И вдруг:
— Да.
— Так ты умеешь плавать?
После длительного и, как показалось Нинсону, мучительного колебания девочка всё же ответила:
— Нет.
— Ты плавала на корабле. И не боялась?
— Нет.
— Вы видели берег? А то ведь, когда с корабля уже не видно берега, его может утащить на дно кракен или перекусить пополам большезуб. Тебе не было страшно?
— Нет.
Ингвар рассказал кукле, что каждым материком правит король и двенадцать наместников. Каждый наместник руководит вверенным ему сектором. Каждый сектор — это сторона света по розе ветров.
— А как твоего короля звали, не знаешь?
— Нет.
— А наместника, правителя страны?
— Нет.
— А страна как называлась?
— Нет.
— А на флаге что было нарисовано?
— Нет.
— А солнышко куда садилось? В океан?
— Нет, нет, нет, не помню, не знаю…
— А ты не знаешь, как назывался ваш большой город? Или, может, его номер? Не помнишь, что на воротах написано? Там обычно номер пишут.
Ингвар рассказал кукле, что разные страны, города, села, деревни, отдельные острова и даже кланы имели собственные гейсы. Что-то вроде особых правил, по которым надлежит играть. Помимо общих законов, разумеется.
— Свои гейсы или любят, или хвалят. Не слыхала поговорку?
— Нет.
— А между тем в ней много мудрости. Гейс — это серьёзнее, чем закон.
— Почему? — неожиданно спросила девочка, на секунду оторвавшись от перстня.
— Потому что за соблюдением законов следят архивариусы, судьи, ключники, тиуны, целовальники, служба поддержки, да много народа, в общем. Но всё это люди. А за гейсами присматривают сами Лоа и их викарии. Знаешь кто такие викарии? Нет? Это агенты Лоа. Колдуны, которые исполняют поручения самих Лоа. Представляешь? А у вас в городе был гейс? Не было? А что было? Музей? Храм? Библиотека?
Постепенно Ингвар выяснил, что девочка не видела ни эксельсиоров, ни зверинцев, ни летающих шаров. Значит, в столицах не бывала. Она не помнила стел, которыми Лоа отметили все значимые поселения. Значит, и в города тоже не ездила.
«Такая вот маленькая дикарка тебе досталась», — прокомментировал Таро.
В каких бы условиях ей ни пришлось существовать у кукловодов, а искорку разума она сохранила. Хотя и непонятно, как смогла выдержать бесконечные истязательства и, как подозревал Ингвар, запретное колдовство.
Нинсон пришёл к выводу, что Грязнулька помнит, где её дом, но не скажет этого. Девочка понимала, что хочет не просто сбежать от кукловодов в абстрактный мир добрых людей, а вернуться именно к маме с папой. Про людей она уже всё прекрасно поняла. Из своих воспоминаний и разговоров с сотнями пойманных детей сделала простой вывод: о куклах все слышали, но никто никогда их не видел.
Потому что тот, кто увидит куклу, должен сразу сообщить ключнику, или тиуну, или в храм. Кукловоды очень рискуют, сопровождая кукол. А их фермы или мастерские — какое слово ни подбери, всё будет не то — располагались где-то на отшибе. Не со всеми.
Грязнулька сказала:
— Я больше не хочу жить не со всеми.
Родителям будет непросто скрывать, что она кукла. Но они хотя бы попробуют. Наверное, отдадут родственникам в другой город. Ведь в её родном поселении власти должны знать, что ребёнок пропал. И не оставят без вопросов его возвращение через несколько лет. Даже родители редко берутся прятать кукол, что уж говорить о ком-то ещё.
У Ингвара сложилось впечатление, что отец девочки был кметем. Инсигнию на его указательном пальце кукла никак не могла вспомнить. Вернее, могла, конечно. Но врала, что не помнит. И от этого у Нинсона было впечатление, что у него была эта инсигния.
Выяснилось, что дом был «большой и хороший».
Но Таро сразу же приземлил Великана:
«Большой? Он в любом случае огромный для маленького ребёнка. Хороший? Он в любом случае хороший, потому что там мама и любят».
Семья жила на берегу.
Это удалось выяснить, зайдя сложным манёвром, заговорив про фей, танцующих на отражениях звёзд, потому что пустая вода их не выдерживала.
