Нинсон и в самом деле искренне желал, чтобы Хольмудр начал разглагольствовать. Ему нужно было время — решить, что делать. Он не успеет бросить руну или ударить воина топором. Он видел, что перед ним опытный боец.
— Ну, вот будут у нормального человека жёлтые волосы, а?
Ингвар не представлял, как на это ответить блондину и поэтому только понимающе усмехнулся. Эдакое уважительное ободрение, даже с толикой восхищения. Ещё одна маска из репертуара тысячеликого героя. Получилось не слишком изысканно. Но Волчья Пасть проглотил.
— Ты же видел, что у всех зверей волосы правильного цвета? Ну вот, как у тебя. Чёрного, серого, бурого. А глаза? Правильно. Карие! От почти чёрного, как вот у неё. До жёлтого, волчьего цвета, как у меня. У какого зверя, по-твоему, такие вот голубые зенки, как у тебя? А?
Нинсон ещё не придумал, что делать с Хольмудром, поэтому заинтересованно кивнул: мол, продолжай.
— А ни у какого! — торжествующе провозгласил парень. — Всё потому, что ты чуждый элемент. Чужой. Не здешний. Не нашенский. Не лалангаменский.
— Не лалангаменский?
— Не. Никак нет.
— А эски?
— А. Встречал. Красивые собаки. Бывают, у кого один глаз такой, какой должен быть. Всамделишный, собачий. А другой уже глаз пришельцев. Голубой. Даже не как у тебя, а прямо совсем голубой, аж прозрачный. И вот таких я не трогаю.
— Да?
— Да. Из уважения к духу воина. Из уважения к той силе, что в них бурлит. Они же борются. Сражаются против заразы чужаков. Против этих пахтаных синеглазок! Истинная природная часть в них сопротивляется. Вытесняют вашу пришлую хворобу. И из уважения к ним, к духу сопротивления, я не трогаю их.
Хольмудр скинул изодранный кожух и остался в истлевшей рубахе с прорехами. Он вытер руки о лохмотья и наклонился к огню, нависнув над мечом. Когда на полуголое тело легли тени, стало видно, что у Волчьей Пасти нет ни грамма лишнего жира, только поджарые мышцы.
Парень доверительно посмотрел на Ингвара. По интонации и выражению его чересчур правильного лица было понятно, что он поверяет большой секрет. Золотому отблеску его локонов позавидовала бы любая блондинка. Из-за повязки на лбу чёлка приподнималась и казалась кокетливой короной, сооруженной нарочно, чтобы подчеркнуть золото волос. Сверкнув васильковыми глазами, он поделился тайной:
— Понимаешь, я же и сам такой. Не совсем чистый.
Хольмудр многозначительно помолчал, давая собеседнику время переварить услышанное.
— Ого… — протянул Ингвар, гадая, успеет ли он встретить воина топором, если тот вздумает кинуться.
— Тоже кровь борется. В роду-то были ваши. Ну, ты понимаешь. Синеглазые захватчики. — Он сплюнул, прочищая рот от неприятного слова. — Тоже прошлись по моему роду катком. У меня знаешь, какие предки были? У-у-у! Сила! Волосы — как земляное масло! Глаза — два колодца. Литые глаза были, абсолютно чёрные.
— Как у крысы? — спросил Ингвар.
Слишком напряжён был Нинсон.
Слишком остро чувствовал угрозу, исходящую от Волчьей Пасти.
Слишком хорошо понимал, что сумасшедший собеседник представляет серьёзную и совершенно реальную опасность. Обдумывал, не вызовет ли вспышку агрессии, если скажет, что ему сейчас пора двигаться дальше. Не сорвётся ли с предохранителя эта пружина и не выпотрошит ли ему кишки за цвет глаз.
И поэтому он спросил механически. Не подумав.
Для таких бесед даже и слово существовало собственное.
Смолтолк. Разговор, который, как из трещины в дереве, течёт медленно и натекает сам на себя, и уже не разобраться, что там было под нижними слоями и каких комариков смола захватила по пути. А цель такая же. Обволакивать. Мудрое дерево обеззараживает порез, залепляет рану. Так и мудрые собеседники сначала предпочтут сгладить все шероховатости встречи такими вот смоляными толками. А потом уж говорить серьёзно, о деле, о сватовстве, о новостях.
Но теперь смолтолк завёл его в неприятную ловушку — самую настоящую охотничью смоляную яму.
