по широкой улице.
– Накинь капюшон, – посоветовала Амайя и сама сделала то же самое.
Летающие шаронойды пронеслись мимо, в сторону рыночной площади, не обратив на беглецов должного внимания.
На одном из перекрёстков на них вылетел фургон с надписью «Приют Розалинды Лехманн», и Арти открыл дверь. Не дожидаясь приглашения, Амайя и Рэйдан запрыгнули внутрь, и кар, будто ничего не случилось, продолжил путь в семнадцатый сектор.
– Услышал взрывы на площади и сразу подумал, что дело плохо, – сказал Арти.
– Я в розыске, – Амайя пыталась отдышаться.
– Розалинда обрадуется, – хмыкнул тот в ответ и включил автопилот. – Не будем привлекать внимание квесторов.
– Ты зачем полез? – Амайя обратилась к Рэйдану.
– Он странно посмотрел на меня.
– Кто?
– Ну командор этот, змееглазый.
Амайя не оценила шутку, нахмурила брови и покачала головой. На одном из пассажирских сидений, свернувшись калачиком, лежал пацан лет восьми. Она подошла к нему и коснулась губами лба:
– Как ты, Нико?
Выглядел Нико неважно, его лихорадило, под глазами залегли тёмные круги, сухой жёсткий кашель грозился перейти в приступ.
– Хорошо, – шепнул он.
Она обняла его и прижала к себе. Нико покосился на Рэйдана, и тот подмигнул парнишке.
– Всё в порядке, – Арти в кабине разговаривал с Рози, – я забрал Амайю и Нико. Нет, они не пострадали. Есть проблемка, но все целы. Да, и Рэйдан тоже с нами. Он тоже цел.
Рэйдан и Амайя переглянулись.
– С командорами квесторов не стоит шутить, – сказала Амайя. – Они все модифицированные. Их директивы не всегда подчиняются букве закона.
– А законно убивать человека? – хмыкнул Рэйдан.
– Такого, как ты? Безымянного смутьяна, во время чрезвычайного положения? Вполне.
– Меня зовут Рэйдан, – он решил, что пора представиться.
– Никогда не слышала такое имя, – Амайя улыбнулась, продолжая отпаивать брата чаем из термоса.
– Я родился в жуткую грозу, и мать утверждает, что мой крик заглушал раскаты грома, – Рэйдан тоже улыбнулся тёплым воспоминаниям. – Поэтому Рэйдан.
– Приятно познакомиться, Рэйдан, – она протянула ему руку. – Амайя Кейко – новоиспечённая преступница, которая подумывала прострелить голову квестора, спасая незнакомца.
– Не поверишь, я собирался сделать то же самое.
Он слегка пожал горячую ладонь – чуть дольше, чем следовало – и улыбнулся.
ЦВЕТИ, АЛЁНА!
***
– Проходите. Доктор Гольдштейн ждёт вас, – секретарша с бархатным голосом пригласила молодую пару войти.
Кирилл живо вскочил с дивана и помог чрезмерно худой жене подняться. Они вошли в просторный светлый кабинет и сели напротив доктора.
– Добрый день, дорогие мои, – он пожал руку Кириллу. – Прошу прощения за ожидание, сегодня отчёт перед советом директоров, меня целый день разрывают. Всем резко что-то понадобилось, – доктор снял очки, несколько раз интенсивно зажмурился и снова водрузил на нос тончайшую оправу, – но для таких важных людей, я всегда найду время.
Доктор широко улыбнулся Алёне, и та ответила лёгким кивком головы, едва подняв уголки губ.
– Яков Александрович, не хочу зря тратить ваше время, перейду сразу к делу, – Кирилл нервно хрустел костяшками пальцев. – Вы – наша последняя надежда. Остальные разводят руками, предлагают только временное облегчение боли, но лекарства уже не помогают.
