Жена остановилась и подняла серьезные, голубые глаза: «Ты, Пьетро, и не думай о таком. Куда ты
пойдешь, туда и я пойду - и так будет всегда».
Юноша взял ее руку, и, поднеся к губам, поцеловал каждый палец. От нее пахло уютным теплом, и
Рахели шепнула: «Я люблю тебя».
-И я, - он все улыбался. Жена, рассмеявшись, подтолкнула его в сторону рынка: «Сейчас увидишь,
как я торговаться умею».
Они ушли, держась за руки, белокурые, выбившиеся из-под платка волосы золотились в
полуденном солнце. Пьетро, на мгновение, закрыл глаза: «Она вся сияет, как тогда, в Иерусалиме.
Господи, сделай так, чтобы мы всегда, всегда были вместе».
-Будем, - кивнула Рахели, и посчитала на пальцах: «Целая сума на подарки уйдет. Твоим
родителям, брату твоему, дяде Питеру с тетей Мартой, их сыну, Майклу, Элизе..., Ничего, - она
пожала его руку,- у меня вещей мало, справимся».
Пьетро покраснел и обещал себе: «В следующем году обязательно ей подарю что-нибудь. Бусы,
браслет..., Буду откладывать, и подарю. Надо будет шелковые платья в Лондоне сшить..., - он
понял, что сказал это вслух. Жена усмехнулась: «Какие шелковые платья, ты же мне рассказывал о
трущобах. Обойдусь пока что, - решительно завершила девушка. Указав на лоток с посудой, Рахели
велела: «Нам туда. Серебро здесь дешевое, дешевле, чем в Иерусалиме».
Они три раза уходили и возвращались, Пьетро выслушивал похвалы своему арабскому, им
наливали чай. Только оказавшись у постоялого двора, глядя на свертки в руках мужа, Рахели
весело сказала: «А ты молодец».
-Меня дядя Теодор научил торговаться, он в Марокко больше года провел, - ответил Пьетро и
шепнул ей: «У нас еще час, любовь моя, пошли, пошли быстрее».
Рахели коснулась его руки и почувствовала, как кружится у нее голова. «Права была мама, -
вспомнила она, - когда любишь, все само получается».
Они поднялись по узкой, каменной лестнице. Пьетро, пропустив жену вперед , захлопнул дверь их
комнаты.
В спальне было тихо, ставни были закрыты. Степан, присев у изголовья, ласково спросил: «Как
ты?» Лея подняла голову: «Хоть бы он за руку меня взял. Но нельзя, нельзя, я еще в микву не
ходила..., Господи, как мне теперь на улицу выйти, такой стыд. Все меня поздравляли,
радовались...»
-Ребенок, - всхлипнула она. «Авраам, прости, прости меня...»
-Я уверен, - он все смотрел на нее, - уверен, что Иосиф ошибся и ты беременна. Врачи не
всесильны, это дитя нам послал Господь, Лея, Он не мог забрать его у нас..., Ты просто должна
доказать Иосифу, что там действительно - ребенок.
Его лицо было мягким, добрым, голос - низким, протяжным. Лея, закрыв глаза, откинулась на
подушки. «Конечно, - поняла она, - конечно. Я покажу ему ребенка, и он поверит...»
-Авраам, - внезапно спросила она, дрогнув ресницами, - это ты? Ты со мной сейчас?
Серые глаза мужа подернулись льдом - на единый, краткий миг. Он нежно ответил: «Ты просто
устала, милая. Тебе надо отдохнуть, а те снадобья, что Иосиф прописал - они могут быть вредны
для ребенка. Не стоит их пить. Просто поспи, и все».
Он вышел и Лея обрадовалась: «Дверь не закрыта. Очень хорошо, когда придет Иосиф, я спущусь
в гостиную, и он увидит, что ошибается. Вот только как..., - она оглянулась и заметила на столе
какой-то металлический блеск.
-Нож, - радостно поняла женщина. «Правильно, так будет правильно. Он увидит ребенка, я ему
покажу..., - Лея неслышно встала, и спрятала нож под подушку. Лея, внезапно, нахмурилась:
«Откуда он? Но ведь у Авраама тоже не было ножа, когда Господь приказал ему принести в
жертву Исаака. И Господь сделал так, что появился и нож, и дрова для жертвенника. Это Господь,
Он о нас заботится...».
Женщина глубоко, успокоено задышала и сама не заметила, как задремала.
Она проснулась, когда в ставни уже било заходящее солнце. Лея поднялась. Оправив постель,
одернув платье, она спрятала нож за спиной. Женщина вышла в коридор и прислушалась - снизу
доносился аромат готовящейся еды, стукнула дверь, и веселый голос падчерицы сказал: «Дядя
Иосиф! Мама Лея спит, с ней все хорошо. Утром она снадобье выпила, а днем ей папа относил
лекарство. Он тоже дома, проходите».
Муж сидел в гостиной, склонив голову к Талмуду, отпивая чай из серебряного стаканчика.
