Спрятав пистолет в карман, Марвин побрёл по дороге, а Гермес левитировал на вершину скалы, с которой открывался великолепный вид на окрестности.
Иезайя довольно быстро добрался до перекрёстка. И уже издали обнаружил весьма досадную помеху, которая грозила сорвать все их планы. На перекрёстке стоял открытый экипаж, запряжённый парой лошадей, – то, что пару веков назад во Франции назвали бы «ландо». В экипаже сидел с закрытыми глазами измождённый расфуфыренный тип с золотым обручем на голове. На козлах пристроился пожилой кучер с сосредоточенным лицом, который пристально смотрел вдаль, на убегавшую к югу дорогу.
Если верить Гермесу, царь должен был прибыть на перекрёсток в ближайшие двадцать минут, проводить же акцию при свидетелях было немыслимо. Марвин посмотрел на часы, но они стояли: вчера перед сном, переполненный новыми впечатлениями, он забыл их завести.
– Эй, приятель! – обратился он к кучеру. – Не подскажешь, сколько времени?
– Пошёл вон! – огрызнулся кучер и снова устремил взгляд к горизонту.
– Эй, ну ты чего? – мигом напрягся Иезайя. – По-человечески говорить разучился? Я тебе не грублю вроде бы.
– Замолчи, смерд! – прошипел возница. – А то как тресну скипетром по башке!
– От смерда слышу! – Окончательно рассвирепев, Марвин с размаху хлопнул по ладони бейсбольной битой. – А ну, вылазь из брички, городской пижон! Сейчас я тебе покажу, как расправляются с вами техасские дальнобойщики!
– Так, стоп, – мигом остыл незнакомец. – Так это ты, что ли, Эдип из Коринфа?
– Ну, допустим! – Иезайя независимо отставил ногу в сторону.
– Извини, сынок! – широко улыбнулся кучер, слезая с козел. – Не признал. Я царь Лай.
– Не похож ты что-то на царя, папаша, – подозрительно заметил Марвин.
– Ну, да, да! – Кучер небрежно бросил на скамью вожжи. – Это вынужденная маскировка. На случай, если претендент на трон решит воспользоваться снайперской винтовкой. Но у меня есть все документы… – Он вытащил из внутреннего кармана жетон, похожий на полицейский, на котором золотом было выгравировано по-английски: «Лай, царь Фив». – Это, разумеется, для приезжих, – пояснил он, пряча жетон обратно в карман, – здесь-то меня каждая собака знает. Но как же это я тебя не признал? Специально приехал пораньше, чтобы поговорить спокойно, и на€ тебе. Чуть всё не испортил. Правда, я ждал, что ты появишься со стороны Коринфа, да и представлялся ты мне немного другим… – Он скользнул по Марвину чуть презрительным взглядом, и тот, внезапно смутившись, поспешно стащил с головы бейсболку. – Впрочем, не одежда красит пурпуром человека, а человек одежду. Я ведь сам сейчас вовсе не в царских одеяниях. Но к делу. Ты планируешь убить меня, не так ли?
Внезапно заданный в лоб, этот вопрос окончательно сбил Марвина с толку. Он хотел соврать, но поймал дружелюбный, понимающий взгляд Лая и совершенно смешался.
– Ну, собственно… – Он вытянул из кармана пистолет, позорно зацепившись обоймой за подкладку. – Убить, да. Да, хочу убить.
– Не делай этого, сынок! – Взгляд Лая прямо-таки сочился сочувствием и всепрощением. – Ты ведь очень не хочешь этого делать, верно? Не так-то просто выстрелить в безоружного старика, нет?
– Вот ещё! – В Иезайе внезапно снова проснулся трезвый расчёт, и он вздернул «магнум». – Как же я тогда стану царём? И можешь даже не предлагать мне в обмен на свою жизнь деньги, женщин и половину царства. Зачем мне это, если, убив тебя, я возьму всё?
