но лишь рычу и крепче стискиваю ее маленькое тело, погружаясь в темноту, во мрак. Ари больше нет… Черт возьми, ее больше нет!
– Неправда, – не своим голосом хриплю я, – ты ведь не можешь… не можешь.
Я прикасаюсь лбом к ее лбу и плачу. Я не должен, я сильный! Но все выходит из-под контроля. Как же мне больно! Адски! Ад существует… Он здесь – в ее глазах, налитых ужасом, в моих руках, сжимающих ее тело. Он в этих минутах, которые тянутся так жестоко, с издевкой, с насмешкой. Я не могу дышать, а время тянется все медленнее и медленнее, заставляя мое тело гореть в агонии. И я понимаю, что я виноват. Что мы виноваты. Наши поступки привели к тому, что я держу в руках девушку, которую, возможно, любил, которую, возможно, всегда бы любил. Мы не ценили время и теперь уже ничего не исправим. Комнату заполняет свет, а я погружаюсь во мрак.
Я больше не могу. Это сильнее меня. Гораздо сильнее. Я боролся. Я боролся изо всех сил, и я, черт возьми, любил Ариадну и хотел ее вернуть. Я делал все правильно!
– Черт, – слезы ошпаривают глаза. Смахиваю их и встаю.
Я не могу. Не могу больше быть здесь, видеть ее, чувствовать ее.
– Прости, прости, пожалуйста!
Я ухожу. Вырываюсь из комнаты и несусь по лестнице, вытирая кровь о джинсы. Мне нужно вырваться на свежий воздух, и тогда, возможно, станет легче.
– Мэтт? – Джейсон недоуменно вскидывает брови. – Что ты…
Не останавливаюсь. Иду к выходу и открываю дверь. Солнце вонзается в меня яркими стрелами. Такое яркое, такое теплое. Я не видел такого солнца уже несколько месяцев, и оно выглянуло сейчас – в тот момент, когда Ари перестала дышать.
– К черту, – лицо перекашивает от боли, – к черту все!
Сначала я иду по улице, потом бегу – подальше от того, что прорывается внутрь и разрывает на куски. Я уношусь от друзей, от правды, от воспоминаний, которые должны были стать чем-то хорошим, но все это дерьмо, смысла ни в чем не было, я не постиг план Мойры, не понял мотивов Ноа. Люди на моем пути умирали несправедливо. Они умирали жестоко. Мы сражались за каждого, но проигрывали. Да мы только и делали, что падали и вставали. Опять падали и опять вставали. Но больше нет сил вставать. Ради кого?
Судорога сжимает легкие, я спотыкаюсь и падаю. Я ведь… Я ведь до сих пор чувствую запах ее кожи, вижу ее волосы и глаза. Я слышу ее смех.
Мне кажется, что меня обнимают ледяные руки, но я не оборачиваюсь. Не оборачиваюсь, потому что знаю: там никого нет.
Часть третья
Ариадна Монфор
Я наконец-то дотягиваюсь до руки Ноа Морта. Его пальцы теплые, что противоречит всем нашим знаниям о Смерти. И еще его руки надежные. Он помогает мне встать на ноги и тихим ровным голосом говорит:
– Мне очень жаль.
Мне нечего ответить. Разве я заслуживаю сожаления? Вряд ли.
– Ари? – Я невольно оборачиваюсь и вижу свое тело, которое лежит в руках Мэттью. Его брови сходятся на переносице. – Ари? Что ты…
Парень замолкает, округлив глаза, а я зажмуриваюсь: мне не жаль себя. Увы, я заслужила все то, что со мной случилось. Но они не заслужили: Мэтт, Джейсон, мои тети, Хэрри. Они пытались помочь мне, поступали по совести. И теперь почти все сломлены, а Норин…
Мои губы дрожат, я яростно стискиваю зубы. Не стану плакать! Не стану жалеть себя и сетовать. Я чудовище.
– Ари, скажи что-нибудь! – просит Мэтт, а я отворачиваюсь.
Смотрю на Ноа и смахиваю с глаз слезы.
– Ты пришел за мной.
– Я пришел к тебе, – исправляет он.
– А есть разница? Впрочем, неважно. Я готова.
– К чему?
– К путешествию в небытие.
Мой голос спокоен, и это не по вкусу Морту. Мужчина наклоняет голову и складывает на груди руки. Смотрит на меня, изучая, а я пожимаю плечами:
– Что?
– Ты ведешь себя иначе. Пытаешься притвориться, словно тебе не больно. Зачем? – Мне кажется, выражение его лица говорит: «Ты моя дочь, и мне ничего не стоит разузнать правду», – но у нас не та ситуация и не те отношения, чтобы опуститься до исповедей и признаний. – Я слышу твои мысли, – подмечает Ноа, и я недовольно свожу брови. Черт! Совсем забыла.
– Давай как-нибудь без этих фокусов.
– Ари, я не узнаю тебя, – поражается Морт. – Ты только что лишила себя жизни, но в твоем голосе столько сарказма и злости… Пожалуй, я давно с подобным не сталкивался.
– Рада, что еще способна удивлять, – ядовито отшучиваюсь я.
– Прекрати!
– Почему? Ты мне папочка, что ли?
Ноа сводит брови и прожигает меня взглядом, который проникает через ребра и ошпаривает легкие будто кипятком. Я начинаю нервно кусать губы.
– Что? – Всплескиваю руками. – Мертвецы скоро выстроятся в очередь.
– Зачем ты это делаешь?
– Что делаю?
– Ты знаешь что.
– Тик-так, информация для отставших от жизни бессмертных волшебников: я от тебя только одну способность переняла, и это не умение читать мысли. Так что…
– Ты злишься? – Ноа с интересом сужает глаза. – Или это страх?
Он придвигается ближе, а я с напускной уверенностью вздергиваю подбородок.
– Пытаешься понять людей? – Отхожу назад. – Плохая идея.
– Я пытаюсь понять тебя. – Ноа Морт оказывается рядом. – Почему ты огрызаешься, ведешь себя так, будто я твой враг? Ариадна, посмотри на меня!
Не хочу! Я невольно перевожу взгляд на Мэтта. И мне чертовски больно. Колени подгибаются, но я стою ровно. Стою, потому что заслужила. Стою, потому что должна в полной мере испытать этот огонь, этот кипяток. Мэтт плачет. Я вижу его слезы, и в груди у меня что-то вспыхивает, переворачивается. Я судорожно выдыхаю.
– Ари!
– Что? – Порывисто оборачиваюсь и гляжу в шоколадные глаза отца. Руки не просто сжимаются в кулаки, они немеют от боли, но я продолжаю неистово сжимать их. – Что ты хочешь услышать, что я должна сказать?
– Умирая, люди обретают покой.
– Поэтому Хэрри вернулся совершенно другим человеком? Такой у тебя «покой»?
– Твой друг – обычный человек. Обычные люди умирают – и все.
– Не понимаю.
– Смерть – это тишина, Ари. Пустота. Люди умирают, и на этом все заканчивается. А твой друг пробыл за чертой какое-то время и вернулся: вернулся с воспоминаниями. Такое не проходит бесследно. Для меня минуты – это часы, а для него секунды – целая вечность. Хэрри пробыл в темноте, в тишине почти целую жизнь, и
