— А что же его тревога за дочь?
Гейтс иронически усмехнулась:
— Мистер Ариас, похоже, отождествлял нужды Елены со своими собственными. Это напоминало отношение к нему его собственной матери.
— Он говорил вам, что намерен делать в случае, если бы освидетельствование действительно состоялось?
— Да. Он говорил, что не хочет этого, но что попробует действовать через учительницу Елены и постарается произвести хорошее впечатление. Он был весьма уверен в себе. — Она говорила сухим, без тени эмоций голосом. — Как я уже объясняла, мистер Ариас жил будущим.
Кэролайн поняла, что самое время реанимировать версию о самоубийстве.
— Доктор Гейтс, допускаете ли вы, что перспектива разоблачения в процессе освидетельствования опытным психиатром могла подвигнуть мистера Ариаса на мысль о самоубийстве?
Свидетельница задумчиво прищурилась.
— Допускаю ли я? Если говорить отвлеченно, я могла бы представить такой вариант. Но мистер Ариас и отдаленно не напоминал человека, дошедшего до этой черты. Хотя он и был немного не в себе, узнав о поездке миссис Перальты в Италию, но в последний раз, когда я его видела, держался довольно бодро и предвкушал свою победу. В сущности, он даже настаивал на очередном сеансе в понедельник — так ему не терпелось выговориться.
— Почему вы не отказались помогать этому человеку? — испытующе глядя на Гейтс, спросила Кэролайн.
Даэна угрюмо разглядывала пальцы, сцепленные на груди.
— Я неоднократно задавала себе этот вопрос. Ведь я довольно быстро поняла, в чем существо его проблем. Но надеялась, что помогу ему избежать эксцессов, помогу увидеть вещи в ином свете. Именно поэтому я откровенно высказала ему свое мнение относительно возможных результатов освидетельствования — я надеялась убедить его отказаться от использования Елены в качестве пешки в его игре. Всегда тщательно взвешивала каждый свой шаг. — Она помолчала, затем тихо заключила: — Но оказалось, что каждый мой шаг приводил к печальным последствиям — одному за другим. Вплоть до смерти мистера Ариаса — и даже после его смерти.
Кэролайн поразило, как просто сделала Гейтс свое страшное признание.
— Из ваших слов следует, — мягко произнесла адвокат, — что вы пришли к определенному выводу относительно способности мистера Ариаса воспитывать ребенка?
Гейтс медленно подняла на нее взгляд.
— Мисс Мастерс, я ничего не могу сказать о миссис Перальте. Я не знаю ни Елену, ни обстоятельств дела. Однако я ни при каких обстоятельствах не отдала бы опекунство над ребенком Рикардо Ариасу.
Паже, наблюдая, как Кэролайн возвращается к столу защиты, испытывал сложные чувства. Он искренне радовался за Терри: каким бы тяжелым для нее ни было решение оставить Рики, а потом бороться за Елену, жизнь подтвердила ее правоту. Что касается непосредственно процесса, то теперь едва ли кто-то из присяжных обвинил бы самого Паже в том, что он ломал комедию, надев личину оскорбленного отца.
Вместе с тем Карло по-прежнему оставался под подозрением, и здесь Кэролайн не продвинулась ни на йоту. Более того, из описания Гейтс выходило, что Рикардо Ариас — коварный и патологически мстительный тип — вполне заслуживает смерти. И наконец, Виктор Салинас наверняка отметил, что психотерапевт не верит в возможность самоубийства.
— Вот тебе и Рики, — прошептал Паже, когда Кэролайн села рядом с ним. В ее взгляде он прочел те же сомнения, которые одолевали и его самого.
Салинас встал.
— Насколько я понимаю, — обратился он к Гейтс, — вы считаете, что, какими бы ни были результаты психологического освидетельствования, это не могло подтолкнуть мистера Ариаса на самоубийство?
— Нет, не могло.
— Допускаете ли вы, что такое все же произошло?
Гейтс задумчиво посмотрела на него; теперь она выглядела уставшей.
— Опять нет. Мистер Ариас прекрасно умел взвешивать все «за» и «против», когда дело касалось его личных интересов, и если цена, которую предстояло заплатить, представлялась ему непомерной, он отступал. Мистер Ариас скорее согласился бы на определенные уступки, чем поставил бы себя в дурацкое положение. Гейтс на мгновение задумалась, потом тихо проронила: — Из опыта своего общения с мистером Ариасом я вынесла представление о нем как о человеке, который, прежде чем причинить боль себе, заставит страдать окружающих.
Салинас резко сел. Паже вдруг поймал себя на том, что как завороженный смотрит на предсмертную записку Рики — тут прозвучал удар судейского молотка, и он понял, что первая неделя процесса по делу об убийстве подошла к концу.
7
Притормозив у дома Розы Перальты, Паже вышел из машины и осмотрелся.
