Вероятно, Мортидо мог полностью сжаться, отрезав палец.
Судя по напуганному и ошарашенному взгляду девочки, по тому, как она дёрнулась и сжала ноги, с ней произошло то же, что и с ним в прошлый раз. Судорога вдоль позвоночника, отдающая в низ живота, ломота в шее и мгновенная вспышка.
Кабошон так же, как и в случае с Ингваром, медленно наполнился клубами крови, загустел, наливаясь кармином, постепенно превратился в вишнёвый рубин.
— Как комарик, — захихикала Грязнулька.
— Да. Теперь и тебя укусил.
Нинсону нравился Мортидо.
Кроме того это было наследство Таро Тайрэна.
Последний привет Эшера. Последняя воля Рутерсварда.
Но Ингвар понимал, что перстень, скорее всего, придётся продать. Девочка думала в ту же сторону:
— Так оно дешёвое? Подделка?
— Ещё какое дорогое! Меняющий цвет перстень — это настоящая диковина. Колдовская вещь.
— Тогда бродячий перстень ещё большая редкость?
— Бродячий?
Нинсон проследил за взглядом Грязнульки.
На раскрытой ладони девочки ползал маленький паучок Мортидо.
Глава 78 Волчья Пасть
Глава 78
Волчья Пасть
Ингвар едва успел сжать ладонь, пряча перстень Грязнульки.
На поляну выбрался щуплый молодой человек. Одеждой ему служил вытертый кожух. Тяжёлые сапоги разваливались. Меховая шапка кое-где облысела. Только наспинная перевязь длинного меча выглядела совершенно новой и поблёскивала масляной пропиткой.
Великан был обескровлен, обессилен и обескуражен событиями последних дней. Кроме того, он был всецело поглощён разговором с куклой. И незамедлительно, на той же странице Мактуба, поплатился за пренебрежение ко всему остальному миру.
Уголёк шарахнулся в сторону. Боком, как застигнутый врасплох кот. Потом, будто вспомнив о своей природе, призрак фамильяра распался на пряди чёрного тумана, впитавшегося в густые сумерки.
Таро Тайрэн мысленно попенял глитчу:
«Мог бы и предупредить».
Нинсон всё больше воспринимал Уголька не как ручного гигера и не как колдовского фамильяра, а лишь как игру сознания, глитч. По этой причине фамильяр мало на что годился.
Парень сбросил с плеча перекрученный боевой плед, игравший роль походного узелка с вещами. Поприветствовал Нинсона:
— Гэлхэф!
Он не показал инсигний и не дождался ответа. Сразу развязал узелок и достал деревянные палочки. Принялся сооружать скромный костёр. Сев на корточки, он так сильно ударился ножнами оземь, что потерял равновесие и завалился вперёд. Помянув янь Хорна и инь Дэи, юноша снял перевязь.
Нинсон запоздало прислушивался и принюхивался к лесу.
Нет ли кого ещё?
Но чуял лишь собственный пот и гулко паникующее сердце.
Парень тем временем составил шалашиком принесённые ветви. Чиркнул огнивом, с первой попытки высек искру, воспламенившую трут, споро раздул огонёк, и вот уже уютно разгорелся костерок. Прошла всего минута с тех пор, как он появился из лесу.
Ингвар приподнялся на локте, потом сел со стоном тяжелобольного человека. Растирая поясницу, он скрытно отцепил нож. Другую руку открыто держал на топоре. Лесной этикет вполне допускал это при встрече с чужаком. Особенно явившимся без приглашения и не потрудившимся назваться.
Великан спросил с нарочитой грубостью:
— Как тебя звать-то?
— Хольмудр Волчья Пасть. А тебя?
Ингвар понял, что у него вылетело из головы, как они условились зваться.
Мысль пуганым зайцем металась от Таро к Ингвару, от Тайрэна к Нинсону. Великан помнил только забавный случай с кривым ритуалом. Но не мог даже сообразить, чем был «дайс», именем или фамилией?
— Дайс, — пересохшим ртом сказал Нинсон, цепенея от липкого предчувствия крови.
— Ого. Предки сильно верующие, что ли? Мактуб? Лоа? Всё такое? Да кто их видел, этих твоих Лоа?
— Я видела! — запальчиво вскрикнула Грязнулька и тут же заткнула себе рот.
— А ты кто? Если он Дайс, то ты небось Дека? Ну, типа кубик и карты? Поняли, да?
