До выступления оставалось еще часа два-три, но я, лежа на походной койке, никак не мог заснуть. Из состояния дремоты меня все время выводили то стук за окном проезжающих повозок, то говор и обычная суета людей перед выступлением. Наконец дверь комнаты осторожно отворилась, и ко мне подошел дежурный по команде, доложив, что все готово.
Надев шинель и снаряжение, я вышел к команде, построившейся на плацу перед своими помещениями. Восток уже белел, а по небу бежали тучи. После недавно выпавшего дождя было свежо.
Команда тронулась и стала вытягиваться по улице. Сначала застучали по мостовой копыта коней, затем послышался стук колес больше десятка различных двуколок. Вслед за нами, тарахтя щитами, двигалась горная батарея, подошедшая из села Гез. Пройдя улицей вдоль всего села, я остановился на западной его окраине, где немного впереди на широкой поляне стоял полк.
Роты еще снимались с бивуака. Слышался говор нескольких тысяч людей, и издали все это производило впечатление какого-то исполинского улья. Но вот последние палатки сняты, роты начали строиться, стягиваться в батальоны, и через минут десять полк стоял большим квадратом в резервном порядке, фронтом на запад. Пчельник угомонился, притих. Затем послышались команда «смирно», приветствие командира полка и дружный ответ нескольких тысяч голосов. Одна из рот взяла на плечо и под звуки оркестра, заигравшего марш, направилась по шоссе. За ней пошла другая, третья, пока большой квадрат совсем не исчез.
Я шел за первым батальоном, а горная батарея в середине колонны. Роты бодро двигались по еще влажному после дождя шоссе. Со всех уголков длинной колонны неслись звуки песен, гармошек и т. п.
– Чего горевать, если не удалось погулять.
– Как мы ушли из Мамахатуна, так грязный и поднажал на стрелков.
– Знают лавашники тридцать девятую, – слышалось среди разговора людей.
Впереди, в 3-й роте, один голос под аккомпанемент гармони напевал какую-то частушку. Люди бойко подхватывали припев игривого мотива.
У моста встречная группа казаков во главе с урядником с любопытством провожала проходящую мимо колонну. В пожилом лице с седеющей бородой урядника-линейца[200] я заметил расплывшуюся улыбку.
– Чему смеетесь, урядник? – спросил я.
– Дивлюсь на ваших молодцов, ваше благородие, идут в бой, а поют, веселятся, точно на свадьбу. Таких ребят еще отродясь не видал. Боевое это ваше Кубинское войско. Ей-богу, красота.
Я ничего не ответил, но комплимент казака принял с нескрываемым удовольствием.
Часам к десяти или к одиннадцати полк становился на большой привал. До разветвления шоссе на Аш-Калу и Еникей оставалось не больше 10 верст.
После раздачи пищи кухни и колесный обоз ушли обратно в Илиджу. Как перед выступлением на Панатекен, так и сейчас артиллерии и мне объявлено было, что дальше мы должны следовать вьючным порядком. Собрав офицеров, командир полка ознакомил нас с обстановкой и с предстоящей полку задачей.
Наступавший на фронт нашего корпуса противник к рассвету 20 мая занимал высоты, что впереди (западнее) Аш-Калы и дальше в том же меридиане на юг включительно до высот Думан-ли-Дага. По сведениям, на последних замечено было большое сосредоточение сил турок. Задача полку ставилась преградить доступ противнику в Эрзерумскую долину.
Полк должен был, снявшись с привала, двинуться горами в юго-западном направлении на высоты Думан-ли-Дага, отстоящие от нас верст на 20–25. В случае движения вперед противника не исключалась с ним встреча сегодня к вечеру. Вся местность к противнику освещалась казачьими разъездами. Вправо и влево мы должны были войти в связь с конными частями. В первом часу дня вперед и в стороны были высланы команды конных и пеших разведчиков, а за ними немного погодя двинулся полк.
Мне лично местность и вся сложившаяся обстановка представлялись в следующем виде. Высоты, занимаемые противником, что западнее Аш-Калы и до Думан-ли-Дага, представляли естественную оборонительную линию. В сторону противника они прикрывали пути на Барнакабан, а также на Мамахатун и Эрзинджан. Восточнее их окопы, занимаемые нами, служили препятствием противнику для его вторжения в Эрзерумскую долину.
Занимаемые турками высоты не представляли сплошного хребта. Они пересекались несколькими долинами, по которым проходили река Кара-Су и две шоссейные дороги. Высоты Думан-ли-Дага представляли как бы самостоятельную группу гор. На север они опускались к довольно широкой лощине, в восточной части которой стоял Еникей. В низовье этой лощины, в направлении с востока на запад, проходило шоссе. Севернее шоссе высоты носили уже другое название, причем их самая высокая гора называлась Мустафа-Гаджи.
На юг высоты Думан-ли-Дага спускались в широкую долину реки Тузла-Дереси, а на восток их отроги приближались почти к Эрзерумской долине. Западная сторона Думан-ли-Дага отличалась особенной пересеченностью, но в общем скат шел в направлении Мамахатуна. Владея Думан-ли-Дагом, противник, при наличии с его стороны активности, угрожал узлу дорог, откуда шли ответвления на Еникей и на Аш-Калу. Продвигаясь по отрогам Думан-ли-Дага на восток, противник обеспечивал за собой долину Тузла-Дереси, по которой шли обходные пути на Гасан-Калу.
Одно время мы шли по аробной дороге, но затем она пошла куда-то вниз, очевидно, в ближайшее село, а мы поплелись вверх по тропе.
Небо заволокло тучами. С юга приближалась гроза, минут через двадцать мы оказались под раскатистыми ударами грома, после чего пошел дождь вперемешку с градом. Люди поверх шинелей покрылись с головой полотнищами палаток и выглядели в них, как в восточных халатах. Палатки от сильного дождя оказались слабой защитой, так как они пропускали воду. Более предусмотрительные люди еще в Мамахатуне постарались полотнища прорезинить, отчего они становились непромокаемыми. Делалось это очень просто: по дорогам, где часто проходили грузовые автомобили, можно было найти куски резины от колес машин. Я вначале не понимал, почему люди так бережно собирали резину или в карманы, или в особые мешочки, но затем мне это сделалось ясным. Собранная в требуемом количестве резина топилась в каком-либо сосуде, а затем выливалась на растянутое полотнище, по которому она аккуратно размазывалась тряпкой. Через некоторое время резина отвердевала, и полотнище делалось готовым к употреблению.
Дождь преследовал нас около часу, а затем перестал. Гроза удалилась на север по направлению Аш-Калы. К 5 часам мы были на перевале, откуда высоты начинали спускаться круто на юг в долину Тузла-Дереси. И река, и долина были от нас верстах в восьми, но за густым туманом они пока не были нам видны. По карте до Думан-ли-Дага оставалось около 15 верст. К вечеру полк занял позицию фронтом на запад и на юго-запад. Рытью окопов препятствовал каменистей грунт. Сведения о противнике оставались прежние. Ночь была темная, дождливая. К рассвету нас окутал густой туман. Порой появлявшийся ветер уносил облака на север, но потом нас опять заволакивало, и так это продолжалось часов до 10 или до 11.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
