Деликатность возникшей ситуации прекрасно осознавал и сам император. Перед тем как дать согласие на этот брак, он специально запросил мнение Св. синода, который не признал эту свадьбу недопустимой, однако рекомендовал при этом, чтобы церемония была скромной и была бы совершена неподалеку от Петербурга (т.е. не в самой столице). Император, который весьма нуждался в это время в поддержке великого князя Николая Николаевича, встретил это постановление с нескрываемой радостью (возможно, действительное отношение царя к предстоящему браку не было тайной и для членов Св. синода, что могло повлиять на их решение). Правда, вдовствующая императрица Мария Федоровна не скрыла от Николая II свое весьма сдержанное отношение к происходящему, она опасалась, что вся эта история может отрицательно сказаться на репутации царя и всей императорской семьи1008.
Очевидно, эти опасения были чрезмерными. Во всяком случае, обстоятельства брака великого князя Николая Николаевича никак не повлияли на восприятие его образа в годы Первой мировой войны.
Первоначально великие княгини Милица Николаевна и Анастасия Николаевна были весьма близки к царице, С.Ю. Витте даже называл их «горничными императрицы». Великий князь Александр Михайлович утверждал, что супруги Николаевичей «имели дурное влияние на императрицу. По его мнению суеверные, простодушные, легко возбудимые, эти две черногорки представляли собой легкую добычу для всякого рода заезжих авантюристов. Каждый раз, когда они встречали “замечательного” человека, они вели его в императорский дворец, как это было с пресловутым доктором Папюсом или же с Григорием Распутиным»1009. Однако затем отношения императрицы Александры Федоровны с великими княгинями Милицей Николаевной и Анастасией Николаевной изрядно испортились.
Честолюбивые и энергичные черногорки, которых во время войны недолюбливающая их императрица именовала «черными женщинами», «черными дамами», «черным семейством», немало делали для роста популярности великого князя, недоброжелатели их обвиняли в умелом интриганстве, даже называли «черной угрозой». Однако великие княгини держались так умело, что в народную молву слухи о них не проникали. Имена Станы Николаевны и Милицы Николаевны пока не удалось обнаружить ни в делах по оскорблению членов императорской семьи, ни в слухах, связанных с великим князем Николаем Николаевичем, хотя императрица и, возможно, император придавали немалое значение влиянию «черных женщин» на Верховного главнокомандующего.
Между тем царица рисовала грозного великого князя как человека, находящегося под влиянием «этих женщин»1010. Она даже считала братьев Николаевичей настоящими «подкаблучниками»: «…эти женщины держат своих мужей под башмаком»1011. Роль главной интриганки императрица Александра Федоровна отводила великой княгине Милице Николаевне, ее она особенно опасалась. Однако большей части российского общественного мнения было трудно, даже невозможно представить, что грозный великий князь может находиться под чьим-то влиянием.
К началу Первой мировой войны политическая элита, придворный мир, армия и особенно гвардия считали великого князя главным, порой единственным кандидатом на пост Верховного главнокомандующего в случае большой войны. Однако значительная часть российского общества сравнительно мало знала о великом князе. Его сотрудник и биограф впоследствии писал: «…до войны Великого князя Николая Николаевича вне придворных политических и военных кругов знали только понаслышке. В обществе ходили разного рода анекдотические рассказы о его служебной требовательности, порывистости, и даже некоторой резкости»1012.
М.К. Лемке в 1915 году так описал отношение к великому князю: «До войны отношение к Николаю Николаевичу было двойственное. Армия относилась к нему довольно сдержанно, особенно те части, в которые он в свое время приезжал не в духе, прогонял их с матерною бранью с места смотра и т.п. Но ценили его элементарную честность, знание службы, умение подчиняться долгу, прямоту и серьезное отношение к своим обязанностям, порицая, однако, распущенную крикливость, несдержанность и неумение выслушать объяснение признанного виновным в нарушении порядка службы. Общество в лучшей своей части знало, что великий князь был действительным членом черносотенных организаций и вдохновителем ряда реакционных мер, и этого было вначале достаточно, чтобы отношение к нему создалось совершенно отрицательное»1013.
