Наконец я втащил Эвелину наверх, помог ей выбраться из колодца и
забрал у нее сумки. Она внимательно осмотрелась по сторонам, ежась в
мокром костюме. Мы вытряхнули воду из сапогов и кое-как выжали одежду на
себе.
— У тебя кровь, — заметила Эвьет.
— Ерунда, ободрался о веревку… Впрочем, перевязка не помешает.
Вот тебе заодно и практическое занятие.
К счастью, моя мазь для заживления ран не пострадала после всех
купаний. С сухим перевязочным материалом дело обстояло хуже — что ж,
придется сушить его прямо на руках. Под моим руководством Эвьет смазала
и перевязала мои ладони.
— Куда теперь? — спросила она.
Я посмотрел на мутно-желтое солнце, проступавшее сквозь сизый
туман, словно пятно мочи сквозь несвежую простыню, и прикинул положение
сторон света.
— Не знаю, какие ворота отсюда ближе и все ли из них открыты, -
сказал я, — но, в конце концов, Нуаррот на востоке, так что идем туда.
— Мы все еще направляемся в Нуаррот?
— У тебя есть идеи получше? Не догонять же тех, от кого мы еле
спаслись здесь?
Эвьет подумала.
— Пожалуй, ты прав, — решила она. — Он все еще мой сеньор. А у нас
теперь нет даже коня. Пошли.
Мы прошли между уцелевшими домами и двинулись по улице. Идти в
мокрой одежде и хлюпающей обуви было не слишком приятно, но все-таки
лучше, чем стоять в ледяной воде. Мертвые здания по обе стороны глядели
на нас пустыми глазницами окон, раззявив в безмолвном крике беззубые рты
выбитых дверей. Трупов на мостовой, как и в Комплене, было не очень
много, но кровь в лужах была еще свежей, и ее тяжелый железистый запах
порою даже забивал запахи пожаров. Те из мертвецов, что при жизни были
победнее, лежали в своей одежде и даже обуви: мародерам достался слишком
большой кус, особенно учитывая предыдущий рейд по окрестным селениям, и
они проявляли разборчивость. Но, опять же как и в Комплене, то тут, то
там попадались свидетельства остроумия победителей. Так, через одну из
узких боковых улиц было перекинуто копье, уложенное противоположными
концами в окна третьих этажей с разных сторон улицы. На это копье были
насажены — перпендикулярно улице, лицами в одну сторону — трое
близнецов. Мальчики примерно четырех лет от роду. Убийцы попытались
проткнуть их совершенно одинаково и придать им одинаковые позы; все трое
клонили голову на левое плечо.
Повсюду было по-прежнему противоестественно тихо. Так не бывает
даже на кладбище, где шепчутся листья на ветру, стрекочут кузнечики в
траве и чирикают птицы. Лишь человеческий город может сделать смерть -
абсолютной. Впрочем, кое-какая жизнь оставалась и здесь. Поперек улицы
лежал, раскинув отечные ноги, труп толстяка с размозженной головой, и
две крысы лакомились остатками его мозгов. Та, что поменьше, подъедала
серые комочки, разбрызганные по мостовой, а та, что побольше, по пояс
втиснулась в дыру в черепе. Они не сочли нужным прервать свое занятие,
когда мы проходили мимо — словно чувствовали, что теперь настало их
время.
Вдруг из темноты подъезда слева выступила бледная безмолвная
фигура, протягивая ко мне какие-то бело-красные отростки, мало похожие
на человеческие руки. Я вздрогнул и отшатнулся, одновременно
оборачиваясь к ней. Эвьет тихо охнула.
То, что в первый миг могло показаться явившимся из мрака жутким
призраком, было живым человеком — молодой женщиной, вероятно, не старше
двадцати лет. На ней не было никакой одежды и обуви. Ее кожа блестела от
пота и крови. Светлые волосы, еще недавно, вероятно, пышные и ухоженные,
слипшимися прядями падали на мокрые плечи. Обе ее груди были отрезаны;
на срезах под багровыми потеками был явственно виден желтоватый жир, и
две кровавые полосы тянулись вниз по животу. Кровь текла и по ее голым
ногам, сочась из разодранной промежности. Еще две тонкие темно-красные
струйки, словно слезы, тянулись по щекам из багровых дыр на месте глаз.
Она неуверенно шагала вперед, вытянув руки, на которых не осталось ни
одного пальца.
Удивительное дело, но, несмотря на все эти жуткие раны, она не
кричала и даже не стонала. Вероятно, это было следствием шока. Лишь ее
дыхание было неестественно частым.
Хотя я уклонился от прикосновения окровавленных культей, она
почувствовала наше присутствие и остановилась, даже слегка подалась
назад. Мы тоже стояли, уставившись на нее. Конечно, тот парень на дереве
был изувечен еще более страшно. Но он, по крайней мере, был агентом, и
его пытали, чтобы добыть информацию. Здесь же…
Однако — не была ли эта девушка одной из тех, кто всего сутки назад
кричал и улюлюкал на площади, радуясь казни еретиков?
— Кто здесь? — хрипло спросила она. Стало быть, по крайней мере ее
язык мучители не тронули.
— Я не солдат, — мягко произнес я. — Я врач.
— Помогите мне, — она снова сделала шаг в мою сторону. Эвьет
дотронулась до моей руки. Я встретился с ней взглядом и покачал головой.
— Здесь можно помочь только одним способом, — ответил я вслух,
доставая нож с узким лезвием.
— Нет! — лемьежка в ужасе отшатнулась, поняв, что я имею в виду. -
Я хочу жить! Жить!
— Как будет угодно, — пожал плечами я, убирая нож. Теоретически,
если она не умрет от заражения и потери крови, ее раны не смертельны -
но, разумеется, беспалая и слепая в мертвом городе, она все равно
обречена. Это просто растягивание агонии. Однако мой принцип — никому не
помогать против его воли. — Идем, Эвьет.
Мы отошли на несколько шагов; Эвелина не удержалась и обернулась. Я
тоже бросил взгляд назад. Лемьежка уже стояла посреди улицы спиной к нам
— возможно, хотела дойти до центра города. Я обратил внимание на мелкий
сор, налипший на ее мокрую спину — видимо, ее насиловали на полу — и
черные синяки на ягодицах.
— Мы действительно не могли ей помочь? — тихо спросила Эвелина.
— Не так давно ты была против того, чтобы помогать раненым
грифонцам, — усмехнулся я.
— Но она же не солдат!
— Ну, я мог бы без всякой пользы для нас потратить свои
медикаменты, чтобы обработать ее раны. Это бы уменьшило боль, остановило
кровопотерю и позволило бы ей умереть не в течение ближайших суток, а,
скажем, дня через три-четыре. Чтобы действительно спасти ей жизнь,
пришлось бы выхаживать ее много дней. И находить кого-то, кто смог бы в
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