— Дайс — это фамилия. Я Дэйдра! Дэйдра Дайс, — Кукла, видать, тоже забыла, о каких именах они условились. — Д-э-й-д-р-а-д-а-й-с. Десять. Такое имя приносит удачу. Сочетанию покровительствует Десятая Лоа. Ишта покровительствует мне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Ну, понятно… — со вздохом сообщил Таро Тайрэн. — Ишта ей покровительствует… Угу. А такие благородные были помыслы! Лечить тебя буду, Фирболг! Буду верной ведьмой, Восьмой. Красную нить твою теребить или что там было, уже забыл… Клять! Все они одинаковые! Выбрала Ишту!»
Хольмудр поднялся от разгоравшегося костра, отряхивая колени:
— Ого. Острый язычок у твоей этой… И где ж ты видела Лоа?
Ингвар уже очухался и взял инициативу в свои руки:
— На празднике! Ясно, что не на личной аунденции.
— Хах! — оскалился парень, заслышав исковерканное слово. — Так, а тя как зовут, папаша-Дайс?
Нинсон постучал по нашивке:
— Желтушник.
Когда дублет был коричневым, а нити ярко-жёлтыми, смотрелось, должно быть, здорово. Но с годами кожаные вставки растрескались, дублет выцвел до пепельно-землистого оттенка. А лимонно-жёлтый потускнел до цвета рассыпчатого переваренного желтка.
Хольмудр Волчья Пасть присмотрелся к вышивке:
— Ни янь не видно! Это у тебя яггер, что ли? Ты рутгер?
— Да, было дело, — будто неохотно признаваясь, врал Нинсон, понимая, что спортсмена будут уважать больше, чем сказочника.
— И кем ты был?
— Щитом.
— Щитом? Я не люблю новый формат с этим арсеналом. Мне больше нравится старый. Квик. Цепь. Три посоха. Всё. Ничего лишнего. Нет, теперь устроили цирк. Щит, меч, посохи разные. Я даже про версию с луком слышал. Правда, там всего три стрелы. Но не важно. Убивают спорт. Просто убивают.
— Ну… — Ингвар вживался в роль, отвечая уже так, как отвечал бы старый рутгер. — Мне и самому больше нравится играть в формате с тремя бойцами. И когда я, клять, говорю «боец», я хочу знать, что говорю о парне с посохом, да? А не уточнять потом ещё, какое у него оружие. Арсенал развели, это верно. Тут ты прав. Но я давно уж со щитом. Мне с моим плечом остаётся только так и выезжать.
Великан снял куртку Бентэйна и спрятал в спальник. Не хотелось подходить ближе к огню, хвастая всеми этими серебряными черепами на застёжках. И самое главное, в кармане был компас Ноя. Избавившись от куртки, Ингвар вылез из спальника, расстегнул дублет, рванул ворот рубахи. Рану свою он так и не видел. Эшер должен был всё вычистить, прожечь раствором огнёвки, залепить голубой глиной, зашить нитями силиконового шёлка. Сверху всё было аккуратнейшим образом забинтовано. Но от стрельбы из шестидесятикилограммового лука швы разошлись, повязки съехали. Просвечивала залепленная кракелюрной глиной рука в грязных, измазанных кровью бинтах.
Нинсон удивился запаху несвежей крови. Так пахнет лежалое, но ещё годное в пищу мясо. Это не тот запах, совсем не тот запах, который должен исходить от повязок.
— А что такое там?
— Полная инь, а не сустав. Разбили, когда на посохе стоял. Много лет уж…
— А чего тогда кровь?
«Клять!» — беззвучно вскрикнул Ингвар, когда понял, что облажался.
Обычно присовокупление «давно уж» и «много лет уж» в разговоре хорошо работало. Особенно с молодым собеседником. Добавляло солидности. Делало тему менее интересной. Позволяло стушевать подробности за давностью лет. Да и люди легче воспринимали то, что уже длилось какое-то время.
Однажды Нинсон провёл целый день у срубленного дерева, лежавшего поперёк королевского тракта. И все проезжавшие по дороге спрашивали: «Это чего это?»
А он всем отвечал: «Да это давно уж лежит».
И люди со спокойной совестью проезжали дальше: «Ах, ну раз давно…»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Это я ствол помогал с дороги оттаскивать, — зацепился Ингвар за последнее воспоминание. — Вот и разъехались швы. Чистка, опять-таки. Пилюли. Мел. Шлаки. Лоа. Бабка одна заговорила. Лугела. Водичка заряженная.
Парень не вслушивался, и это невнятное бормотание вполне сошло за осмысленный ответ.
