— Что он за ребёнок?
— Вполне нормальный. Ребёнок как ребёнок. Ухожен, любим. Рассказывал, что жил с мамой в деревне. У них был собственный дом. Довольно, судя по его рассказам, неплохой. У него была своя комната, на втором этаже, куда он поднимался по большой лестнице. Мама жила внизу. У него была собака. Маленькая пушистая, её звали Мэри.
— Мэри? — переспросил Александр.
— Да, Мэри.
— Странное название для собаки ребёнка.
— Согласен, тут много странностей.
— Много?
— Всё по порядку.
— Продолжай.
— Мама очень любила малыша, ухаживала за ним, убиралась в доме, готовила обеды. Пекла вкусные пирожки с повидлом, которое делала сама из яблок. Ещё она делала варенья всякие, но особенно малышу нравилось вишнёвое, без косточек. Мама часто гуляла с мальчиком во дворе. Учила плавать в летнем бассейне.
Кроме мамы, в доме был ещё дядя Андрей, но мальчик рассказывал о нём без особой восторженности, видимо, не очень любил. Кстати, именно этот дядя Андрей был с мамой в автобусе.
— Значит, именно он порезал Попова.
— Да, он, — подтвердил Журавлёв. — Этот Андрей с малышом не дружил. Работал в саду, водил машину. Порулить никогда не разрешал.
— Этот Андрей был, наверное, охранником.
— Точнее, телохранителем, — поправил следователя Журавлёв.
— Это одно и то же.
— Не скажи, — не согласился Журавлёв.
— Если ты говоришь, у них была машина, почему же они шли пешком, когда их подобрал автобус. Что мальчик говорит?
— Он ничего не помнит. Был дома, потом мама предложила поиграть в новую игру.
— В какую ещё игру?
— Попросила сына делать различные акробатические трюки и фотографировала его, для журнала.
— Что за журнал?
— Я полагаю, с журналом лажа. Нужно было заинтересовать ребёнка. Он однажды был в цирке, и ему там так понравилось, что он захотел стать циркачом. На этом мнимая родительница и решила сыграть.
После трюков эта мама предложила научить его различным фокусам. Один фокус — засыпание на верёвочке. Раньше, по словам малыша, его мама уже сдавливала ему шею и у него возникали разные видения. Шарики перед глазами разноцветные бегали и что-то другое. Мальчику это нравилось. Это называлось подготовкой для поступления в циркачи.
Так вот, для поступления в цирк нужно было отправить материал, чтобы приняли в цирк.
— Какой материал?
— Фотографии трюков мальчика.
— Постой, постой, — перебил журналиста Александр, — для этого она потянула его в лес, чтобы сфотографировать повешенным?
— В сообразительности тебе не откажешь, — усмехнулся Журавлёв. — Примерно так она всё и объяснила. Они ехали на машине. Сколько ехали, он не помнит. Приехали куда-то, где было темно. Мама его уговорила повисеть на верёвочке, уверяя, что это не больно. Просто он заснёт, и всё. А она, мать, в это время сделает нужные снимки.
Больше ребёнок ничего не помнит. Тут его рассказ сбивается. Он и сейчас ничего не понимает.
— А чего тут понимать? — стал рассуждать Александр. — Эта мамаша, или кто там она, решила повесить мальчика. При этом решила не травмировать его психику, поэтому придумала весь этот спектакль. Возможно, любила.
— А я полагаю, что пойти на преступление её кто-то заставил. Зачем ей нужны были фотографии повешенного ребёнка. Конечно, для отчёта перед кем-то.
— А куда делась машина?
— Может, поломалась. Они её бросили где-нибудь на обочине. Не сидеть же им, в самом деле, в машине в такое ненастье.
— Свидетели говорят, они шли по дороге.
— Может, они отошли от машины всего пару метров. Видимость была плохая. Машину могли просто не заметить.
— Логично, — согласился Александр. — Машину свою, если она действительно поломалась в дороге, они, конечно, давно забрали. Но всё равно это ниточка. Следует попробовать за неё потянуть.
— Ещё я у малого пытался узнать о его родителях и о месте их проживания. Так вот он назвал своё имя, Владимир. Отчества не знает. Папа давно куда-то уехал. Мама, которую звали Нина Ивановна, про папу не рассказывала. Место, где они жили, ему неизвестно. Какая область, какой город или село. В детский сад он не ходил. Друзей у него не было. Играл только во дворе с мамой.
— Такой забитый, что и фамилию свою не знает?
— Между прочим…
— Между чем?
