class="p1">– Ну что, кто мне расскажет о том, что такое агрессия?
Обычное занятие со студентами пятого курса «меда». Цикл психиатрии. В медицинских университетах во всем мире студенты до третьего курса обучаются как во всех остальных вузах: каждый день сколько-то пар занятий по разным предметам. А после идут в больницы и занимаются циклами, скажем, месяц – хирургия, месяц – терапия, месяц – психиатрия и так далее. Эта группа была уже на второй половине цикла, сегодняшнее занятие было связано с поведенческими нарушениями и их причинами.
– Агрессия – это базовое такое поведение, от хвостатых предков нам досталось, когда кто-то кричит, дерется, все вот это вот… – неуверенно предположил один из студентов.
– Ну да, это описание клинической картины агрессии. Мы же можем рассматривать ее как заболевание?
Я хотел, чтобы они думали сами. Все могут прочитать учебник, нужно его еще понять и суметь применить полученные знания, а для этого нужно учиться мыслить клинически.
– Можем, наверное… Вопрос философский.
– Ну дайте определение тогда, вы же определяете другие болезни.
– Ммм… Острое заболевание, характеризующееся физическими или словесными действиями, направленными на нанесение урона окружающим.
Студенты были немного сонными – раннее утро, уже жара, пальмы за окном покрыты слоем пыли, накопившейся за лето, до сезона дождей еще далеко – израильская осень это тебе не «пышное природы увяданье», это плюс тридцать и пылища.
– Хорошо, а себе? Бывает же аутоагрессия, так? Суицид – можно же рассматривать его как агрессию, направленную вовнутрь?
– Как-то странно, но, наверное, можно, конечно. Не знаю…
– Кстати, а может агрессия быть полезной?
– Нет, конечно, это всегда плохо.
– А спорт? А бизнес? Я не про физические проявления, а про конкуренцию вообще. Это же эволюционный механизм, вопрос – как он выражен, куда направлен, насколько адаптивен. Я расскажу вам историю одного пациента, а вы потом подумайте, что такое агрессия и как с ней быть.
Я встретился с ним, когда работал в открытом отделении. Его к нам перевели из закрытого, судебно-психиатрического, где он провел семь лет к тому моменту, и я знаю, что он до сих пор в больнице. Тогдашний заведующий отделением определил мне его как пациента, то есть вести его случай должен был я. Итак, молодой мужчина, 34 года, холост, работал охранником без лицензии на оружие. Есть семья: мать, сестра, отец давно умер. Мать не рассказывала, что случилось, но сам он подозревал, что отец совершил суицид.
Так вот, парень наш закончил школу, рос как все дети, был вполне обычным ребенком до момента призыва в армию – он отказывался служить, утверждая, что пацифист. И правда, выяснилось, что он разделял эти убеждения с подросткового возраста и никогда не дрался с другими мальчишками, был таким немного замкнутым тихоней. Ну, не хочешь – не надо, в армию его не взяли, поскольку в Израиле армии некогда заниматься перевоспитанием. Там работать надо, служить, а не голову командирам морочить, так что если не хочешь – иди гуляй. Он гулять не пошел, а отправился работать. Сначала поваром, в столовую, но быстро надоело – работа в команде ему не нравилась, к тому же он увлекался восточной философией, а все его окружение на работе таких увлечений не разделяло. Ушел. Получил права, начал заниматься доставкой грузов – но быстро уставал, терял концентрацию внимания, мать за него переживала. И оттуда ушел, хотя платили неплохо и денег было жалко, но к тому времени финансы волновали его меньше, чем буддизм. Он погрузился в восточную философию, читал Лао Цзы и Конфуция, цитировал Будду, и было ощущение, что реальный мир Ближнего Востока проплывал мимо, очень слабо задевая струны его души. Его не волновали вечеринки Тель-Авива, он не пил алкоголь, и казалось – скоро будет ходить по улицам в оранжевом одеянии с бритой головой, проповедуя мир во всем мире.
Но вот ему подвернулась работа мечты – охранником, в ночную смену, на парковке торгового центра. Всего-то дел – проходить за ночь два круга по многоэтажному паркингу с двумя напарниками и следить, чтобы все было тихо. Он честно сказал: «Оружия в руки не возьму»! Ему так же честно ответили: «Тебе никто и не предлагает, оружие денег стоит и лицензия нужна, а вам там по ночам кошек шугать и перцового баллончика хватит». Начал работать, подружился с напарниками – дело шло неплохо, работа и правда была тихой, масса времени поспать и поболтать да весь день свободен.
Его напарников нашли на той самой парковке. Одного – по следам крови, он был ранен выстрелом в грудь, начал убегать, но смог пробежать всего метров триста, прежде чем вторая пуля прилетела ему в затылок. Другой был застрелен в голову в каморке охранников.
В процессе следствия выяснилось, что наш герой сам вызвал полицию и ждал их приезда с пистолетом в руке, стоя в луже крови своего напарника. Того, который в последней безнадежной попытке спастись пытался убежать, теряя кровь. Он не отпирался, сразу сказал – это я убил, смотрите записи с камер. Все подтвердилось.
В процессе следствия выяснилось, что в какой-то момент пацифист этот начал чувствовать, что на него все смотрят. В прямом смысле все – когда шел по улице, ощущал, что прохожие, водители, даже парочки в кафе провожают его долгими взглядами. Пробовал резко обернуться – ничего, все занимаются своими делами, но в спину постоянно были устремлены недобрые взгляды окружающих его людей. Он боялся, тревожился, не мог спать. Но в одну бессонную ночь между сменами понял, что на самом-то деле не все за ним следят, а только его напарники. И не просто следят – хотят убить. Эта мысль его потрясла, он не мог найти ей объяснения – все же было хорошо, никаких конфликтов, за что же меня убивать?! Но ощущение приближающегося покушения на его жизнь следовало за ним неотступно. И тогда он принял решение бить первым. Он не умел драться и не любил, но он не мог позволить себя убить. Все его существо противилось идее смерти, он хотел жить, и почему-то ему в голову не пришла мысль о том, что можно обратиться в полицию, сменить работу, сделать что-то еще, – задавленная на корню агрессия вырвалась на волю. Он украл пистолет у своего напарника, который работал с лицензией на оружие, и застрелил коллег, не проронив ни слезинки.
В больнице он продолжил изучать философию, ел только вегетарианскую