Доктор кинул пристальный взгляд на молодую женщину, Алёна безучастно смотрела в сторону. Он помнил её другой – яркой, искристой, красивой и полной жизни. На той презентации было много шикарных женщин в вечерних нарядах, сверкающих драгоценностями. Но ярче всех бриллиантов сверкали глаза Алёны. В лёгком, струящемся платье она была похожа на свежий распустившийся бутон.
Сейчас напротив сидела лишь тень той женщины, худая и безжизненная.
Кирилл смотрел на доктора глазами побитой собаки, с отчаянием и надеждой.
Яков Александрович глубоко вздохнул, снова снял очки и посмотрел на Кирилла:
– Если вам нужен ускоренный синтез донорских органов…
– Донорские органы нам не помогут, – перебил Кирилл, – у Алёны – нова…
Гольдштейн поднял брови и забормотал:
– Нова, нова, нова. Болезнь двадцать первого века. Только человечество оказалось на пороге бессмертия, победило практически все неизлечимые болезни, появилась очередная чума, – он повертел в руках очки. – Предполагаю, вас интересует проект «Переселение»?
Кирилл молча кивнул.
– Знаете, Кирилл, окажись на вашем месте кто-то другой, я бы сейчас врал, что всё возможно, но, – доктор постучал пальцами по столу и развёл руками, – учитывая ваш вклад и мою личную симпатию, скажу правду. У нас загвоздка с подсадкой сознания.
– Как это? Я думал, проблема в донорском теле. Старые хрычи не пропустили закон. Раздули общественное мнение, запугали старшее поколение. Разве вопрос не устранился с появлением синтетиков?
– Идея с донорскими телами изначально была полукриминальная и аморальная. Да, создание синтетических организмов – огромный шаг для науки. Будущее за синтетиками, и это бесспорно. Но, симбиоз человеческого сознания и искусственного тела оказался невозможным, – доктор снова развёл руками.
– Я не понимаю. Оцифровка сознания уже лет пять как существует. Компании зарабатывают на ней огромные деньги.
Доктор заговорщически прищурился:
– То, что они называют оцифровкой сознания, фактически ей не является. Это своеобразный дневник памяти. Ты сможешь открывать такой альбом в старости и вспоминать приятные моменты молодости. Создать настоящую цифровую копию разума не так просто, – доктор поднял указательный палец, – хотя за последний год мы значительно продвинулись. Я не имею права досрочно разглашать результаты, но, кажется, мы действительно смогли создать резервную копию девяносто восьми процентов испытуемых.
– И? Что это значит? Вы поможете? Яков Александрович, у нас ужасно мало времени. Я готов отдать всё, что у меня есть – только помогите.
– Кирилл, проблема в том, что оцифрованное сознание не приживается в синтетическом организме, оно отторгает его. Не работает. Не включается. Синтетики наделали много шума. Да, они могут выполнять довольно сложные действия и уже освободили человечество от нудных и монотонных занятий. Однако по своей природе они достаточно примитивны. Пока примитивны. Мы работаем над этим. В ближайшие три – пять лет…
– У нас нет этих лет, – Кирилл скрежетал челюстью.
– Я понимаю. Поэтому единственное, что мы сможем сделать сегодня для вас – это провести оцифровку сознания и хранить данные до того момента, когда подсадка станет реальной.
– Это ваша семья? – Алёна указала на фотографию.
Оставаясь безучастной к разговору, она бесцельно переводила взгляд с одного предмета на другой.
– Да. Жена и мои дочери, – доктор рассеянно улыбнулся.
– Их вы уже оцифровали?
– Нет, но собираюсь в ближайшем будущем. Я искренне верю в наш проект. Алёна, сожалею, что разочаровал вас, но это единственное, что могу предложить вам сегодня.
– Разочаровали? – Алёна впервые проявила интерес к происходящему. – О, нет! Наоборот, вы многое прояснили. Скажите, а где будет находиться сознание, пока оно ждёт переселения?
– Я бы сравнил это с состоянием