– Подожди-подожди! – горячо заговорил Лай. – Ты непременно станешь царём, но для этого не надо никого убивать. Видишь ли, я сам хочу сбежать от всего этого. Скрыться. Придворный этикет, обеденные церемонии, судебные тяжбы подданных, внешнеполитические интриги… Знаешь, как это всё утомляет, как непросто быть правителем? Вот, к примеру, Великого Инку каждое утро обсыпали порошковым золотом, и он ходил так до заката, когда ему разрешалось совершить омовение в священном озере. Очень красиво, конечно, и почётно, но думаешь, это приятно – целый день ходить обсыпанным порошковым золотом? Всё тело зудит, и кожа совершенно не дышит, и вообще чувствуешь себя как дурак… – Лай поёжился. – Понятно, если ты родился в трущобах и в жизни не ел ничего вкуснее анчоусной селёдки, участь царя выглядит весьма завидной. Однако если трюфели в икорном соусе опротивели тебе уже к двенадцати годам, а самые красивые женщины – к восемнадцати… – Царь Фив вздохнул. – Тут поневоле взвоешь. Столько условностей, столько обязанностей, столько ограничений… Иногда я лежу без сна в своей шикарной спальне слоновой кости и мечтаю о тростниковом шалаше на берегу реки, простом крестьянском ужине и жене – дочери рыбака, с грубоватыми чертами лица и обветренными руками…
– Понимаю, – вежливо ответил Иезайя. Честно говоря, ни черта он не понимал этого зажравшегося сноба.
– Ну так вот, – продолжал Лай. – Я давно лелею в душе мечту сбежать от этого невыносимого, разъедающего душу бремени власти и богатства. И тут такой случай! Мой сынок Эдип, такая умница, – так получилось, что мы оказались разлучены, ещё когда он был младенцем, – выяснил, что ему предначертано убить меня, если он собирается стать царём Фив. От греха подальше он отказался от короны и сбежал. Однако он прекрасно понимал, что боги будут вынуждены взять кого-нибудь на его место, иначе миф об Эдипе рухнет, а это внесёт непредсказуемую сумятицу в культуру западной цивилизации. Сын сумел связаться со мной и посоветовал мне убрать нового претендента на трон, используя мои связи в «Коза ностра», но я резонно возразил, что в этом случае боги наймут другого. Капля, как известно, камень точит, и рано или поздно один из претендентов всё-таки добьётся своего. Поэтому мы решили, что мне лучше сразу уступить. Понимаешь? Исчезнуть, как Эдипу. Для этих целей я одел в свой костюм одного несчастного, который умирает от чахотки. Кроме того, у него рак предстательной железы, туляремия, саркома, экзема, тахикардия, половой герпес и стоматит. Одним словом, он с величайшей радостью согласился на эвтаназию. Ты пристрелишь его вместо меня, понимаешь? Когда же этот псевдоцарь умрёт, его кучер, то есть я, с воплями ужаса убежит с места цареубийства в холмы. Вот и всё. К вечеру я уже буду в Фениксе, а утром чартерным рейсом прибуду на остров Ибица вместе с одной подружкой и навсегда исчезну из твоей жизни. Как тебе такой план?
– Ну, я не знаю, – замялся Иезайя. – А что мне помешает, скажем, выстрелить в спину убегающему кучеру? Чтобы, так сказать, не оставлять свидетелей?
– Сынок, – ласково улыбнулся Лай, – ты же ведь не захочешь, чтобы я потом всю жизнь являлся к тебе по ночам в белых тапочках?
– Вряд ли, – согласился Марвин. – А этот, – он махнул пистолетом в сторону измождённого человека в царском убранстве, – не будет мне являться?.. Эй! – позвал он. – Вы меня слышите? Вы действительно добровольно согласились на эвтаназию?
Человек в роскошных одеяниях с трудом приоткрыл воспалённые глаза, с тоской посмотрел на своего потенциального палача.
– Хватит болтать! – сухо прокашлял он. – Ради Зевса, пристрелите меня скорее! Я умираю в муках, и делаю это уже восьмой год подряд! Когда же это всё наконец закончится?..
– Кроме того, я положил его семье весьма солидную пенсию по утрате кормильца, – добавил Лай, – и они вряд ли будут тебе благодарны, если ты вернёшь им умирающего кормильца вместо пенсии.
– Ну, что ж… – Иезайя тщательно прицелился в блаженно прищурившегося больного, потом опустил пистолет. – Нет, не могу.
– Почему?! – в один голос вскричали царь и страждущий.
– Я не могу стрелять в человека, если он на меня смотрит, – пояснил Иезайя. – Велите ему не смотреть!..
– Может, ему ещё глаза завязать или поставить лицом к стенке? – прошипел Лай. – Хватит валять дурака, за нами наблюдает Гермес!
Человек в ландо вдруг забился в жестоких конвульсиях, на губах его выступила сиреневая пена.
– Проклятие! – простонал он. – Приступ! Ребята, вы давайте либо пристрелите меня скорее, либо дайте таблетки! Вон там, в сумке…
