Мы потеряли больше часа времени. Пришлось поворачивать оглобли назад, чтобы выехать на шоссе. Евсеенко, частью от досады, частью чтобы наверстать потерянное время, стал очень усердно похлестывать лошадей, так что его пришлось даже удерживать. Дорога была узка, крута, с очень резкими зигзагами, и с нее при быстрой езде нетрудно было полететь в кручу. Минут через двадцать мы выехали на шоссе и пошли широкой рысью в сторону Деве-Бойну. В девятом часу мы спускались с перевала в Пассинскую долину. По сторонам дороги с ближайших высот угрюмо и молчаливо глядели на нас еще так недавно грозные Узун-Ахмет и Далаегез.
В Гасан-Калу я прибыл вместо 10 часов лишь к 12, откуда последовал верхом по хорошо знакомому пути. По сторонам изъезженной грунтовой колеи шли усиленные работы по прокладке шоссе и узкоколейной железной дороги.
Поздно в сумерки я остановился на час в Занзахе в этапном пункте подкрепиться и подкормить лошадей. Зивин я перевалил поздно ночью. Двенадцатичасовой путь верхом меня окончательно утомил. Я с трудом удерживался в седле, чтобы не заснуть. Временами же ощущение чрезмерной усталости переходило в какую-то галлюцинацию. К рассвету я был в Кара-ургане, где мне удалось устроиться до Сарыкамыша в грузовом автомобиле. В сутки с небольшим мне пришлось перевалить различными средствами передвижения, главным образом верхом, около 150 верст. С утренним девятичасовым поездом я выехал из Сарыкамыша и всю дорогу, почти до самого Тифлиса, спал непробудным сном. Не буду останавливать внимание читателя моими хлопотами и беготней по Тифлису, в котором мне пришлось пробыть меньше суток. Хочу только отметить, что ввиду отчаянной дороговизны намеченная широкая программа пасхальных закупок должна была сократиться вдвое. Однако с десятка два различных ящиков пришлось погрузить к вечеру в страстную среду в грузовой вагон отходившего воинского поезда. Мое путешествие обратно в полк со всеми закупками оказалось не совсем удачное.
Первое разочарование меня ожидало в Сарыкамыше, куда я прибыл с пассажирским поездом в четверг утром. Воинский поезд с моими ящиками, который по расписанию должен был прибыть раньше меня, застрял где-то в пути и пришел только лишь к вечеру. Нагрузив все в поджидавшие меня в Сарыкамыше полковые фургоны, я, не теряя времени, отправился в путь на ночь. До Занзаха все шло благополучно, но дальше пришлось претерпеть большие трудности. Дорога после только что выпавших проливных дождей представляла собой липкую, с примесью глины массу, по которой и пешему без какой-либо поклажи было нелегко передвигаться. Повозки с трудом волочились при всех усилиях и прислуги, и лошадей. Часто спасали положение, чтобы окончательно не завязнуть в грязи, заблаговременно взятые людьми доски и бревна, которые подкладывались под колеса повозок. После долгих часов ползания по грязи мы подошли к Кепри-кею. От него дорога сделалась легче, а местами даже можно было катить рысью. Ранним утром в страстную субботу я прибыл в Эрзерум. До Илиджи оставалось езды не больше двух часов. Я был уже уверен, что возложенная на меня задача, правда, не боевого характера, но все же трудная, была выполнена удачно. Но тут меня ожидал новый и весьма неприятный сюрприз.
От чинов хозяйственной части я узнал, что полк на второй или на третий день после моего отъезда выступил в Мамахатун на смену, кажется, бакинцев и что у Епикея меня с обозом ждет смена лошадей. Рассуждать много не оставалось времени. Вместо 10 или 12 верст мне следовало пройти 90 и подоспеть в Мамахатун хотя бы за два за три часа до заутрени.
Мы пошли из Эрзерума рысью. Через час прошли опустевшую Илиджу, а около 4–5 часов дня были в Епикее. Сменив людей и лошадей, я через полчаса продолжил путь, который шел уже по новой и незнакомой для меня местности. До сумерек дорога проходила по широкой лощине и далеко по сторонам ее стояли высокие горы, местами покрытые еще снегом. В сумерки мы вошли в ущелье. Шоссе пошло под большой уклон и стало извиваться крутыми зигзагами. Был, кажется, десятый час вечера, и мне оставалось пути не больше пятнадцати верст. По поему расчету, я мог быть в Мамахатуне около 11 часов ночи.
Я и мой ординарец шли рысью, а за нами таким же аллюром тарахтел обоз. Темнота сделалась – хоть глаз выколи, и только небольшая сереющая полоса дороги указывала нам направление. Вдруг стук колес позади меня оборвался, а затем послышались крики людей: «Стой, держи вправо, назад, подложи камень!» и т. п. Когда я подъехал к месту происшествия, то в первый момент по причине темноты не мог понять, в чем дело. Только через несколько минут я понял, что в первой повозке поломалось колесо, а в следующей, вследствие сильного удара с первой, раскололось дышло. Досада моя сделалась еще сильнее, когда у нас под рукой не нашлось никакого материала, чем бы мы могли заменить поломанное дышло; запасное колесо, к счастью, оказалось. Солдатская смекалка и тут оказалась полезной.
– Кажись в полуверсте, а то и ближе, если я хорошо запомнил, ваше благородие, в овраге будет дом. Там можем найти что-либо подходящее к дышлу, – говорил мне ездовой моей команды Андреев.
– Что же, Андреев, бери с собой кого-нибудь и иди искать что-либо подходящее, – ответил я.
Через минут двадцать Андреев со спутником вернулись, но с пустыми руками.
– Ну что, Андреев, ничего не вышло? – спросил я с укором.
– Да оно бы вышло, ваше благородие, но там в дому засела какая-то трижды третья очередная сотня и ничего не дает. Я им объяснял, мол, одну только балку на дышло, а они мне: «Проваливай по добру по здорову, пока бока еще у тебя не помяты. С этими куркулями[193] до добра не договоришься, – недовольным тоном ответил мне Андреев.
– Идем со мной, Андреев, – сказал я и направился с ним по шоссе к дому.
Минут через десять я был во дворе большого здания. Как мне показалось во тьме, эта основательная постройка служила туркам станцией почтового тракта. Когда я, пройдя сени, вошел в сравнительно просторную комнату, то при свете коптилок разобрал группу сидевших на полу казаков. Люди, очевидно, приготовились к встрече праздника, так как перед ними была разложена всякая пасхальная снедь.
– Где ваш командир сотни? – спросил я. Мне показали на небольшую дверь. Войдя в нее, я остановился в малюсенькой комнатушке. На полу, кажется, на разложенном седле, сидел пожилой есаул.
Я представился ему и изложил ему причину своего появления.
– Мне только, господин есаул, один столб, да и то небольшой, вроде балки, для замены дышла, – пояснил я.
– Да берите, пожалуйста, хоть всю крышу. Завтра я ухожу отсюда и, надеюсь, что меня сюда уже никакие бесы не занесут, – ответил мне есаул с сильным малороссийским акцентом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
