– Мадам, – прервал он ее, – доброта Господа, которому я служу, выходит за пределы нашего разума. Мое призвание – искоренить в этих девочках всякий зов плоти и научить их одеваться скромно и добродетельно, а не вплетать ленты в косы или наряжаться в дорогие одежды.
Слова «зов плоти» отозвались во мне жгучей болью. Я старалась представить себе наказание, на которое обречет меня мистер Брокльхерст, если узнает о моем прошлом. К счастью, он отнюдь не был пророком.
– Каждая из этих молодых особ перед нами носит косы, которые, вероятно, были заплетены самим тщеславием. Повторюсь, вы должны их отрезать. Подумайте только, сколько времени было потрачено, сколько…
Речь мистера Брокльхерста была прервана приходом трех дам. Им следовало бы прийти немного раньше, чтобы услышать его проповедь относительно нарядов, потому что сами они были облачены в бархат, шелк и меха. На двух юных барышнях (миловидных девушках лет шестнадцати и семнадцати) красовались серые бобровые шапочки, украшенные страусовыми перьями, из-под которых струился поток светлых, искусно завитых волос. Старшая дама куталась в роскошную бархатную шаль, отделанную горностаем, и на лбу у нее были фальшивые локоны.
Мисс Темпл почтительно приветствовала вошедших дам, оказавшихся миссис и мисс Брокльхерст, и усадила их на почетные места. Очевидно, они прибыли со своим многоуважаемым супругом и родителем и все это время занимались скрупулезным осмотром верхних комнат, пока он разбирал счета с экономкой, допрашивал прачку и делал наставления директрисе. Теперь комментарии и упреки пришлось выслушать мисс Смит, которая отвечала за постельное белье и спальни, но у меня уже не было охоты слушать, потому что другие, более насущные проблемы отвлекли мое внимание.
Все это время, краем уха следя за разговором мистера Брокльхерста и мисс Темпл, я одновременно принимала меры к тому, чтобы остаться незамеченной. Я отодвинулась глубоко назад на скамье и, притворяясь занятой решением примера, старалась держать доску так, чтобы она закрывала мое лицо. Наверное, мне бы удалось избежать внимания мистера Брокльхерста, если бы доска предательским образом не выскользнула у меня из рук, ударившись об пол с ужасающим грохотом. Все взоры мгновенно обратились на меня. Наклонившись, чтобы подобрать две части расколовшейся доски, я приготовилась к худшему исходу. Он не заставил себя долго ждать.
– Беспечная девчонка! – воскликнул мистер Брокльхерст. – Это новая ученица, я полагаю. – И, не успела я перевести дыхание, как он продолжил: – У меня есть несколько замечаний на ее счет. Пусть та, что разбила доску, подойдет.
У меня не осталось сил, чтобы подняться. Я не могла пошевелиться. Две старшие девочки, сидевшие по обе стороны от меня, помогли мне встать и подтолкнули вперед, к грозному судье. Мисс Темпл мягко поставила меня прямо перед ним, и я расслышала ее ласковый шепот: «Не бойся, Джейн. Ты не нарочно, я видела, тебя не накажут». Эти добрые слова вонзились в мое сердце, как кинжал. «Через минуту она уже будет презирать меня за лицемерие», – подумала я. Внезапно меня охватила ярость, заставившая пульс забиться быстрее, – ярость против разных Ридов, Брокльхерстов и иже с ними. Я не Хелен Бернс. Я сопротивляюсь, когда меня бьют.
– Подайте стул, – сказал мистер Брокльхерст, указав на высокий табурет, с которого поднялась одна из старших учениц. Стул принесли.
– Поставьте на него девочку.
Кто-то поставил меня на табурет, я не помню, кто это сделал. Я была неспособна обращать внимание на детали. Я отметила только, что оказалась на уровне носа мистера Брокльхерста – он стоял в ярде от меня.
– Дамы, – произнес он, обращаясь к супруге и дочерям, – мисс Темпл, учительницы, дети. Хорошо ли вы видите эту девочку?
Конечно, хорошо! Я чувствовала, что их взгляды, как пропущенные через увеличительное стекло лучи, оставляют ожоги на моей коже.
– Этот печальный случай наводит на размышления. Я считаю своим долгом предупредить вас, что эта девочка – не смиренная овца в стаде Господа, а злоумышленник, проникнувший туда обманом. Вы должны быть начеку. Вы должны остерегаться пути, по которому пошла она, и, насколько это возможно, избегать ее общества. Не играть с ней в одни игры и не вступать в разговор. Учителя, вам следует следить за каждым ее шагом и тщательно взвешивать ее слова; наказывать ее тело, чтобы спасти душу. Потому что эта девочка – лгунья!
