В это мгновение к нам подошла одна из старших учениц и произнесла с отчетливым кемберлендским акцентом:
– Хелен Бернс, если ты сейчас же не приведешь в порядок свой ящик и не сложишь аккуратно шитье, я приглашу мисс Скетчерд, чтобы она взглянула на это.
Хелен вздохнула, поднялась с места и подчинилась приказу, не тратя времени на возражения.
Глава 7
Весь январь, февраль и часть марта мы вынуждены были ограничиваться пребыванием в саду, обнесенном каменными стенами, за исключением того времени, когда полагалось ходить в церковь. Наша одежда не спасала от лютого холода, а поскольку сапог нам не полагалось, снег проникал в ботинки и таял. Руки без перчаток немели и опухали на морозе. Я помню болезненное раздражение, от которого я страдала каждый вечер, отогревая ноги возле огня, и мучения, которые мне причиняла необходимость каждое утро всовывать одеревеневшие, покрытые язвами пальцы в ботинки.
Скудость пищи не облегчала нашего положения. У подрастающих детей хороший аппетит, а того, чем нас кормили, едва бы хватило, чтобы утолить голод слабого умирающего. Недостаток еды приводил к тому, что изголодавшиеся старшие девушки отнимали еду у младших. Когда представлялась возможность, они, уговаривая или угрожая, заставляли отдавать им свою порцию. Много раз мне приходилось делить между двумя претендентками маленькую корочку черного хлеба, которую давали в пять часов. И, отдав третьей добрую половину своего кофе, я торопливо глотала остатки, стараясь скрыть слезы, вызванные голодом.
Воскресенья не приносили радости, особенно зимой. Нам приходилось идти пешком за две мили в церковь в Брокльбридже, где служил наш покровитель. Мы ежились от холода, едва выйдя за ворота, до церкви мы добирались совсем окоченев, а к концу службы мороз окончательно сковывал наши члены. Возвращаться ради обеда в школу было бы слишком далеко. Дорога, по которой мы шли с вечерней службы, шла по гребню холма и была открыта пронизывающему зимнему ветру, который дул с заснеженных вершин севера и резкими порывами стегал нас по лицу.
С каким нетерпением мы ждали возвращения домой, к пылающему очагу, обещавшему свет и тепло! Но младшим девочкам и это удовольствие было недоступно. Старшие мгновенно окружали в два ряда оба камина в классной комнате, а остальным оставалось жаться небольшими группками позади, стараясь согреть озябшие руки в складках передника.
Некоторое утешение ждало нас в пять часов, когда вместо половины от одного куска хлеба нам давали по целому куску, намазав его в качестве дополнительного угощения едва заметным слоем масла. Этого еженедельного послабления мы ждали с нетерпением от воскресенья к воскресенью.
Я еще не упомянула о посещениях мистера Брокльхерста. По правде говоря, мы не имели честь видеть этого джентльмена в течение почти всего моего первого месяца в школе. Наверное, он решил продлить время своего пребывания в доме своего друга викария. Как бы то ни было, его отсутствие было облегчением для меня. Не стоит и говорить, что у меня были причины с трепетом ожидать его возвращения, и вот этот день настал.
Однажды днем (шла третья неделя с тех пор, как я приехала в Ловуд) я сидела с доской в руках, задумавшись над примером на деление, как вдруг, в рассеянности подняв взгляд, заметила мужской силуэт, мелькнувший в окне. Что-то подсказало мне, кому принадлежит эта сухопарая фигура, и, когда ученицы и преподаватели резко поднялись с мест, мне не нужно было даже поднимать голову, чтобы определить, к кому обращено это приветствие. В комнате раздались долгие глухие шаги, и прямо за спиной мисс Темпл вырос тот самый человек, который мрачно взирал на меня с каминного коврика в Гейтсхеде.
У меня были свои причины бояться его появления. Слишком свежи были воспоминания о вероломных намеках, которые бросала миссис Рид, и непреклонном намерении мистера Брокльхерста просветить мисс Темпл и других учительниц относительно моих порочных наклонностей. Все это время я со страхом думала о том, что он полон решимости исполнить обещание, проинформировав всех о моем сомнительном прошлом и навеки заклеймив меня. И вот он здесь.
Мистер Брокльхерст стоял подле мисс Темпл и что-то шептал ей на ухо. Я не сомневалась, что он занимался разоблачением моих злодеяний, и в болезненном нетерпении ждала, что она обратит ко мне взгляд своих темных глаз с выражением ужаса и отвращения на лице. Я прислушалась, и, поскольку я сидела одной из первых в ряду учениц, мне удалось уловить большую часть того, что он говорил. Мои мрачные предчувствия немного рассеялись.
