келвин вспомнил, что у него есть неотложные дела и, вновь попросив прощения, скрылся за тенистыми пальмами, не сказав пока.
Дома я оторвал и бросил первый лепесток. Он танцевал в душном воздухе до тех пор, пока не опустился на ковёр и погас. Не ощутив утешения, я нацелился на второй, который напоминал полыхающий огонь. К счастью, не горячий, а тёплый, приятный на ощупь. Стебель с каждым вырванным лепестком поникал. Он был уже не настолько светлым и не отливал чистым золотом. Ножка покрывалась сухой коркой и воняла плесенью, а сердцевина, на которую я смотрел с нескрываемой жадностью, как человек, набредший в пустыне на оазис, понемногу меркла. Я рвал и рвал, пока от цветка ничего не осталось. «Видишь же, что толку ноль. На что надеешься?» – донимал немой вопрос.
Я возбудился и покраснел. Мне стало стыдно за наивность и за жестокость по отношению к дару. Что бы сказала Лана?.. Наверняка бы отругала за мой поступок.
Ближе к ночи я списался с Келвином. Он в ярких красках расписывал