За этим последовала пауза длиной в десять минут, которых мне хватило, чтобы овладеть собой и увидеть, как вся женская половина семейства Брокльхерст достает носовые платки и наводит на меня свои лорнеты, при этом старшая дама непрерывно качала головой, а младшие шептали: «Какой кошмар!»
Мистер Брокльхерст приступил к финальной части своей речи.
– Все это стало мне известно благодаря ее покровительнице. Щедрость и доброта праведной и милосердной дамы, которая приняла девочку в свою семью, когда та осталась сиротой, и растила ее, как собственное дитя, была вознаграждена такой черной неблагодарностью, что достойная благодетельница вынуждена была оградить своих родных детей от присутствия этой девочки.
И, завершив свою блестящую проповедь, мистер Брокльхерст застегнул верхнюю пуговицу своего одеяния, сказал что-то своим дамам, поклонился мисс Темпл, и, наконец, все добродетельное семейство величаво прошествовало через всю комнату к выходу. В дверях мой строгий судия обернулся.
– Пусть стоит на стуле еще полчаса, – сказал он. – Никто не должен разговаривать с ней до конца дня.
Я так и осталась стоять, вознесенная на вершину своего гордого одиночества. Я, которой не хватало мужества выйти у всех на виду в центр комнаты, была выставлена на всеобщее обозрение на пьедестале бесчестья и позора. Нет в мире слов достаточно сильных, чтобы описать мои чувства в тот момент. Но когда я подумала, что сейчас задохнусь от стыда, мимо прошла Хелен Бернс и на мгновение подняла глаза на меня.
Какой вдохновенный свет сиял в этих глазах! Какое непередаваемое ощущение охватило меня, когда я заглянула в них! Какая сила наполнила все мое существо!
Хелен спросила что-то о своей работе у мисс Смит, получив нагоняй за незначительность вопроса, и вернулась на свое место, снова пройдя мимо меня и на этот раз одарив меня улыбкой. Эта восхитительная улыбка озарила ее необычное тонкое лицо, и мне показалось, что в глубоко запавших серых глазах ее я увидела отблеск ангельской доброты.
Глава 8
Пробило пять часов, занятия были окончены, и все проследовали в столовую к чаю. Я имела смелость покинуть свой пьедестал. Стояли глубокие сумерки, и, забившись в угол комнаты, я опустилась на пол. Волшебное действие, которое на меня оказала поддержка Хелен, начало рассеиваться, и я, почувствовав, что меня переполняет отчаяние, бросилась на пол лицом вниз, содрогаясь от рыданий.
Хелен Бернс не было в комнате, и никто не мог помочь мне. Я дала волю слезам, падавшим на деревянные доски пола. Я искренне хотела хорошо вести себя, многого добиться в Ловуде, приобрести друзей, завоевать уважение и любовь. Я уже делала кое-какие успехи, в то утро я стояла во главе класса и мисс Миллер ласково похвалила меня. Мисс Темпл наградила меня одобрительной улыбкой и пообещала, что, если я в течение следующих двух месяцев буду продолжать хорошо заниматься, я смогу приступить к занятиям рисованием и французским языком под ее началом. А сейчас я вынуждена собирать осколки всех этих радужных надежд. Удастся ли мне когда-нибудь оправдаться?
«Никогда», – сказала я себе и страстно пожелала умереть. Прерывающимся от рыданий голосом я шептала эти слова, как вдруг кто-то подошел ко мне. Я подняла голову и снова увидела Хелен Бернс. Она была едва различима в этой пустой огромной комнате, слабо освещенной угасающим пламенем камина. Она принесла мне хлеба и кофе.
– Ну же, поешь что-нибудь, – сказала она, но я отодвинула от себя еду. Мне казалось, что малейшая крошка пищи или глоток жидкости встанут у меня поперек горла навечно. Хелен внимательно смотрела на меня с легким оттенком удивления, и, как я ни старалась, я не могла сдерживать своего смятения. Я снова зарыдала. Она села на пол возле меня, обняла руками колени, положила на них голову и сидела так, не произнося не слова. Я заговорила первой.
– Хелен, почему ты пришла к девочке, которую все считают лгуньей?
– Мистер Брокльхерст не заслуживает уважения. Его здесь не любят, да он и не делает ничего, за что его можно было бы полюбить. Если бы он выделил тебя как свою любимицу, ты приобрела бы много врагов, но в твоем нынешнем положении многие предложили бы тебе свою дружбу, осмелься они это сделать. Возможно, учителя и ученицы будут обходить тебя стороной день или два, но в глубине души все питают к тебе добрые чувства.
Мне было все равно. Я почти не старалась вникнуть в смысл того, что говорила Хелен – в таком отчаянии я пребывала. Я могла думать только о своем одиноком существовании, не согретом никакими привязанностями.
