– К нам опять гости, – с неудовольствием сказал Георгий Васильевич, глядя в окно веранды.
– Кто на сей раз? Аль Каида?
– Почему Аль Каида? – удивился дьявол. – Что ей здесь делать? Или это была шутка, а я не опять понял? Что поделаешь, с возрастом, знаете ли, пропадает гибкость мысли, да и охота шутить ослабевает… Вы уж простите старика. К нам торопится этот… бородатый. Как его? Ну, который поповствующий физик.
– А-а-а, Букварь, то есть Сан Саныч.
– Вот-вот, он самый, вон его лысина мелькает над забором.
– Странно, и даже не позвонил.
– Наверное, опять какие-нибудь неприятности. Да мы сейчас всё узнаем.
– Как я поняла, работать мы сегодня больше не будем? – спросила Ольга. – Если нет, я пойду к себе. Несимпатичен мне этот Букварь, оставайтесь в мужской компании.
Стукнула дверь веранды, и на пороге появился Сан Саныч.
– С добрым утром! – не изменил он себе.
– Давно день на дворе, – спокойно ответил дьявол и почему-то продекламировал:
Приди — открой балкон. Как небо тихо;Недвижим тёплый воздух, ночь лимономИ лавром пахнет, яркая лунаБлестит на синеве густой и тёмной,И сторожа кричат протяжно: «Ясно!..»А далеко, на севере — в Париже –Быть может, небо тучами покрыто,Холодный дождь идёт и ветер дует.А нам какое дело?[184]
– Это вы к чему? – подозрительно спросил Букварь.
– Так… Люблю эти стихи у Пушкина, – пожал плечами Георгий Васильевич.
– Ты чего без звонка? – недовольно спросил я. – А если бы меня дома не было или занят был?
– Забыл! – признался Букварь. – Ну и растерялся, не буду врать.
– Что опять стряслось?
– Максимку завалили, – выдохнул Букварь.
– Да? А в новостях ничего не было.
– Да я и сам не знал, случайно в храм заглянул, кого это отпевают по высшему разряду? Ну, и…
– Ну, завалили и завалили, тебе-то что? Одной проблемой меньше.
– Если бы… – с тоской ответил Букварь. – Сегодня ко мне приходили от этого, ну, Дениски, который Максимку сменил.
– Максимка, Дениска, какие-то клички обезьяньи… – усмехнулся я.
– Тебе вот смешно, а люди этого Дениса пожёстче оказались.
– Позвольте-позвольте, неужели вы рассчитываете, что мы будем разбираться со всеми уголовниками вашего города? – холодновато осведомился Георгий Васильевич. Он отодвинул стул и сел напротив Букваря, с интересом его рассматривая.
– Нет, что вы, конечно, нет… – вздохнул Сан Саныч, но в его вздохе явственно читалось: «Конечно, да, что вам стоит?!» – Я хотел посоветоваться, что мне теперь делать?
– Похоже, они от тебя не отстанут, не один, так другой, – сказал я. – Придётся всё-таки в полицию заявить. Дело серьёзное, без внимания не оставят, я думаю.
– Да я уже по этому поводу ходил к архимандриту, он руками так махал, мало что не взлетел. Запретил строго-настрого. Говорит, дело нарушит облик благочиния Академии. Короче, от всего отказался.
– Тогда плохо, одному тебе трудновато придётся, – сказал я.
– Сам знаю, но ведь что-то делать надо? – голос Букваря дрогнул.
– Ну, что ж, подумайте об эмиграции, – предложил Георгий Васильевич.
– Об эмиграции? – переспросил Букварь, видно, ему такая мысль в голову не приходила. – А куда?
– Куда-нибудь подальше. Да хоть в Австралию. Дальше вроде некуда. Можно поискать другой глобус, но жить там будет трудновато.
Букварь посмотрел на дьявола с откровенным страхом.
– А типография?
– Забудьте.
– А… а мой дом?
– Продадите.
– А библиотека?!
– В век электронных книг это не проблема. Но если хотите, заберите с собой.
– Да что я буду делать в Австралии?!
– Вы неправильно ставите вопрос, – спокойно пояснил Георгий Васильевич. – Прежде всего, в Австралии вы будете жить. А здесь – ещё неизвестно. И по сравнению с этим, все прочие проблемы решительно теряют важность. Вы, кажется, физик по первому образованию? Значит, будете работать физиком.
– В Австралии нет физики!
– Ну, значит, будете монтировать кондиционеры, пасти кенгуру или работать на заправке, там разберётесь. Можно, конечно, получить приход на земле Франца-Иосифа или где-нибудь в этом роде, но вряд ли вас привлечёт подобная перспектива, не так ли?
– Я не знаю…
– Так, так. Чего уж там. А в Австралии, по крайней мере, тепло. Вот, собственно говоря, и всё, что вы собирались с нами обсудить. Позвольте пожелать вам всего наилучшего и счастливого пути.
– А…
– До свидания.
