Голоса зазвучали еще ближе, но я, сколь ни напрягал слух, не мог
понять, о чем они говорят: труба колодца превращала их в неразличимое
"бу-бу-бу". А затем… наверху скрипнул ворот, веревка натянулась, и я
услышал плеск вынырнувшего из воды ведра.
Проклятье! Без веревки нам отсюда не выбраться! Но и пытаться
удержать ее — значит неминуемо выдать себя. А я был теперь фактически
беспомощен. Я уже не мог применить мое тайное средство. Раньше не хотел,
а теперь — просто не мог.
Затаив дыхание, мы с Эвьет прижимались к стенкам колодца и слушали,
как скрипит ворот, поднимая свой груз. Видеть это мы не могли — темнота
была абсолютной. Вода из покачивавшегося на веревке ведра несколько раз
плескалась через край, обдавая нас брызгами. Затем скрип смолк, и сверху
донесся короткий стук — ведро поставили на бортик. Я очень надеялся, что
они не обратят внимания на вмятины, или не придадут им значения…
Но им было не до этого. Разгоряченные погоней и убийствами солдаты
просто хотели напиться холодной воды. А заодно, вероятно, ополоснуть
лицо и наполнить свои фляги. Сверху, гулко отражаясь в трубе, доносился
то плеск, то стук, с каждым разом все более звонкий — ведро поднимали,
лили воду через край, снова ставили. Нет, похоже, о нас они не
догадываются. Но если в итоге они оставят ведро наверху…
А затем раздался самый звонкий удар — видимо, кольчужным кулаком по
металлу — и снова заскрипел ворот. Они сбросили ведро обратно в колодец!
Вскоре оно плюхнулось в воду. Голоса удалялись. Солдаты ушли.
Я настороженно прислушивался еще некоторое время. Откуда-то
доносились крики, но очень издалека. На площади явно все было тихо. Я
нашарил ногой лежавшие на дне сумки, нагнулся, поднял их, повесил на
плечо, невзирая на стекающую с них ручьями воду. Кое-что из моих банок и
коробок закупорено достаточно надежно, зато все прочее, очевидно,
промокло… Ладно. Все могло быть и хуже.
Я протянул руку сквозь тьму и нащупал мокрое плечо Эвьет.
— Как ты?
— Н-нормально… Холодно только очень. Хуже, чем в моем озере.
Я подошел к ней и обнял ее за плечи. Мы прижались друг к другу,
чтобы стало хоть немного теплей. Арбалет уже висел у Эвелины за плечом.
— Ничего, — ободрил я ее, — сейчас вода, попавшая под одежду,
прогреется, и станет легче.
Девочка печально вздохнула. Я подумал, что она сейчас произнесет
что-нибудь жалобное, вроде "Скажи, мы ведь выберемся отсюда?" Но она
спросила нечто совсем иное:
— Скажи, почему ты так и не обнажил свой меч?
— Что такое есть я на фоне всех тех, кто машет мечом, как пел один
менестрель… Если бы я ввязался с ними в ближний бой, нас бы обоих уже
не было в живых, — честно ответил я.
— Все равно, мог их хотя бы припугнуть.
— Не думаю, что они бы сильно испугались. Это же профессиональные
солдаты. От твоего арбалета было куда больше пользы. Кстати, — поспешил
я отвести разговор от своих боевых умений, — почему второму ты попала в
ногу? Промазала или пожалела?
— Я никогда не мажу с десяти ярдов! — возмутилась Эвьет и угрюмо
добавила: — Просто подумала, что убитого они бросят, а ради раненого
остановятся, чтобы помочь ему. Остановился, правда, только один…
— Умница! — восхитился я. — Мне следовало самому сообразить.
— Все равно… Мерзко все это. Думаешь, меня радует, что пришлось
стрелять в своих? Одного даже убить…
— Это было необходимо. Или он, или…
— Я понимаю! Не надо объяснять мне прописные истины, Дольф. Но от
того, что истина прописная, она ведь не становится менее мерзкой?
— Да. И наоборот — оттого, что нечто приятно, оно не становится
истинным. Люди регулярно об этом забывают.
Эвьет помолчала. Я почувствовал, как ее пробрала крупная дрожь,
затем девочка все же смогла ее унять.
— Верного жалко, — сказала она наконец.
— Пусть тебя утешит то, что теперь он служит в армии твоего
сюзерена, — ответил я. — Так он принесет больше пользы делу Ришарда, чем
когда на нем ездил я.
— Все равно. Его ведь никто не спрашивал, хочет ли он менять
хозяев. Он будет тосковать.
— Да какая ему разница? Он — всего лишь конь, — пожал плечами я,
отметив мысленно, что Эвелина ненавязчиво причислила к хозяевам Верного
и себя.
— Он был нашим другом! — возмутилась она.
— Хорошим слугой — да. Но дружба возможна только между равными.
Лошади, конечно, умные животные, но их все же нельзя равнять с
человеком.
— Ну да, конечно, — саркастически изрекла Эвелина. — То, что сейчас
творится наверху — очень умно?
— Мне казалось, ты должна быть довольна, — усмехнулся я. — Как
видишь, это уже не ничейный размен трупами. Лев в итоге окажется в
солидном выигрыше. В Лемьеже народу, как минимум, втрое больше, чем в
Комплене. А вместе с беженцами и вчетверо.
— По-твоему, это хорошо?!
— По-моему, нет. Но Ришард — твой сюзерен, а не мой.
— Да что ты заладил — "сюзерен, сюзерен"! Я понимаю — заманить и
разбить вражескую армию. Понимаю — преследовать бегущих солдат, потому
что иначе они перегруппируются и снова нападут. Понимаю неизбежные
жертвы во время осады и штурма. Но эта жуткая нелепая резня и бойня…
Они ведь убьют всех в городе?
— Во всяком случае, постараются.
— Но это же… в конце концов, это просто глупость! Пусть это -
грифонцы, но они ведь тоже подданные Империи…
— Не большая глупость, чем вся эта война, — ответил я. — Ну,
допустим, не удалось договориться о правах на престол на основании
имеющихся законов — ну бросили бы жребий, в конце концов…
— Жребий? — баронессу, похоже, шокировала эта мысль. — Ты
предлагаешь решать серьезнейшие государственные вопросы с помощью
жребия?!
— А что, двадцать лет войны — лучше? И конца ей не видно… Иной
раз я думаю, что замена императора на игральную кость была бы самой
прогрессивной реформой управления за всю нашу историю. Кость, по крайней
мере, не умеет упорствовать в собственных ошибках. И не имеет ни врагов,
ни любимчиков.
— Нет, я, конечно, понимаю — Ришард мстит за Комплен, но…
— Эвьет, — вздохнул я, — боюсь, ты понимаешь не все.
И я растолковал ей "шахматную комбинацию".
— Это всего лишь твоя версия! — агрессивно возразила Эвелина.
— Сопоставь факты, — пожал плечами я. — Придумай более логичное
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
