мне отпор, словно и не ощущает боли, судорог, изнеможения. Его трясет как лист, но он стоит.
Я оказываюсь совсем близко и неожиданно для себя прикасаюсь пальцами к его волосам. Не знаю, что заставляет меня медлить, что заставляет меня чувствовать себя разбитой, ведь я побеждаю. Совсем скоро я сломаю его, я так этого хотела! Но я не ощущаю удовольствия. Гляжу на этого молодого человека и испытываю странную привязанность, призрачную, едва ощутимую, но такую искреннюю. Такую чистую, что не может не отравлять вены. Что со мной? Глаза щиплет, ведь я понимаю, что одно мое слово, и этот человек никогда не станет прежним. Мэттью Нортон из моего прошлого умрет.
Я неосознанно прикасаюсь губами к его щеке. Я не думала, что способна на это. Неприятная судорога сжимает мои легкие. Что я делаю? Что со мной?..
Сдавливаю до боли пальцы и шепчу:
– Стреляй!
Мэттью нажимает на курок, и мы с ним вместе теряем часть себя.
Я глажу его по спине, упрямо подавляя в себе неизвестные чувства, и направляюсь в лес, оставляя позади эту пристань, этого человека… и этого мертвого ребенка. Да. Я убила ребенка. И что с того? Она мешала. Она стояла у меня на пути.
Я иду быстрее. Быстрее. Оглядываюсь по сторонам, понятия не имея, какого черта в моей голове возникают вспышки, немеют пальцы. Мы прострелили ей голову… Пуф, один выстрел – и малышки Эби больше нет. Разве это должно цеплять? Должно меня трогать, разрывать на куски? Нет.
– Уверена?
Я порывисто останавливаюсь и оборачиваюсь: неожиданно передо мной оказывается призрак Эбигейл Роттер с простреленной головой.
Я ошеломленно пячусь и шепчу:
– Не подходи… – На пальцах вспыхивают искры. – Не приближайся ко мне!
– Или что? – Ангельский голосок девочки прорывается прямо мне в сердце, из дыры в ее голове льется густая кровь. – Убьешь меня?
– Замолчи!
– Ты поступила нехорошо, Ариадна!
– Заткнись!
– Сегодня ты убила не только меня. – Эби подходит ближе, а я отшатываюсь. – Ты не только заставила Мэттью Нортона прострелить мне голову, но и лишила себя последнего шанса на спасение.
– Меня не нужно спасать.
– Ты так думаешь?
– Меня не нужно спасать! Убирайся!
– Нет. – Девочка хлопает густыми ресницами. – Я всегда буду так близко, что ты будешь слышать мое дыхание. Мы станем хорошими подругами – ты и я. Будешь закрывать и открывать глаза, видя мое лицо, видя эту рану. – Эби прижимает пальцы к глубокой дыре, из которой торчат обугленные куски кожи, и улыбается.
Я задыхаюсь. Хватаю себя за волосы и резко дергаю.
– Нет, – зажмуриваюсь, – нет-нет. Это неправда.
– Ты убила меня.
– Нет.
– Ты чудовище.
– Закрой рот!
– Как ты могла так со мной поступить? – Я открываю глаза, а Эби стоит прямо передо мной. Так близко, что я замечаю полопавшиеся сосуды в ее глазах. – Ты монстр.
– Тебя здесь нет.
– Увы, – Эби пожимает худенькими плечиками, – я здесь в отличие от твоей души.
Она смеется. Детский смех разносится по лесу, поднимая ветер, заставляя птиц сорваться с веток. Что-то во мне лопнуло. Я судорожно вдыхаю воздух, а он обжигает глотку. Мне нечем дышать! Я обессиленно валюсь на колени, вонзаю ногти в запястье и с силой дергаю руку на себя, на ней остаются ровные глубокие ссадины, я всхлипываю. Стучу по мокрой земле, чувствую, как в груди растет нечто горячее, колючее, и зажмуриваюсь, будто это остановит механизм, предотвратит боль. Но ничего не меняется. От моих рук отскакивают искры – листья вспыхивают и загораются. Не знаю, как это контролировать, и просто наблюдаю за огненной дорожкой, которая бежит от меня к стволам деревьев, забирается по веткам, ломает их и валит вниз. Поднимается дым. Ветер гонит его по лесу, будто расстилает покрывало, огонь распространяется дальше и дальше. Я обессиленно прищуриваюсь. Пожалуй, в этот момент я что-то чувствую. Но эмоция мимолетна, как яркая звезда, сверкнувшая на небе и тут же исчезнувшая. Вокруг пылают костры, и я сижу посреди огня и не боюсь его. Я знаю, что огонь для меня опасен, но я принимаю его. Теперь нас что-то связывает: тяга к разрушению и отсутствие души.
Он паркуется под деревом. Машина глохнет, он выключает ближний свет, а я стою в тени сплетенных ветвей и не понимаю, что делаю здесь. Что забыла в этом месте.
Сегодня мой день рождения, и внутри неспокойно. Мне чего-то не хватает, и дело не в окружении, не в моих поступках. Дело в чем-то конкретном. Мне всегда холодно. Никто не может меня согреть. Может, поэтому я здесь, потому что не знаю, что я чувствовала к этому человеку, но я помню, что мне было рядом с ним тепло. Это абсурд, меня не должно волновать его существование. Но я ничего не могу с собой поделать… Меня тянет к этому парню, как будто между нами мистическая связь, которую нельзя объяснить.
Я открываю пассажирскую дверь, без спросу сажусь в салон. Глаза Мэттью Нортона вспыхивают презрением, недоумением, и я приказываю:
– Притворись, что все как прежде. Притворись, что я прежняя.
Зачем я это делаю? Не понимаю. Не понимаю! Это одержимость. Редкие вспышки в моей голове, которые обескураживают, берут под контроль мысли. Я смотрю на парня, а он откидывается на сиденье и протяжно выдыхает:
– Что мне делать?
Отвечаю первое, что приходит на ум:
– Жить дальше.
Мэттью закатывает глаза, а я поддаюсь странному порыву и беру его за руку. Мэтт с интересом глядит вперед, сквозь лобовое стекло, и переплетает наши пальцы. Невольно. Я не могу не обратить на это внимания.
– Мой отец сегодня пригласил в дом мозгоправа.
– Что? – Я удивлена. – Серьезно?
– Да. Решил, что мне пора пообщаться со специалистом.
– Наверное, он хочет как лучше.
Притворяться хорошей не так уж и сложно. Мэтт хмурится. Мне вдруг кажется, что для этого парня сложны даже простые вещи. Он постоянно что-то анализирует, думает.
– Ты слишком много внимания уделяешь мелочам.
– Так в этом ведь весь смысл.
– Смысл чего?
– Всего. – Он усмехается, а я замираю. – Ты поздоровалась со мной через тринадцать секунд, после того как села рядом на первом уроке биологии. – Ошеломленно смотрю на парня и задерживаю дыхание. – Ты ненавидишь, когда я закатываю глаза. Морщишь нос, когда тебе что-то не нравится. Ты не можешь отличить комбайн от соковыжималки. И да, ты поцеловала меня под песню Дэвида Боуи «День святого Валентина».
Я хлопаю ресницами. Фоном играет радио. Мэтт приближается ко мне и улыбается, я давно не видела, чтобы он улыбался. Я