Букварь встал, рассеянно провёл пальцами по щеке, оставляя красные полосы, и не прощаясь, вышел. Больше я его не видел. А примерно через полгода я обнаружил в Интернете страничку Букваря на австралийском домене. Он всё-таки стал антиподом и в каждом посте матерно крыл свою бывшую родину.
Глава 25
Я только что закончил утренний приём и, отдыхая, разглядывал монеты – свой сегодняшний заработок. Среди них не было двух одинаковых. Потёртые, некоторые с отрубленными или отломанными краями, с грубой и непонятной чеканкой, они, тем не менее, были полноценным платёжным средством. Попадались невесть как уцелевшие римские монеты, английские денарии, и, по-моему, даже арабские дирхемы. Каждый из этих серебряных или медных неровных кружочков (золота в тот день мне не досталось) до меня держали в руках сотни, если не тысячи людей, и если бы деньги обладали способностью говорить, они могли бы рассказать поистине удивительные истории.
Увлёкшись монетами, я не заметил, как в комнату вошёл де Кастр.
– Здравствуй, Павел, – сказал он, – я хочу сообщить тебе кое-что. Ты не занят?
– Нет, отец мой, слушаю вас. Присядьте вот сюда.
– Нет-нет, ты предлагаешь мне табурет для больных? Я ни за что на него не сяду, уж больно примета скверная! – рассмеялся епископ и подошёл к открытому окну. – Вот что, Павел. Мне надо будет на несколько дней покинуть Тулузу, так что дом остаётся в полном твоём распоряжении. Но, ежели хочешь, можешь поехать со мной.
– А куда?
– В Фанжо.
– Что такое Фанжо?
– Это скучный городок невдалеке от Каркассона. Там нет совершенно ничего интересного, но графу Тулузы взбрело в голову устроить богословский диспут именно там, ну и мне придётся поехать, чтобы принять в нём участие.
– Простите меня, но я не понимаю логики Раймунда. Зачем ехать в какой-то захудалый Фанжо, когда диспут можно провести прямо здесь, в Тулузе?
– Видишь ли, друг мой Павел, всё не так просто, – ответил епископ. – На диспуте настаивает некий заезжий монах по имени Доминик де Гусман. Проезжая через Фанжо, он узнал, что там собралась большая община добрых христиан, а неприязнь населения к католицизму столь сильна, что местный священник вынужден был спасаться бегством, бросив приход. Этот де Гусман, как говорят, необыкновенно красноречив, вот он и решил показать свои силы и вернуть горожан в лоно Рима. Послушать его приедут граф с женой и сыном, но, чтобы диспут был именно диспутом, а не проповедью, монаху должен кто-то оппонировать. Выбор графа пал на меня.
– Почему на вас?
– Потому что я – глава общины истинных христиан Тулузы, потому что я много раз участвовал в таких диспутах и неизменно одерживал победу. Граф и графиня в душе тяготеют к нашей вере, но нажим со стороны Рима слишком силён, и Раймунд хочет лишний раз ткнуть носом в грязь самонадеянного монаха, причём не своими, а моими руками. А раз я известный еретик, какой с меня спрос? Так хочешь поехать со мной? Дорога в оба конца займёт два дня, ну, день положим на диспут, так что дня через три ты сможешь вернуться к своим обожаемым лихорадкам, переломам и нарывам.
Я взглянул на епископа и внезапно понял: он желает, чтобы я поехал. Впервые я заметил нотки тщеславия в его голосе, старческие бледные щёки слегка зарумянились, глаза блестели. Де Кастр хотел показать мне силу своего слова, он рассчитывал, что я буду свидетелем его торжества. Конечно, я согласился.
Выезжать нужно было на следующий день. Альда собралась было ехать с нами, но неожиданно пришли её дни. Я давно составил для Альды декокт, снимающий довольно сильные менструальные боли, обычные для нерожавших женщин, но в таком состоянии нечего было и думать о том, чтобы ехать верхом. Так что моей супруге пришлось остаться, что весьма её расстроило. Альда хотела, чтобы Иаков поехал с нами для охраны, но епископ сказал, что дорога совершенно безопасна, а вот ей следует опасаться бесчинств молодчиков Белого братства во главе с отставным трубадуром. Вспомнив про Юка, Альда слегка изменилась в лице и больше не спорила.
После недолгих сборов мы покинули Тулузу.
Стояли чудесные осенние дни. Жара уже спала, небо Лангедока, пронзительно синее, было украшено лёгкими облаками. Запах скошенной травы, спелых фруктов и земли, отдавшей людям урожай и готовившейся к заслуженному отдыху, ласкал обоняние. Копыта лошадей мягко стучали по утоптанной дороге, вздымая облачка пыли. Лошади шли плавной рысью, пофыркивая и звеня сбруей. Епископ уверенно держался в седле и, не повышая голоса, рассказывал о маленьких достопримечательностях, попадавшихся по пути. Несколько раз встречались крестьянские возы, а один раз нас обогнала кавалькада всадников, пронёсшихся крупным галопом.
