все сама, Мэри. Всегда.
– Но ведь я рядом.
– И что? – Норин округляет глаза и резким движением смахивает с лица волосы. – Не хочу ничего обсуждать, хочу уйти как можно дальше. Хочу убежать.
– От кого? – тихо переспрашивает Мэри-Линетт, поджав губы. – Чего ты боишься?
– Я боюсь себя.
– Но ты не сделала ничего дурного.
– Я почувствовала! – Женщина кладет руку на грудь и горбится. – Здесь, я… я ведь дала себе обещание, что не поддамся, что не взгляну, не откроюсь.
– Но так невозможно жить. Ты и сама прекрасно это понимаешь.
– Мэри, жизнь – это… – Норин устало поводит плечами и вздыхает, – это не красивая история. Здесь не бывает так, как хочешь ты. Это редкость. А любовь – чувство, в которое по большей части все лишь верят, но которое почти никто в своей жизни не испытывает.
– Я не понимаю. Почему ты не борешься? Почему опускаешь руки?
– Бороться? С кем, Мэри? – Глаза женщины становятся огромными. – С Дьяволом? Я всю жизнь нахожусь под его опекой, сколько себя помню. Он сильнее.
– Не говори так, – бросает Мэри-Линетт, – ты давала ему отпор.
– Лишь потому, что он позволял. Он играет, Мэри. Играет так безупречно! Ну а я… я действительно поверила. – Норин прикрывает ладонью рот и замолкает. Не знаю, что меняется, но в моей груди вспыхивает нечто горячее. Женщина стирает слезы со щек, а я подаюсь вперед, что-то тянет меня вперед. – Я поверила, что могу чувствовать.
– Можешь, – младшая Монфор хватается за руки сестры, – конечно можешь.
– Он умирает, Мэри.
– Ты не знаешь.
– Он умирает, – голос Норин тверд, – мы можем позволить себе умереть ради других, но мы не можем позволить другим умирать ради нас.
По лицу Мэри-Линетт скатываются слезы. Она порывисто отворачивается, стягивает с шеи шарф и безвольно опускает руки. Женщина медленно качает головой.
– Это несправедливо, Люцифер лишает нас самого дорогого.
– Меня лишает.
– Нас.
– Мэри.
– Хватит, пожалуйста, прекрати! – Мэри-Линетт машет руками. – Не знаю, почему до тебя до сих пор не дошло, но все, что касается тебя, касается и меня.
– Это глупо. Разумеется, ты ни при чем.
– Я твоя сестра.
– И поэтому…
– Да, Норин, поэтому когда тебе плохо, я рыдаю. – Женщина усмехается и смахивает с лица слезы. – Видишь? Тушь размазалась.
– Тушь, – старшая Монфор закатывает глаза, – когда ты успеваешь краситься?
– Когда ты носишься по дому или готовишь.
– Вот оно что.
– Пожалуйста, не отворачивайся от своих чувств, – настаивает Мэри-Линетт и подходит к сестре. – Мы ведь не уверены, что болезнь Джейсона связана с проклятьем. Ты и сама понимаешь, что шанс есть. Шанс, что все наладится.
– Шанс? Этого мало.
– Один случай может все изменить. Мойра – сумасшедшая, ты ведь знаешь.
– Мэри, я не стану отворачиваться от своих чувств.
– Не станешь?
– Нет. Когда мы вернемся, я попрошу Джейсона уехать.
– Что? Но…
– Не знаю, что между нами, честно. Я не смыслю в любви. Но если бы смыслила, то сказала, что любовь – это ответственность. Он должен уехать, потому что шанс, будто с ним ничего не случится, меня не устраивает. Я должна быть уверена. Но уверенности нет.
– Никогда нельзя быть в чем-то абсолютно уверенным.
– Хватит.
– Но нам нужна помощь. Мы все еще не вернули домой Ариадну.
Неожиданно рядом со мной пролетает ворон. Он хлопает крыльями и садится на фонарный столб будто ночной сторож. Я тут же отхожу в тень, а Монфор одновременно переводят взгляды в мою сторону. Меня они не замечают.
– Пойдем домой, – предлагает Мэри-Линетт, – здесь мне не по себе.
Норин кивает, и они уходят. Я провожаю их взглядом и думаю, как это странно – переживать за другого человека, перенимать его боль. Наверное, я испытывала раньше нечто подобное. А может, и нет.
Он стреляет. Пуля проносится рядом с моими волосами, и я удивляюсь. Я не думала, что он решится, ведь так сложно стрелять в человека, которого любишь.
– Неожиданно, – констатирую я, – но ты промахнулся.
– Я верну тебя домой. – Опять эти драматические отступления. – Я пообещал тебе!
– Чего ты так кричишь? Праведный Мэтт всегда умел держать себя в руках.
– Пожалуйста, – шепчет он. Я удивленно замираю. Мэттью Нортон умоляет. Это нечто новенькое. – Дай нам уйти, Ари! Дай нам уйти отсюда.
Он ждет, что я отвечу. Смотрит на меня огромными синими глазами, а мне плевать.
– Нет.
Парень горбится, пытаясь взять себя в руки, и говорит:
– Тогда я должен сделать это.
– Должен. Но не сделаешь… – Я упираюсь грудью в дуло пистолета. Мэтт смотрит на меня во все глаза. – Мне всегда казалось, что ты способен на отчаянные поступки. Но ты слабак, как и все люди. Увы! Прости меня, Мэтт, но сегодня я сломаю тебе жизнь.
Он недоуменно хлопает густыми ресницами, а я представляю, как его руки движутся в сторону маленькой Эбигейл, и улыбаюсь, когда мои мысли становятся реальностью.
– Нет-нет, что ты… что ты делаешь!
Мэтт пытается со мной разговаривать. Как же он жалок! Хэрри мычит где-то у пристани, даже оборотень безоружен и уязвим. Они проигрывают так часто, что сражаться с ними уже неинтересно и неувлекательно. И это мои соперники? Это они должны меня остановить?
– Черт возьми, – рычит Мэттью сквозь стиснутые зубы. А я наблюдаю за тем, как пот скатывается по его подбородку.
Внезапно его взгляд становится другим. Наливается не страхом, не ужасом, в нем вспыхивает огонек безумия. Мэттью начинает стрелять в воздух, намереваясь опустошить обойму до того момента, как дуло пистолета остановится напротив головы милашки Эби.
Признаться, меня завораживает его стремление преодолеть все неприятности. Он так смело сражается с собственными демонами, так слепо верит в победу добра над злом.
– Беги, – шепчет он, наблюдая за испуганными глазами девочки, – беги, пожалуйста.
Хорошая попытка. Я наклоняю голову, а затем слышу возглас Хэйдана:
– Не делай этого с ним! – Кажется, это недоразумение в очках обращается ко мне. Не реагирую. – Не поступай так с Мэттом, я прошу тебя, Ари, пожалуйста, не надо!
Он просит, и что? Интересный аргумент. Я безразлично машу рукой, и мальчик падает на колени, захлопнув свой болтливый рот. Кривлю губы, наблюдая за ним, а потом вновь перевожу взгляд на Мэттью. Что-то меняется. Что-то трогает меня в его глазах. Ему плохо, парень едва стоит на ногах, но он борется. Борется!
– Я не сдамся, – шепчет он, и я невольно подхожу ближе, – не сдамся, не сдамся.
Откуда в нем столько силы? Почему до сих пор не сломлена воля? Прежде никто так не сопротивлялся, не мог попросту. А какой-то обычный человек дает