Иосиф стоял к ней спиной и Лея громко позвала: «Господин Кардозо!»
Он обернулся и еще успел подумать: «Мания. Надо было ей большие дозы настоев прописать.
Глаза блестят, и дышит часто. Раскраснелась вся».
-Вы сейчас увидите ребенка, господин Кардозо! - торжествующе сказала Лея. Женщина одним
быстрым, неуловимым движением, провела ножом по своему животу.
Иосиф устало спустился вниз, в гостиную: «Ничего страшного, это просто царапина. Однако надо
ее держать под присмотром, и не забывать о снадобьях, рав Судаков. Ханеле сейчас с ней».
Белая, холеная рука мужчины легла на кружевную скатерть. Иосиф вспомнил, как, он выбил нож
из руки женщины, поддерживая ее. Темные глаза Леи расширились. Она, скребя пальцами по
окровавленному платью, закричала: «Там дитя! Дитя! Я вам докажу, господин Кардозо!»
Рав Судаков даже с места не сдвинулся, отпивая чай, пристально глядя на жену. Рыжая борода
посверкивала в лучах заката. Ханеле вбежала в гостиную и остановилась на пороге: «Дядя
Иосиф...»
-Давай отведем твою мачеху наверх, - вздохнул Иосиф. Лея позволила вывести себя из комнаты.
Степан, проводив их глазами, поднявшись, раздраженно походил по гостиной. На большом
комоде красного дерева сверкало серебро, тикали часы, пахло воском и немного - сандалом.
-Я был уверен, что она доведет дело до конца, - злобно подумал мужчина. «Яд ей давать опасно,
да и покупать его где- то надо..., - он посмотрел на свой протез слоновой кости, что был скрыт под
тонкой, кожаной, черной перчаткой. Подойдя к зеркалу, он огладил бороду, и кивнул: «Так тому и
быть».
-Просто царапина, - повторил Иосиф. Рав Судаков вздохнул: «Я буду молиться, читать Псалмы,
Ханеле испечет халы и раздаст их бедным…, Мы все будем строже соблюдать заповеди...,
Господин Кардозо, - он взглянул на Иосифа, - как вы считаете, моя жена излечится от своего, -
Степан пощелкал пальцами, - расстройства?»
-Со временем, - возможно, - осторожно ответил Иосиф и посмотрел на часы. «Простите, рав
Судаков, мы вечером отправляемся в Яффо..., Я оставил Хане все указания по уходу. Рана не
опасна, даже зашивать ее не надо».
-Моя жена, - рав Судаков помолчал, - она понимает, что с ней происходит? Она в здравом уме?
-Что вы, - отозвался Иосиф, - вы сами видели..., У нее мания, болезнь сознания, она не в себе...
-Напишите, - попросил его Судаков, подвинув к нему стопу хорошей бумаги и эмалевую
чернильницу, - напишите, пожалуйста, ваше заключение, господин Кардозо. Чтобы я мог показать
его здешним врачам.
-Я не так хорошо знаю турецкий, - предупредил Иосиф.
-Пишите на святом языке, - обаятельно улыбнулся Судаков. «Только печать поставьте, обязательно.
Вы же известный врач, к вашему мнению прислушиваются..., Вот и сургуч, - он передал ему
палочку.
Иосиф невольно покраснел. Присев, он пробурчал: «Не такой уж известный...». Он посыпал
чернила песком и передал Степану лист. Тот пробежал его глазами. Поднявшись, рав Судаков
пожал Иосифу руку: «Я надеюсь, вы не против, пожертвовать деньги, которые вам причитаются за
лечение - в благотворительный фонд для бедняков?»
Иосиф едва не рассмеялся вслух: «Я бы все равно не стал брать платы, рав Судаков, это же
заповедь - помогать другим евреям в беде».
-Даже не проводил, - хмыкнул он, выходя во двор. Ханеле стояла у калитки. «Он там, - вдруг
подумала девушка. «Я знаю, там. Все будет хорошо. Мы еще встретимся, обязательно». Она
прикоснулась к медальону - металл ласково грел пальцы.
-Я буду ухаживать за мамой Леей, - тихо сказала Ханеле. «Я постараюсь..., - она не закончила.
Махнув, рукой, девушка улыбнулась: «За меня не беспокойтесь, дядя Иосиф, я все устроила. Вы с
дядей Аароном попрощались?»
Иосиф кивнул и, оглянувшись - что-то шепнул ей. «Мы с ним договорились, - сдерживая улыбку,
призналась Ханеле. «Папе это не понравится, конечно, но мне уже двадцать три. Мне не надо его
согласия на брак. Следующей осенью разведемся, и я уеду».
-Куда? - было, хотел спросить Иосиф, но потом только вздохнул: «Храни вас Господь».
-И вас, - отозвалась Ханеле, увидев летящие ядра, блеск штыков, бесконечную, залитую дождем
равнину. «Как много, - подумала она. «Их там будет так много..., И не спасти, никого не спасти...»
Девушка подняла засов и вздрогнула - он стоял на той стороне площади, невысокий, легкий, с
