на корме. Каштановые волосы трепал ветер, глаза смотрели прямо и серьезно. Он, помахав рукой,
улыбнулся: «Видишь, пока все хорошо. А ты говорила, что вода принесет мне несчастье».
-Не сейчас, - сварливо отозвалась Ханеле. «Просто будь осторожен, и все».
-Буду, - серьезно кивнул Наполеон. «Я же должен к тебе вернуться, я обещал».
-Вернется, - сказала Ханеле, смотря на запад, на спускающееся в долину, огненное солнце.
Эпилог
Черное море, осень 1799 года
Корабль быстро шел на север, подгоняемый хорошим ветром. Капитан посмотрел на высокую,
тонкую женщину в платке, что держала на руках ребенка. Тот, темноволосый, пухленький, -
радостно чему-то смеялся. Они стояли на корме, во все стороны простиралось море, паруса
корабля были освещены заходящим солнцем.
-Когда Одесса? - раздался сухой голос сзади.
Капитан обернулся: «При таком ветре - завтра к утру пришвартуемся в тамошнем порту». Он
взглянул на рыжую, ухоженную бороду, вдохнул запах сандала, и хмыкнул: «Бедняки. Может быть,
кто-то и бедняк на Святой Земле, но только не этот Судаков».
Степан посмотрел на свой золотой брегет и усмехнулся, вспомнив последнюю поездку в Европу,
два года назад. Он услышал страстный, тихий госпожи Штейн, жены берлинского торговца: «Это
лично для вас, рав Судаков…, Подарок…, Пожалуйста, не отказывайтесь, мне просто хочется, чтобы
у вас осталась память обо мне…»
-Девятнадцать ей было, - Степан незаметно облизал губы. «А Малке шестнадцать исполнится, как
мы поженимся. Хорошо, она дюжину детей родит, а то и больше, мать ее плодовитая была. Не то,
что Лея, - он поморщился.
Он отправил дочь и внука в Яффо, а сам остался в Иерусалиме. У Ханеле в глазах был какой-то
странный, холодный огонь, но рав Судаков предпочитал не думать о нем. Уже в конце лета,
увидев, что дочь ждет ребенка, он ядовито рассмеялся: «Так рав Горовиц, этот праведник,
получается - прелюбодей? Сошелся с тобой, еще при жизни жены?»
Ханеле безмятежно улыбнулась: «Это не его дитя». Больше она ничего не сказала - только
отворачивалась, или уходила.
-А потом родился этот...- злобно прошептал Степан, глядя на дочь и внука.
Ребенка назвали Исааком. Он был темненький, с материнскими, серыми, раскосыми глазами. Он
все время улыбался. Только когда его положили на колени деду, - рав Судаков был сандаком на
обрезании, дитя зашлось в припадочном плаче, судорожно дергаясь, задыхаясь. И с тех пор,
каждый раз, когда Степан приближался к нему - мальчик рыдал, отворачиваясь, пряча лицо.
-Он тебя не любит, - коротко говорила дочь. Мальчик был не таким, как все. В год он еще не ходил,
только ползал и сидел, улыбаясь, играя со зверями, которых ему вырезал Аарон.
Проходя по рынку, Степан слышал голоса кумушек: «Святое дитя…, Говорят, разложили перед ним
животных, и он сразу выбрал кошерных, а остальных оттолкнул. И это в полгода всего лишь! Когда
его мимо мезуз проносят - тянется к ним ручкой, госпожа Сегал…, Не иначе, как..., - женщина
понизила голос. Степан зло пробормотал: «Суеверия, мерзость…, Каждый день очередь к этому
уроду стоит. Если он кому улыбнется, то это хорошая примета, а если еще и потрогает - то девушка
непременно замуж выйдет, а бесплодная родит. И ведь сбывается».
С кормы донесся смех, и он решил:
-Хватит. Я уважаемый человек, глава ешивы, пишу книги…, Мне такой внук не нужен. Она молодая,
родит еще. Тем более, наконец-то развелась с этим Горовицем. Как оправится она, выдам ее
замуж, и оставлю в Польше. Пусть живет, как знает. А сам вернусь домой, женюсь на Малке, и
тогда Горовиц у меня поплачет. А книги, - Степан улыбнулся и вдохнул соленый, морской воздух, -
она же с собой рукописи не взяла. Там одних черновиков на два десятка томов.
Он вскинул голову - над мачтами корабля кружилась одинокая чайка. Степан вспомнил балкон,
выходивший на гавань Ливорно и ее далекий, нежный голос: «Я вам поиграю, капитан Стефано».
-А я бы мог встать к штурвалу, - он прислонился к борту корабля и погладил бороду. «Не забыл
еще, как это делается». Мальчик все смеялся. Степан, почувствовав черную, тяжелую ненависть,
поднявшуюся, казалось, из самых глубин его сознания, повторил: «Он мне не нужен. Тем более,
что…, Нет, он и говорить-то пока не умеет, и не научится. Но все равно нельзя рисковать. Надо все
предусмотреть, как с Леей».
