– Уверен, что это не так. Ведь она уже слишком большая для таких глупостей.
Я была того же мнения, и, уязвленная превратным мнением о себе, поспешила возразить Бесси:
– Я никогда в жизни не плакала из-за этого, потому что ненавижу ездить в карете. Я плачу, потому что я несчастна.
Добрый аптекарь, казалось, был озадачен. Он внимательно посмотрел на меня своими маленькими серыми глазами. Нельзя сказать, что в них светился ум, но тогда мне показалось, что взгляд его пронизывает меня насквозь. Черты его лица были несколько грубы, но не лишены добродушия. Он рассматривал меня некоторое время.
– Отчего вы заболели вчера? – наконец спросил он.
– Она упала, – снова вмешалась Бесси.
– Упала? Как несмышленый младенец? Разве она еще не научилась ходить? На вид ей уже двенадцать лет.
– Меня толкнули, – объяснение получилось невразумительным из-за нового приступа болезненной гордости. – Мне шестнадцать. Но заболела я не поэтому, – добавила я.
– Шестнадцать! В таком случае ты уже достаточно выросла из того возраста, чтобы спать в детской, – произнес он, оглядывая комнату.
И мне, и миссис Рид это было прекрасно известно, но она пользовалась этим, чтобы лишний раз наказать меня. Ей нравилось обращаться со мной, как с ребенком, и тот факт, что я выглядела младше своих лет, способствовал моему унижению.
Раздался звонок. Мистер Ллойд знал, что слугам пора обедать, и, обращаясь к Бесси, произнес:
– Это вам, няня. Вы можете идти вниз, а я пока побеседую с Джейн.
Бесси охотно бы осталась, но знала, что не может не пойти, потому что пунктуальность была обязательным условием для слуг в Гейтсхед-холле.
– Если не ушиб стал причиной твоей болезни, то что тогда? – продолжал настаивать мистер Ллойд, когда мы остались одни.
– Я несчастна, очень несчастна из-за разных вещей, – ответила я.
– Каких вещей? Расскажи мне.
Как бы я хотела дать ответ на этот вопрос! Если бы только все не было так сложно! Боясь упустить первую и единственную за столько лет возможность облегчить душу, поделившись своими горестями, я постаралась дать пусть не исчерпывающий, но хотя бы правдивый ответ.
– В первую очередь, у меня нет ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестер.
– У тебя есть любящая тетя и кузены.
Я запнулась, и объяснение снова получилось неловким:
– Но ведь это Джон Рид толкнул меня, а тетя заперла в красной комнате.
Мистер Ллойд взял уже вторую понюшку табаку за последние несколько минут.
– Но ведь в Гейтсхед-холле так красиво. Разве ты не благодарна за то, что можешь жить в таком прекрасном месте? – спросил он.
– Если бы мне было куда пойти, я бы уехала отсюда, но я не смогу этого сделать, пока не стану взрослой.
– Не может быть, чтобы тебе было некуда пойти. Есть ли у тебя другие родственники?
– Я о них не знаю, сэр.
– Тебе хотелось бы поехать учиться в школу?
Я снова задумалась. Я не очень хорошо представляла себе, что такое школа. Бесси иногда говорила, что в школе юные леди сидят целый день за черными досками и ведут себя в высшей степени скромно и прилично. Джон Рид ненавидел школу и давал обидные клички своему учителю, но вкусы Джона не были для меня законом, и хотя сведения Бесси о школьной дисциплине (почерпнутые у юных леди, няней которых она была до того, как ее взяли в Гейтсхед) звучали угрожающе, то намеки на достоинства, приобретенные вышеупомянутыми леди, привлекали меня гораздо больше. Она расхваливала мастерство, с которым они писали прекрасные пейзажи и натюрморты, распевали песни, исполняли музыкальные произведения, вышивали и переводили с французского. Я слушала, и во мне загорался дух соперничества. Кроме того, школа совершенно изменит мою жизнь.
– Я бы, несомненно, очень хотела поехать в школу, – произнесла я вслух.
– Посмотрим, посмотрим. Кто знает, что может произойти? – произнес мистер Ллойд, поднимаясь. – Ребенку следует сменить обстановку, – добавил он, как будто про себя. – Нервы совершенно расстроены.
В тот же самый момент вернулась Бесси, а за окном послышался шорох колес по гравиевой дорожке.
– Это, вероятно, хозяйка. Я бы хотел поговорить с ней перед уходом, – сказал аптекарь.