– Прачка сообщила мне, что некоторым девочкам переменили воротнички дважды за эту неделю. Это слишком. По правилам им полагается один воротничок.
– Позвольте мне объяснить, сэр, – произнесла в ответ мисс Темпл. – Агнес и Кэтрин Джонстон были приглашены на чашку чая к своим друзьям в Лоутон в прошлый четверг, и я распорядилась выдать им чистые воротнички соответственно случаю.
– Ну что ж, если это больше не повторится, я не имею ничего против. Но было еще одно обстоятельство, повергшее меня в недоумение. Просматривая счета, полученные от экономки, я обнаружил, что дважды за прошедшие две недели ученицы получили по дополнительной порции хлеба и сыра на завтрак. Как вы это объясните? Я заглянул в правила – там не упоминается о том, что у нас в школе предполагается второй завтрак. Кто является автором этого нововведения? И на каких основаниях?
– Должна сказать, что это было сделано по моему распоряжению, сэр, – отвечала мисс Темпл. – Завтрак был так плохо приготовлен, что ученицы не смогли его есть, и я не решилась подвергать их мукам голода до самого обеда.
– Мадам, позвольте мне возразить. Вам прекрасно известно, что привычка к попустительству и роскоши не входит в число добродетелей, которые должна взращивать наша школа. Мы намерены воспитать своих учениц мужественными, терпеливыми, способными на самоотречение. Небольшое препятствие в виде невкусного завтрака? Не беда! Им все равно следует его съесть.
Мистер Брокльхерст сделал паузу, очевидно, не в силах совладать с охватившим его негодованием. Мисс Темпл было опустила голову, когда он начал говорить; теперь же она смотрела прямо перед собой, ее лицо стало похоже на каменную маску. Мистер Брокльхерст, остановившись возле камина и заложив руки за спину, обозревал учениц школы. Внезапно его веки дрогнули, как будто что-то попало в глаз. Обернувшись, в возбуждении, которого сложно было ожидать от него, он резко произнес:
– Мисс Темпл! Мисс Темпл! Что здесь делает эта девочка – вот эта, с кудрявыми волосами? Только посмотрите, сударыня, рыжие волосы – и все покрыты завитушками? – Он ткнул тростью, которая дрожала в его руке, в сторону этого «ужасного существа».
– Ее зовут Джулия Северн, – очень тихо ответила мисс Темпл.
– Джулия Северн, сударыня! И почему она или кто бы то ни было еще, по-вашему, позволяет себе иметь вьющиеся волосы? Почему, не уважая законы этого дома, она дерзко заявляет о своей принадлежности ко всему мирскому? И где? Здесь, в этом благотворительном учреждении, основанном на принципах Священного Писания! Выставляет на всеобщее обозрение эту копну возмутительных кудряшек?
– Волосы Джулии вьются от природы, – еще тише возразила мисс Темпл.
– От природы?! Но мы не должны следовать природным законам. Я хочу, чтобы эти девочки были дочерями самой Добродетели, а они предаются излишествам! Я раз за разом напоминаю вам о том, что волосы должны быть зачесаны гладко, прилично. Мисс Темпл, этой девочке следует отрезать волосы. Завтра я пришлю парикмахера. Я вижу, что другие тоже не избежали этого искушения. Вот та, высокая, прикажите ей повернуться. Прикажите всему первому классу встать и повернуться лицом к стене.
Мисс Темпл провела платком по губам, как будто хотела изгладить всякий признак улыбки, невольно исказившей их, и отдала приказ.
Немного отклонившись назад на своей скамье, я могла видеть гримасы и недовольные взгляды, ставшие ответом на этот выпад. Я пожалела, что мистер Брокльхерст не видел их лиц, потому что в противном случае он, возможно, ощутил бы, что как ни подавлял он все внешнее, поверхностное, внутренний мир девочек был ему недоступен.
Несколько минут он внимательно разглядывал оборотную сторону этих живых «медалей», и затем вынес приговор, прозвучавший, как звон похоронного колокола: «Все эти пучки нужно состричь».
Мисс Темпл, казалось, хотела возразить.
– Мадам, – прервал он ее, – доброта Господа, которому я служу, выходит за пределы нашего разума. Мое призвание – искоренить в этих девочках всякий зов плоти и научить их одеваться скромно и добродетельно, а не вплетать ленты в косы или наряжаться в дорогие одежды.
Слова «зов плоти» отозвались во мне жгучей болью. Я старалась представить себе наказание, на которое обречет меня мистер Брокльхерст, если узнает о моем прошлом. К счастью, он отнюдь не был пророком.