Для Ингвара крыса — чрезвычайно умный и приспосабливающийся зверёк с чудовищной жаждой жизни. Прикормыш в замке барона Шелли. Вечный компаньон Уголёк.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но бравому воину хитрая крыса наверняка мнилась низким и недостойным животным. Нинсон лихорадочно соображал, как исправить ситуацию, как вырулить на тихую воду.
«Кто же люб этому ненормальному? Волк, конечно. Но слишком топорно. Решит, что издеваюсь. А кто? Барс? Да, крутое животное. Одиночка. Охотник. Ах, инь! У барсов-то тоже частенько встречаются голубые глаза. Кто ж тогда?»
Тогда он продолжил ряд, как бы размывая границы, ретушируя ошибку:
— Как у крысы? Как у хорька? Как у кабана?
Ингвар решил, что если идти по восходящей, то будет незаметно, что начали с крысы. Но пока дорожка выводила не туда. На ум приходили только двусмысленные животные. Сочетание явно издевательских тотемов и уважения в голосе, а также прекрасная актёрская игра и лицом, и — что главное в полутьме — голосом, привычная для сказочника и чтеца, спасли Нинсона, дали ему ещё одну дополнительную минуту.
— Как у медведя?
Это предположение в каком-то смысле продолжало цепочку, начатую всеядным лесным зверьём. Кто может быть круче медведя? Зверя вероломного, хитрого, чрезвычайно жестокого, убивающего встречных детёнышей своего же вида, чтобы из них не выросли конкуренты. Да, медведи нравились крутышам.
Но воин только неопределённо хмыкнул.
— А мне он напоминает волка! — просто сказала Грязнулька без долгой подводки.
Хольмудр просиял:
— Да! Волка!
Мужчина обрадовался оттого, что ему самому не придётся говорить, на кого ж это он похож. Скинул истлевшую рубаху и, подхватив меч, крутнулся на месте.
Ингвар успел только мысленно крикнуть Грязнульке:
«Назад!»
Глава 79 Синие Глаза
Глава 79
Синие Глаза
Ингвар не успел бы ничего сделать.
Девочка не шелохнулась. То ли не услышала предупреждения, то ли не успела среагировать на стремительное движение. Хольмудр не собирался нападать, а меч подхватил только чтобы не дать клинку упасть. Воин показывал спину. По хорошо видным узлам мышц бежали татуировки разномастных волков.
— Да! Именно! Волк!
— А что дальше? — осторожно спросил Ингвар.
Волчья Пасть ответил, резко обернувшись:
— А потом они перемешались с чужаками. Не по доброй воле, надо думать. Но я борюсь с этим, борюсь, как только могу. Моя кровь борется. Я как те эски. Внутри как бы тёмный — как коренной житель Лалангамены. А кровушка у меня уже подпорчена всякими этими вот. Клятями этими внелалангаменскими! Голубоглазыми выродками!
Хольмудр произнёс это с жаром. Глаза его пылали.
Голубые глаза. Понимал ли он это сам?
Понимал ли, какую чушь несёт?
— И как же ты? — неопределённо спросил Ингвар, чтобы спихнуть разговор с мёртвой точки и ослабить то напряжённое внимание, с каким воин сверлил его взглядом.
— Борюсь, — скромно ответил герой.
— И как?
— Ну, — усмехнулся Хольмудр. — Как видишь. Пока не поддался.
— Нет, не в смысле, как успехи. В смысле, как борешься-то?
— А. Как борюсь? Ну что. Известно как.
Волчья Пасть любовно погладил лезвие своего меча.
— Волчий Клык!
— Очень приятно. — Ингвар кивнул оружию.
Он не вполне представлял, как принято реагировать, когда представляют меч. И ведь много же раз в сказках были герои с поименованным оружием. И Великан всегда рассказывал от лица этого героя, когда тот оглашал имя своего клинка. А как остальные должны были реагировать, он не задумывался. Ответно представлять свои клинки? Чёрное Пламя? Как же как же, наслышан! Очень приятно, здравствуйте, а это Огненный Рассвет. Позволите представить, Вдовьи Слёзы. Или молчать просто? Или аплодировать? Или кивать? Но это вроде тоже невежливо, мол, ну да, ну да…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Воин убрал меч в ножны и достал из рюкзака кожаный тубус.
— У меня тут уши солёные хранятся. Хочешь посмотреть?