— Между прочим, — продолжил рассказ Журавлёв. — Вова умеет читать и писать. Говорит на французском языке. Свободно. Мама его всему учила.
— У, какая у нас мама образованная.
— А то.
— Похоже на международное преступление, — пошутил Александр. — Виден французский след.
— Будем подключать Интерпол.
— Обойдёмся собственными силами.
— Я тоже думаю, что справимся сами.
— Что ж кое-что я узнал нового.
— А ты не соглашался со мной ехать.
— Ладно, — Александр дружески хлопнул по плечу журналиста. — Спасибо за информацию, и за то, что подвёз.
Журавлёв остановился у второго подъезда пятиэтажного, выстроенного из белого кирпича дома, напротив скамейки, на которой сидели и о чём-то беседовали две пожилые женщины.
— Неужели ответного хода не будет? — пристально смотря на пассажира, спросил Журавлёв.
— Будет, — усмехнувшись, ответил Александр. — Завтра я планирую прочесать территорию возле дороги, в надежде найти место преступления. Можешь, если у тебя есть время, присоединиться. Лишний человек не помешает.
— Полагаешь, что там может быть что-нибудь интересное?
— А вдруг.
— Буду.
— Пока.
— До завтра.
Уже выйдя из машины, Александр задержался, и перед тем как захлопнуть дверь, спросил Журавлёва.
— Если ты такой хороший психолог, ответь на один вопрос.
— Запросто.
— За что можно убить пятилетнего ребёнка?
— За деньги, — не раздумывая, выпалил журналист.
— Это банально, — не согласился следователь. — Пятилетнего ребёнка за вонючие деньги? Чушь собачья.
— Может, ты и прав, — после короткой паузы, ответил Журавлёв. — За деньги — нет, а за очень большие деньги — да. Хотя, может, сектанты.
— Ты махровый материалист.
— А ты что, веришь в пришельцев?
— Пока журналист-психолог.
Александр захлопнул дверь и не спеша пошёл домой.
Журавлёв не уезжал, смотрел, как следователь немного раскачиваясь, удалялся от него. Он видел, как Аверьянов, поравнявшись со старушками, поздоровался с ними, и те, мило улыбаясь, приветливо закивали в ответ. После, преодолев три порожка, следователь скрылся в подъезде.
«Весь дом наверняка его хорошо знает, и гордиться им», — подумал Журавлев.
Он включил первую скорость, и, медленно начав движение, осторожно выехал со двора на дорогу.
7
Несмотря на приготовления, к осмотру прилегающей к дороге местности сотрудники милиции смогли приступить лишь ближе к обеду.
К поискам подключился и Константин Журавлёв, прибывший в отдел рано утром и спокойно ожидавший начало проведения операции. Во время приготовлений он сидел в кабинете Аверьянова, никому не мешал, ни с кем не разговаривал, набирая какой-то текст в ноутбуке.
Наконец все собрались и выехали на поиски. Вместе с поисковой группой выехал и Журавлёв, оставив свой автомобиль в отделе, выказывая тем самым намерения участвовать в поисках до самого конца.
— Стой, — скомандовал Аверьянов.
Следовавшие по дороге две милицейские автомашины остановились. Из машин вяло и медленно стали выходить сотрудники милиции, среди которых находился кинолог с огромной чёрной и лохматой поисковой собакой, на которую Аверьянов возлагал большие надежды.
Наконец все вышли из машин, построились, и, получив задание от руководителя, начали движение по лесополосе вдоль дороги.
Прогулка не была утомительной. Этому способствовала хорошая погода. Солнце светило ярко, радуя всех теплом. Хорошая погода вселяла в поисковиков оптимизм и надежду, что место совершения преступления будет быстро обнаружено.
Аверьянов находился с водителями в одной из машин и непосредственно в поисках не участвовал, полагаясь на коллег. Журавлёв, наоборот, сам отправился прочёсывать лесополосу, следуя в первых рядах.
Аверьянов не нервничал и был совершенно спокоен, даже немного шутил, рассказав водителям пару новых анекдотов. Он изначально был уверен, что обнаружит место, где был повешен мальчик и там найдёт какую-то разгадку преступления. Почему у него было такое предчувствие, он и сам не знал.
Однако время шло, а результата не было. Поисковики прошли километров пять, но ничего не обнаружили. Это намного превышало указанный свидетелями участок дороги.
— Всё прошли, ничего подозрительного, — подойдя к Аверьянову, заявил Журавлёв.
Вид у журналиста был не парадный. На куртке повисла паутина, на брюки нацепился репейник.