Бесси показала ему дорогу, проводив в маленькую столовую. В последовавшем затем разговоре между ним и миссис Рид он, как я думаю, отважился предложить ей отправить меня в школу. Без сомнения, совет был принят без долгих раздумий, поскольку, как сказала Эббот, сидя однажды вечером за вышиванием с Бесси и думая, что я уже сплю, «миссис Рид, надо думать, была только рада избавиться от этой вредной, испорченной девчонки, которая только и знала, что подглядывать за всеми да строить козни». Из того же самого разговора я впервые узнала, что мой отец был бедным пастором, что моя мать вышла за него замуж вопреки советам близких, которые считали его ниже себя по положению, и что мой дедушка Рид был так разгневан ее непослушанием, что не оставил ей в наследство ни шиллинга. Спустя год после свадьбы мой отец заразился тифом, навещая бедных прихожан в фабричном городе, где располагался его приход и где свирепствовала в то время эпидемия болезни. Моя мать вскоре тоже заболела, и они оба умерли с разницей всего в один месяц.
Бесси, услышав мою историю, вздохнула и сказала:
– Бедную мисс Джейн тоже стоит пожалеть, Эббот.
– Стоило бы, коль она была бы милым послушным ребенком, но покажи мне того, кто станет жалеть такого мерзкого лягушонка!
– Никто не станет, это верно, – согласилась Бесси. – Дураку понятно, что красавица вроде мисс Джорджины, попади она в такое положение, вызвала бы больше сострадания.
– А то! Я души не чаю в мисс Джорджине! – страстно воскликнула Эббот. – Прелесть! Длинные кудряшки, голубые глазки, щечки румяные – картинка! Бесси, я бы не отказалась от кролика на ужин.
– Я бы тоже – с жареным лучком. Пойдем, спустимся в кухню.
И они вышли.
Глава 4
Я надеялась, что в моей жизни скоро наступят перемены, я страстно этого хотела и молча ждала. Однако проходили дни и недели, мое здоровье полностью восстановилось, а в доме не произносили больше ни слова о том, что меня так беспокоило. Миссис Рид иногда окидывала меня изучающим суровым взором, но заговаривала со мной очень редко. После того случая с обмороком она еще сильнее старалась подчеркнуть разницу между мной и своими собственными детьми. Мне отвели маленький чуланчик, где я спала в одиночестве, завтракала и обедала я отдельно и почти все время проводила в детской. Не было ни единого намека на то, что скоро я отправлюсь в школу. Но инстинктивно я чувствовала, что она больше не намерена выносить моего присутствия под одной с ней крышей. Временами она бросала на меня взгляд, полный глубокого непреодолимого отвращения.
Джон появился в моей скромной каморке в первую же ночь, я была уверена, что он придет.
– Джейн, – прошептал он, скользнув в дверь.
– Нет, – ответила я резко, сев в кровати.
Он остановился, пытаясь встретиться со мной глазами в темноте. При мысли о его осторожных ласках я почувствовала, что все внутри меня истекает томлением, а кожа требует прикосновения, но я резко одернула себя. Я не поддамся собственным желаниям и больше не позволю Джону пользоваться мной.
Его уродливый лоб прорезала глубокая складка. Да, он был уродлив, и теперь я это ясно видела. У него было широкое, мясистое лицо его матери и тучная фигура.
– Возвращайся к своим горничным и не приходи сюда больше, – сказала я.
Я подумала, что он сейчас ударит меня. По его искривленным губам было видно, что в нем поднимается ярость, но внезапно он повернулся и резко вышел. С тех пор он не удостаивал меня ни единым взглядом.
На следующий день я слышала, как он жалуется на меня матери.
– Не произноси при мне ее имя, Джон, – резко ответила она. – Я сказала тебе не подходить к ней, она недостойна упоминания.
И неожиданно для себя я крикнула, перегнувшись через перила:
– Это они не достойны того, чтобы разговаривать со мной!
При всей своей тучности миссис Рид стремительно взлетела вверх по лестнице, услышав это неосторожное замечание, и, втащив меня в детскую и швырнув на кровать, довольно настойчиво посоветовала не сходить с этого места и не произносить ни звука до самого вечера.
– Что бы сказал дядя Рид, если бы был жив? – произнесла я в ответ.
– Что… – едва смогла выговорить миссис Рид.
В ее холодных серых глазах обычно стояло застывшее спокойное выражение, но сейчас я увидела в них страх. Она выпустила мою руку и уставилась на меня так, как будто перед ней был не ребенок, а злобный демон.
– Мой дядя Рид сейчас на небесах, он видит все, что вы делаете и думаете. Папа и мама тоже видят, они знают, что вы запираете меня на весь день и хотите, чтобы я умерла.
Миссис Рид наконец обрела присутствие духа. Не говоря ни слова, она начала яростно трясти меня, затем надавала пощечин и ушла.