Жена оглянулась и недоуменно спросила: «Авраам, зачем мы идем в арабскую деревню?». Он
взял ее под руку и указал на стоящий в отдалении каменный дом: «Там есть очень хороший врач.
Я хочу, чтобы он тебя осмотрел».
-Но мне уже лучше, - запротестовала Лея. Ей, и вправду, было лучше. Она пила снадобья, мания не
возвращалась, и она почти не плакала. Только когда женщина возилась с Исааком, ее глаза чуть
блестели.
Степан вспомнил, как, в день смерти Евы Горовиц, он стоял на той же дороге и повторил: «Просто,
чтобы быть уверенным, дорогая».
Жена остановилась. Оглядев его с ног до головы, Лея сказала, туманно, рассеянно глядя вдаль: «Я
тебя люблю, Авраам. Помнишь, был дождь, я пришла, увидела…- она осеклась и горько покачала
головой: «Это не Ханеле меня прокляла. Это она, теперь я поняла».
-Не думай об этом – ласково попросил Степан, постучав в тяжелую, окованную железом дверь.
Потом он просто расплатился с надзирателем, передав ему холщовый мешок с золотом: «Это за
два года вперед. Потом будете получать плату каждый год, как положено. И помните, она склонна
к самоубийству, нельзя держать окна открытыми».
-Мы ее посадим туда, где нет окон, эфенди, - ухмыльнулся араб. Степан вышел наружу, в сияние
осеннего солнца, а в спину ему бился крик: «Нет! Нет! Где мой муж? Авраам, где ты? Выпустите
меня отсюда!»
Он надел шапку и быстро пошел прочь, к Дамасским воротам.
-И медальон у нее заберу, - Степан все смотрел на ребенка. «Незачем его оставлять. Выброшу в
море, и все. Не приведи Господь, она поймет, как им пользоваться. Если уже не поняла. Я же
понял, сразу, как только увидел, - он замер. Голос в голове был другим, незнакомым. «Он понял, -
облегченно подумал Степан. «Вероотступник Горовиц».
Ханеле оглянулась. Прикрыв Исаака шалью, отвернувшись от отца, девушка ласково сказала:
«Смотри, это море. А в море рыбки».
-Мама! – мальчик прижался темненькой головой к ее груди и зевнул.
-Сегодня ночью, - велела себе Ханеле. Она услышала плеск воды и поморщилась. Исаак захныкал.
Девушка, нежно укачивая его, повторила:
-Сегодня. В Одессе вокруг него будет слишком много людей, а тут мы одни. Если все получится, он
сойдет на берег собой…- она вздохнула, - настоящим…, А если нет, - в углу алого рта залегла
жесткая складка, - то завтра на рассвете корабль будет уже в порту. Нахман там, я его
предупредила. Он заберет мальчика и увезет к себе домой. Жене скажет, что сироту нашел.
Маленький в семье жить будет, с отцом…, А меня там похоронят, - она вздрогнула, услышав
откуда-то детский крик.
Исаак потер глазки и потянулся к груди. Ханеле, закутав его в шаль, быстро спустилась вниз по
трапу. Степан проводил их взглядом и поежился - ветер становился холодным, а чайка все вилась
над кораблем, что-то клекоча - хрипло, тревожно.
Ей снилась мать. Ханеле знала, что эта женщина, стоящая на берегу широкой, в низких берегах
реки, высокая, с растрепанными ветром, черными волосами, - ее мать. Она обернулась.
Посмотрев на Ханеле большими, серыми глазами, женщина протянула к ней руку. Шел мокрый
снег, небо было дымным, тяжелым, и мать покачала головой.
-Ты не отомстишь, - сказала она. «Но тебе и не надо - просто сделай так, чтобы кто-то отомстил».
Ханеле, ступая босыми ногами по ледяной каше, подошла к ней. Дул, завывал ветер, река была
покрыта грязно-серым, в торосах, льдом. Мать погладила ее по голове и задумчиво проговорила:
-Сначала я хотела, - она повела красивой рукой, - уничтожить все это.
Ханеле посмотрела на выстроившиеся вдоль набережной дворцы, на тусклый блеск шпиля какой-
то церкви - она поднималась над темными стенами крепости. Мать улыбалась - алыми, тонкими
губами. Она пожала плечами и продолжила:
-Но мстить надо не камням, а людям. Так что…, - она усмехнулась. Ханеле услышала грохот, крики
людей, дымящуюся лужу крови, что смешивалась с грязным снегом.
-Зачем? - только и спросила она.
Мать обняла ее и шепнула: «Затем, что Господь добр, и милость его вечна, но есть вещи, которые
нельзя прощать».
-Лучше помоги мне, - попросила Ханеле. «Сделай так, чтобы отец…., - она осеклась, увидев холод в
глазах, матери. Та помолчала:
-Не могу. У меня другие заботы. Я здесь, чтобы свершилась месть, я не вправе вмешиваться еще во