В эту пятницу они с Терри условились встретиться около девяти вечера, когда Елена уже ляжет спать. Но была еще одна причина, по которой он был здесь, — об этом попросила Роза. Паже тщетно пытался понять, почему мать Терезы пожелала видеть его именно сейчас, после всего, что случилось. Ему впервые предстояло увидеть Розу и впервые очутиться в доме, в котором Терри росла.
Это был скромный, но ухоженный оштукатуренный двухэтажный дом с крытым крыльцом и бетонными ступенями у входа. Крис остановился на тротуаре и устремил взгляд вдаль, туда, где отлого уходила вниз Долорес-стрит. Зал суда теперь представлялся чем-то вроде душного склепа, и ему казалось, будто в нем заново оживают простые человеческие чувства. Было темно; в призрачном свете уличных фонарей покачивались и шуршали листьями высокие пальмы; воздух был напоен свежестью, принесенной холодным ветром с океана. На противоположной стороне улицы Паже заметил смутные силуэты — возможно, это были бездомные бродяги или какие-нибудь сомнительные личности, промышлявшие наркотиками. Но его воображение рисовали совсем иное: Рамон Перальта ведет дочерей в миссионерскую школу, а в комнате на втором этаже с обезображенным побоями лицом лежит мать Терри.
Из окна наверху сквозь задернутые шторы пробивался тусклый свет. Крис машинально подумал, что это, должно быть, горит ночник в спальне Елены, где когда-то спала Терри. Он сердцем чувствовал: злой рок тяготеет над этим местом — над Розой, Терри, Еленой. Но странное дело — Рамона Перальты и Рикардо Ариаса не было в живых, ему самому грозило пожизненное заключение, и только женщины, казалось, способны превозмочь любую боль, чего бы им это ни стоило.
Что они с Терри могли сказать друг другу в такую минуту? И кем они были друг для друга? Он, над которым нависла реальная угроза тюрьмы, и она, не имеющая возможности из чувства долга оставить его до вынесения приговора. Сейчас Паже уже явственно ощущал, что между его отчаянным стремлением забыться — хотя бы на одну ночь — и теми краткими, внешне неприметными и безмятежными мгновениями, которые и составляют размеренный и спокойный ритм налаженной супружеской жизни, пролегла пропасть.
«Довольно», — приказал себе Паже. Какое-то время ему предстояло провести в обществе матери своей возлюбленной, и надо было не ударить в грязь лицом. Личность Розы Перальты казалась ему интригующей, а возможность познакомиться с этой женщиной — заманчивой, что бы она о нем ни думала.
С этими мыслями Крис подошел к дому и поднялся по ступеням.
Когда дверь перед ним открылась, Паже на мгновение лишился дара речи.
Даже при слабом освещении лицо стоявшей перед ним женщины показалось ему необыкновенным. Она смотрела на Паже со сдержанным достоинством, не произнося ни звука, как будто слова в эту минуту были излишни.
— Я только что осознал, — наконец выдавил из себя Паже, — какой со временем станет Терри. В этом смысле ей повезло.
Роза едва заметно кивнула.
— Прошу вас, входите, — предложила она, и Паже вслед за ней прошел в гостиную.
В небольшой комнате с облицованным керамической плиткой камином царил полумрак. Паже представлял себе это место по рассказам Терри и сразу увидел, чего здесь недостает: распятия и фотографий семьи Рамона Перальты. Вместо этого на каминной полке стояли более поздние снимки Терри и ее сестер, а также тот самый портрет Елены, который полиция нашла рядом с предсмертной запиской Рики.
Другой неожиданной — хотя и не столь бросавшейся в глаза — достопримечательностью интерьера была картина без рамы. На полотне, выполненном маслом в стиле гаитянского примитивизма, была изображена туземка с ребенком на руках, стоящая на берегу моря. Что-то в выражении ее глаз — холодном и бесстрастном — напомнило Паже Розу Перальту.
Они были одни.
— Тереза наверху с Еленой, — пояснила Роза. — Я хотела встретиться с вами. Присаживайтесь, прошу вас.
Кристофер сел в кресло напротив дивана. Теперь, при более полном свете, он мог внимательнее разглядеть ее. Темные круги под глазами Розы словно напоминали о том, что лучшие годы ее уже позади. Вместе с тем она вступила в тот краткий отрезок жизни, когда женщины определенного типа достигают хрупкого равновесия между красотой и старостью, придающего их облику неуловимое очарование и утонченность — равновесия, которого нельзя ни приблизить, ни сохранить. Возможно, лишь Паже смог бы различить тонкий белый шрам над верхней губой и сказать, что легкая горбинка, которую она передала Терри, сейчас была заметна чуть больше, чем прежде. Личность Розы Перальты занимала Паже по многим причинам.