Очевидно, образ великого князя до войны не очень интересовал русских крестьян. Косвенно это подтверждается небольшим числом известных нам уголовных дел, связанных с его оскорблениями в начале войны, в следующем же году их число резко возрастает: с 4 в 1914 году до 64 в 1915-м.
Распространенный в свете образ сурового и прямодушного воина, который отрицает фальшивые нормы поведения лицемерного высшего света, отражал некоторые реальные черты личности великого князя.
Не упоминалось, впрочем, о других особенностях характера Николая Николаевича. Так, например, он впал в настоящее отчаяние во время отступления русских армий весной 1915 года. Император писал царице 11 мая: «Бедный Н., рассказывая мне все это, плакал в моем кабинете (cabin), и даже спросил меня, не думаю ли я заменить его более способным человеком»1014.
Свидетельство царя подтверждается и другим источником. И.Г. Шавельский, протопресвитер военного и морского духовенства, с большим почтением относившийся к великому князю, вместе с тем характеризовал его так: «…при больших несчастьях он или впадал в панику или бросался плыть по течению…» Так, Шавельский вспоминал, что, получив известия о неожиданных и страшных поражениях армии летом 1915 года, Верховный главнокомандующий впал в настоящую истерику, и протопресвитеру, имевшему влияние на великого князя, пришлось при личной встрече в вагоне Верховного главнокомандующего даже повысить свой голос, чтобы успокоить великого князя1015.
Однако общественное мнение страны никак не могло представить себе рыдающего главнокомандующего. И сторонники великого князя Николая Николаевича, и его недоброжелатели изображали волевого, брутального, грозного воина.
В прессе упоминалось о глубокой религиозности великого князя. В иллюстрированных изданиях печатались фотографии, на которых он и чины его штаба были изображены у входа в церковь Ставки. Публиковались и снимки, показывающие внутреннее убранство этой церкви1016.
Однако редко упоминалось об увлечении великого князя Николая Николаевича оккультизмом и спиритизмом, о его мистицизме, о его фанатичной, «слепой», по выражению Шавельского, религиозности. Чувствуется, что протопресвитер, симпатизировавший великому князю, не полностью одобрял религиозное поведение Верховного главнокомандующего, считал его некоторым отклонением от нормы1017. Генерал Данилов также осторожно отмечал, что великий князь был воспитан «в религиозно-мистическом экстазе»1018. Наконец, Витте в своих мемуарах охарактеризовал религиозные взгляды великого князя следующим образом: «Он был одним из главных, если не главнейший, инициаторов того ненормального настроения православного язычества, искания чудесного, на котором, по-видимому, свихнулись в высших сферах (история француза Филиппа, Сормовского, Распутина-Новых; все это фрукты одного и того же дерева)»1019.
Энергичная супруга великого князя Николая Николаевича, дружившая в свое время с царицей, и ее еще более энергичная сестра познакомили в 1905 году императорскую чету с Распутиным. Затем великая княгиня Милица Николаевна познакомила с Распутиным и Вырубову. Великие княгини Милица Николаевна и Анастасия Николаевна издавна были увлечены оккультизмом, находили постоянно различных «ясновидящих», ранее они познакомили царя и царицу с Филиппом. Показательно, что в годы войны это воспоминание подавлялось российским обществом, несмотря на обилие всевозможных слухов о «старце». Однако эта сторона жизни великого князя вовсе не была тайной. О его мистицизме, о его былых увлечениях Филиппом и Распутиным писал в годы войны британский автор, в целом сочувственно относившийся к российскому Верховному главнокомандующему1020.
Впрочем, супруги Николаевичей, жившие в годы войны в Киеве, порой упоминались в России как покровительницы «суеверий». Некий киевлянин Н. Пальмов писал в мае 1915 года астраханскому протоиерею Н.Г. Пальмову: «Всем завладели у нас монахи. В Киеве они добрались до дворца великих княгинь, жительствующих здесь, и собирают усердно “тленные блага” с доверчивых мирян, открывая им “новые святыни” весьма сомнительного свойства. Белое духовенство старательно отодвигается монахами на задний план, ибо оно мешает распространению суеверий»1021. В этом письме нашли отражение весьма распространенные в среде белого духовенства антимонашеские настроения. Однако подобное покровительство великих княгинь могло оцениваться немалой частью верующих положительно, к тому же ответственность за распространение суеверий не возлагалась на их супругов.