Но берег чего этого был? Океана? Моря? Озера? Пруда? Реки?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Грязнулька не помнила, была ли там солёная вода или нет. Пить эту воду родители запрещали. Нинсон решил, что выяснит это позже. Даже придумал как.
Когда они продадут компас Ноя и Макошину нить, разбогатеют и смогут добраться до больших трактиров. Там-то девочка наверняка опознает пресноводную или морскую рыбу.
У воды можно много чем заниматься.
С трудом удалось выяснить только то, что в дом приходили незнакомые люди. Мама записывала их в книжку. Папа катал на корабле. Это повторялось время от времени.
При этом было непонятно, происходило это раз в неделю или раз в год. Даже примерно не удалось выяснить, каким кораблём управлял папа. Похоже, для девочки не было разницы между коггом и кнорром.
Отец Грязнульки мог катать господ и показывать им какое-нибудь диво на отдельно стоящем островке или под водой. Мать рисовала бы билетики или открытки на память об этих чудесах. А может быть, они делают что-нибудь совершенно иное?
Отец — лодочник. А мать Грязнульки берёт за перевоз плату.
Отец — контрабандист. А мать ведёт логи черновых сделок.
Отец — возит пассажиров к кораблям с большой осадкой или передаёт с борта на борт грузы. Мать принимает товар по описи.
Отец — рыбак и выводит в море артель. Мать записывает в книжку доли улова или выручку за рыбу.
Отец — честный торговец, который собирает таких же местных дельцов в один караван, чтобы сподручнее отбиваться от ушкуйников. Мать же составляет списки.
Хотя по некоторым рассказам можно было догадаться, что у папиной лодки имелась палуба. И не простые чердаки для хранения на носу и на корме, какие оборудуют даже на шнеках, а настоящие трюмы. Девочка могла там играть. Великан напомнил себе не судить по собственной шкуре. Малышка могла бы играть и в крохотном трюме.
Ингвар рассказал кукле, что матросы с помощью флагов могут обмениваться сообщениями. И сразу же вспомнил Тульпу. Но не дал себе раскиснуть, а продолжил про флаги, вымпелы и гербы. Но у девочки не удалось дознаться ни про один символ, который можно было бы найти в картах или гербовых книгах.
— А как же папа узнавал свой корабль?
— Чутьём.
Действительно, судовладелец вряд ли читал бы название на борту, чтобы узнать своё судно. Ингвар подумал, что ответ удивительно осмысленный и даже мудрый. Но не сдался:
— А другие? Кто мимо проплывал? Кто с берега смотрел? Совсем ничего не было особенного? Как же они его с другими кораблями не путали?
— Все знали Красного Ворона.
Дальнейшие вопросы не прояснили, был ли то цвет, носовая фигура или название:
«Красный Ворон»
— Спасибо тебе, милая Тульпа, — вслух поблагодарил Нинсон.
Это была удача. Хоть мелкая, зато настоящая.
«Приспустила штанишки», — как говаривал в таких случаях барон Шелли. Ингвар очутился в прошлом и увидел внутренним взором всю картинку целиком:
Стрелу, пущенную в оленя, дёрнувшегося в последний момент.
Дребезжащее древко, звонко засевшее в стволе.
Растерянный взгляд провожатых.
Встрепенувшихся птиц.
Уносящегося оленя.
Смех барона:
— Удача ещё не далась! Только приспустила штанишки! Го-о!
И с этим «го-о!» барон укатывал дальше, будоража лес хохотом и удалью.
Ингвар нисколько не сомневался, что его удача с этим «Красным Вороном» связана с образом Тульпы. С красным чаем, с едва слышной отдушкой прелой листвы и дорожной пыли. С запахом конской гривы и выделанной кожи. С ускользающим ароматом весеннего снега и ещё каким-то неброским, но узнаваемым, дорогим запахом.
С ироничной улыбкой на знакомых губах.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Великан улыбнулся в ответ своим воспоминаниям.
Будто Тульпа могла его видеть оттуда, со звёзд, где летела Мать Драконов, где жила своей жизнью луна.
— Тульпа? — неожиданно спросила девочка. — Ты её любишь?
