Будучи разумным человеком, он не испытывал ненависти к Тристану — ребенку, которого обожала Элис, к этому обаятельному мальчику, незрелому дурачку, который так необдуманно разрушил его брак. По дороге в Оксфорд он уже решил, что нет смысла быть суровым с Тристаном. Он будет вести себя как здравомыслящий человек и постарается побороть ненужные вспышки гнева.
Переходя дорогу, он старался отогнать от себя пренеприятнейшую картину: в объятиях друг друга Тристан и Руфа. Он нажал потускневшую медную кнопку звонка, отодвинув ногой кипу телефонных справочников в целлофановой обертке. Эдвард почувствовал, как бешено бьется его сердце. Даже прячась в окопах от снарядов, он не испытывал такого страха и волнения. Все слова, которые он приготовил, показались ему неуместными.
Внутри дома послышалось какое-то движение. Эдвард весь напрягся и был застигнут врасплох, когда дверь открылась и на пороге показалась круглолицая маленькая девочка лет двенадцати. Ее макушка едва доставала ему до груди. Ее карие глаза смотрели на него серьезно сквозь круглые очки.
— Вам кого?
— Я… Э-э… Тристан дома?
Девочка осторожно проговорила:
— Он вроде дома, а вроде и нет.
— Я его дядя, — сказал Эдвард и добавил: — Он непременно захочет меня увидеть, а позже я не смогу зайти. Я приехал в Оксфорд всего на несколько часов.
— О'кей, — сказала она. — Это другое дело. Проходите.
Эдвард прошел за ней в узкую кухню, окно которой выходило на маленький садик позади дома. В кухне стояла новая дешевая мебель и царил страшный беспорядок. У стены примостился небольшой стол с двумя расшатанными стульями. Эдвард сел на один из них, чтобы занимать меньше места.
— Я — Клайти, — сказала девочка.
— Что?
— Это мое имя. Я Клитемнестра Уильямс. Мой папа преподает античную филологию.
— Я — Эдвард Рекалвер. — Он ждал, скажет ли ей что-то его имя.
Она только спросила:
— Хотите чаю? — Она знала, как следует вести себя со взрослыми. — Есть с мятой и ромашкой. Ну и, конечно, обычный.
Эдвард не смог сдержать улыбку.
— Обычного, пожалуйста. Откуда ты знаешь Тристана?
— Я здесь живу. — Она взяла две чашки с сушки посуды и слегка ополоснула их под краном. — Я его квартирантка.
Он подумал, что она, вероятно, старше, чем кажется.
— А в каком колледже ты учишься?
— В Сомервиле. Я учусь на филологическом факультете, как и Тристан.
«А она ведь знает, о чем я собираюсь ее спросить», — мрачно подумал Эдвард. Он не знал только, как ему потребовать встречи с Тристаном и Руфой.
Она спросила:
— Вам с молоком?
— Да, пожалуйста.
Клайти подошла к холодильнику, увешанному магнитами, фотографиями и небрежно написанными записками. На внутренней дверце стояло несколько картонных коробок молока, на некоторых из них уже образовалась желтая творожистая корка. Она понюхала две или три коробки, наконец, выбрала наиболее свежую и закрыла дверцу холодильника. Она готовила чай медленно, словно перед экзаменационной комиссией. Эдвард чувствовал себя глубоким стариком, он был тронут ее свежестью.
Она села на стул напротив него. Их колени соприкасались под столом.
— Я думаю, мне следует сказать ему, что вы дожидаетесь его, — сказала она.
Ее доверчивость встревожила Эдварда. Неудивительно, что Настоящий Мужчина так беспокоился о своих дочерях. Можно представить, как чертовски страшно ему было выпускать своих дочерей во взрослую жизнь, зная, что с ними могут сделать мужчины.
Он вдруг заметил фотографию на дверце холодильника. Очень счастливая Руфа позировала на фоне его фермы. Он почувствовал безысходное отчаяние и тоску. Клайти с любопытством проследила за его взглядом. Он решил, что нечестно пользоваться ее неведением.
Он мягко сказал:
— Я муж Руфы.
В любых других обстоятельствах ему показалось бы очень комичным то, как Клайти широко открыла рот. Его слова привели ее в полное смятение.
— Вы? О Боже, он убьет меня! Боюсь, что мне нельзя было пускать вас в дом!
— Я уйду, если вы хотите.
— Нет, это просто глупо. — Она постепенно приходила в себя. — Понимаете, я представляла мужа Руфы стариком. А вы еще очень молодой. Вы… вы ведь пришли не для того, чтобы убить его.
Он непроизвольно улыбнулся.
— Нет.
— Ну, я думаю, вам следует остаться. Рано или поздно ему все равно придется встретиться с вами. А мне вы кажетесь вполне порядочным человеком.
Эдвард мысленно написал письмо отцу Клайти, преподавателю античной филологии, умоляя его предупредить дочь о мужчинах, которые кажутся вполне порядочными.
— Спасибо. Как вы видите, я не вооружен и более или менее в здравом уме. Я только хочу поговорить с ними.
Эти слова вновь привели ее в смятение.
— С ними? О нет… Она…
Клайти попыталась что-то придумать на ходу, но, сдавшись, сказала:
— Послушайте, я ничего не буду говорить. Это не мое дело. Я провожу вас наверх.
Руфы здесь нет. Эдвард почувствовал внезапную злость на Тристана. В отсутствии Руфы, которая могла бы сдержать его, у него возникло желание содрать с этого мерзавца шкуру. С мрачным видом он шел за Клайти по грязным ступеням, застеленным новым ковром.
Наверху она тихонько постучала в закрытую дверь.
— Трисс!
Из комнаты раздался раздраженный голос:
— Чего тебе?
— К тебе пришли.
— Скажи, чтобы катились к черту.
— Я не могу, — сказала Клайти. — Это муж Руфы.
Повисла гробовая тишина. Прошло довольно много времени, прежде чем раздался звук отодвигаемого стула и шаркающие шаги. Эдвард напрягся, его руки непроизвольно сжались в кулаки.
Дверь открылась. Прямо перед собой он увидел голубые глаза Тристана. Выглядел он ужасно. Бледное лицо распухло от слез, волосы были грязными и слипшимися. Он был воплощением горя. У Эдварда появилось дурное предчувствие. Они беспомощно смотрели друг на друга, не зная, с чего начать.
— Я вас покину, — с явным сожалением сообщила им Клайти. — Думаю, что при данных обстоятельствах вам действительно нужно все выяснить. — Она пошла вниз.
Эдвард спросил:
— При каких обстоятельствах? Почему она говорит загадками? Где Руфа?
— Входи, — сказал Тристан. В его голосе было что-то зловещее. — Можешь устроить мне сцену. Я даже представляю ее.
Вернувшись в комнату, он уселся за письменный стол у окна, на котором были разбросаны бумаги.
Эдвард подавил в себе желание дать ему подзатыльник.
— Где Руфа?
— Ушла, — сказал Тристан.
— Ушла? Что ты говоришь?
