щурюсь, а он поднимает мою руку и касается тыльной стороны ладони своими теплыми губами.
– Если бы не эти мелочи, я бы не влюбился в тебя, Ари.
«Не влюбился». Что… что он говорит? Я резко отстраняюсь:
– Нет. – Холод возвращается. Кидается на меня будто голодный пес!
– Ари, тебе нехорошо?
– Не трогай меня! – Я распахиваю дверь, но Нортон хватает меня за руку. Я растерянно оборачиваюсь, а он наклоняется ко мне:
– Какого черта ты делаешь? Куда ты убегаешь?
– Будет лучше, если ты смиришься.
– Что?
– Ари больше нет. – Я смотрю парню прямо в глаза, и он застывает. – Она умерла.
Мэттью в недоумении разглядывает меня, а я нервно тру лицо.
– Забудь об этом. Я не должна была приходить.
Я срываюсь с места и несусь по темному парку, понятия не имея, что так пылает у меня в груди. Оно не должно пылать, ведь я мертвая. Я пустая!
Холод наваливается на меня, и я падаю под его весом. Я пустая, пустая!
Но почему тогда так больно?
Русоволосая незнакомка прижимает ладонь к моей груди, и я хмыкаю. Интересно, на что она способна. Видимо, ни на что, раз, чтобы одолеть меня, они дождались Йоля и еще нарисовали вокруг магические символы. Они меня боятся.
Я не отрываю глаз от угловатого лица девушки, а затем что-то загорается в груди. Не понимаю! Я пытаюсь стряхнуть неприятное чувство. Растерянно морщусь, сжимаю кулаки и ощущаю, как колючая энергия перетекает с кончиков пальцев незнакомки в меня, впитывается в кожу. Я часто дышу, но кислород словно не насыщает легкие. Что происходит? Я испепеляю ведьму взглядом и понимаю, что ей все равно. Она даже бровью не ведет. Она еще сильнее прижимает руку к моей груди, и ощущение превращается в жуткую боль, которая растекается по венам и взрывается где-то в голове. В глазах щиплет. Я не могу… не могу сопротивляться, начинаю чувствовать. Чувствовать! Это невозможно. Нет! Хочу смахнуть слезы с глаз, и тут обращаю внимание на свое запястье. На нем порезы, даже на локте есть порезы, раны на руке глубокие и не очень, оставленные лезвием или ногтями… Что со мной? Что вызывает испуг? Я вдруг понимаю, как много людей не проснется, как много людей погибло по моей вине. Я убийца.
– Это ты делала, – ровным голосом сообщает Этел. – Ты делала это каждый раз, когда лишала кого-то жизни. Ты что-то чувствовала, не нужно отрицать. Ты чувствовала вину.
Перевожу взгляд на девушку, рычу, прижав к себе израненную руку. Я не позволю ей копаться в моей голове, указывать на чувства и менять что-то во мне. Я отшатываюсь от нее, а она придвигается ближе и громко произносит:
– Вспомни! Вспомни это чувство! Оно ядовитое, как и мысли в твоей голове. Вспомни лицо каждого, кого ты убила. Каждого, кто умер из-за тебя! Что ты видишь? – Я зажмуриваюсь. Она не станет рыться во мне. Не станет! – Черные волосы, голубые глаза, черные волосы, голубые глаза. – Заткнись! Закрой рот! Я не хочу это видеть. Я не должна ее видеть. Пожалуйста! Но образ гордой холодной женщины так и стоит перед глазами. Образ женщины в нелепом фартуке. Образ женщины в толстом свитере. Ее руки обнимают меня крепко-крепко. Ее голос успокаивает и прорывается через все преграды. – Свитера, чай с мятой, угольные волосы. Кто это? – Слезы катятся по лицу, я мотаю головой, а ведьма настаивает: – Ари, скажи мне, кто это?
– Норин! – нечеловеческим голосом кричу я и сгибаюсь от боли. Боже, нет! Норин, я не могла… Ты не могла уйти. Меня трясет. Я падаю на колени, с ужасом распахнув глаза, ударяю себя ладонью по лбу и прошу: – Хватит! Пожалуйста, прекрати! – Пальцы дрожат, сдавливая виски. – Не надо, остановись!
Молодая ведьма присаживается рядом и тихо отвечает:
– Нет.
А затем ее ладонь вновь прикасается к моей груди, и я кричу что есть мочи. Едва не падаю, увидев перед глазами вспышку! И потом… потом я оказываюсь в другом месте. Не здесь, не в своей новой спальне. Я оказываюсь на похоронах родителей и сестры, я бросаю цветы – колючие розы, – которые летят в воздухе слишком долго, они ударяются о крышку гроба, и лепестки разлетаются в стороны, будто цветы давно завяли.
Еще одна вспышка. Я в школе, в огромном помещении – это бассейн. Я прикладываю к животу руки, пытаясь остановить кровотечение. А потом оборачиваюсь и вижу Мэтта. У него такая же рана. Парень едва стоит на ногах, но тянет ко мне руку, он сейчас упадет. Я не могу этого допустить. Упадет он, упаду я. Умрет он, умру я. Он не должен страдать, не должен, не должен! Но потом у него подкашиваются колени, и меня выбрасывает из этого видения очередная вспышка.
Я в морге, стою перед телом Хэйдана Нортона. Доктор спрашивает:
– Это ваш друг?
А я не отвечаю. Его лицо белое как снег, очков нет. Я касаюсь пальцами его темных волос, заправляю их за уши и замираю. Я убила Хэрри… Слезы льются по щекам, и я сгибаюсь, как после удара в живот. Я его убила, боже мой, я его убила!
Перед глазами вспыхивает яркий свет. Передо мной неожиданно оказывается Норин. Она стоит ко мне спиной. Что за…
Женщина оборачивается, и я понимаю, что из ее груди торчит стрела.
– Нет-нет… – От ужаса я замираю. – Нет!
Я ничего не могу изменить. Она падает передо мной. Кровь расплывается на ее свитере. Смотрю на это и чувствую, как внутри меня что-то ломается. Что-то сдавливает глотку и перетягивает веревкой легкие. Я смотрю на нее, смотрю… А потом кричу. Этот крик больше похож на рычание. Этот крик – моя боль, мое разбитое сердце. Я потеряла Норин и потеряла все, что придавало мне сил, что не позволяло сдаваться. Погибла моя воля, моя путеводная звезда. Всегда сильная, смелая, отчаянная, моя тетя лежит передо мной. И не дышит.
– Нет! – кричу я, раздирая горло. – Нет! – Боже мой, я не верю, этого не может быть. – Норин! – Слезы застилают глаза, но я зову ее. – Норин! Не поступай так со мной. Не поступай!
Искры вспыхивают на ладонях. Я хочу обнять ее, но не могу. Я чудовище и больше не имею права прикасаться к тем, кто мне дорог, я должна умереть. Я должна. Должна! Не хочу служить Дьяволу, не хочу причинять больше боль. Не хочу быть той, кем я являюсь.
Я даю отпор. Бросаю вызов! Если мои
