(хотя таковые наверняка были, но, вероятно, отсиживались по подвалам и
прочим укрывищам), мы подошли к восточной надвратной башне. Выход был
открыт. На левой створке внутренних ворот было крупно и размашисто, с
потеками, написано кровью: "ЛЕФ ПРАВИТ", на правой — "ЗА КАМПЛЕН!"
Писавшие явно не слишком хорошо владели грамотой. Здесь же валялось
несколько отрубленных рук, очевидно, послуживших им малярными кистями.
Соблюдая меры предосторожности, мы вышли из города, но опасения
были напрасны — вокруг, насколько хватало глаз, не было ни души. Мы
зашагали на восток по той самой дороге, что всего два с половиной дня
назад привела нас в Лемьеж. Эвьет вдруг остановилась, решительно сняла
мокрые сапожки и пошлепала дальше, неся их в руке. У меня было искушение
последовать ее примеру, но я не решился — все же я не ходил босиком с
детства и не был уверен, что в случае чего смогу бежать без обуви столь
же проворно, как в сапогах. Солнце уже вовсю припекало, обещая быстро
высушить нашу одежду; однако у меня не было никакого желания маячить
посреди проезжего тракта, так что, дойдя по первого же леска, мы
свернули под сень деревьев, в столь неприятную для людей в мокрых
костюмах прохладу, которую только усугублял блуждавший в листве ветерок.
Поначалу мы шли весьма резво, подгоняемые как возбуждением от всех
событий последних часов, так и простым желанием согреться, но затем
усталость после насыщенной всем, кроме спокойного сна, ночи стала брать
свое. Я заметил впереди и слева просвет в листве, и вскоре мы вышли на
залитую солнцем овальную поляну, заросшую высокой травой. Эвьет охотно
поддержала идею устроить там привал.
Мы нарвали травы (я попытался было косить ее мечом, сидя на
корточках, но убедился, что это не слишком удобно) и собрали ее в кучу в
центре поляны, устроив себе мягкую лежанку. Я разложил сушиться на
солнце свою рубашку, волчью шкуру и вещи из сумок; рядом поставил нашу
обувь, набив ее травой изнутри. Эвьет уже улеглась на импровизированном
ложе в компании со своим арбалетом и довольно потянулась, как человек,
честно заработавший хороший отдых после трудного дня.
— Ты удовлетворена? — спросил я, ложась рядом.
Ей не требовалось уточнять, о чем речь.
— Это первый, — спокойно ответила девочка. — Начало положено.
— Но, надеюсь, ты не собираешься теперь гоняться по всей стране за
этими Марбелем и Матеусом?
— Маркусом, — поправила Эвелина. — Нет, я помню про главную цель.
Но я и за Контрени гоняться не собиралась. Повезло один раз — может
повезти еще.
— Кстати, о главной цели… Ты ведь понимаешь, что у любого из
родни тех, кто был убит сегодня в Лемьеже, ничуть не меньше оснований
мстить Ришарду, чем у тебя — Карлу? И даже у близких тех, кого
специально подставили под грифонские мечи в Комплене…
— Понимаю, — нахмурилась Эвьет. — Но — как ты там говорил, Дольф?
Общей справедливости для всех быть не может, и надо просто следовать
своим интересам. Я больше не уверена в том, что в мои интересы входит
трон для Ришарда. Но в них совершенно точно входит могила для Карла.
Кстати, пусть даже беззащитный Комплен был провокацией — никто не
заставлял Лангедарга на эту провокацию поддаваться, тем более — в таких
формах. Ты ведь не будешь говорить, что он тут ни при чем?
В том, что резня была учинена с ведома и одобрения
главнокомандующего, у меня сомнений не было. Пусть Карл и не командовал
лично ныне разбитой армией, ее предводитель — как его там, Шарвиль? -
очевидно, заранее получил инструкции на такие случаи.
— Ладно, — резюмировала девочка, — я немного посплю, если ты не
возражаешь.
Она закрыла глаза и, похоже, моментально уснула. Я улегся на спину,
греясь на солнце и глядя, прищурившись, в ясное небо. Но мысли мои были
отнюдь не столь светлы и безоблачны. Несколько часов назад я избежал
смерти. Не то чтобы совсем уж чудом, но, в общем, вероятность погибнуть
была выше, чем уцелеть. Причем даже несколькими способами. Я мог
элементарно не выбраться из колодца, например. Если бы солдаты,
вытягивавшие ведро наверх, не сбросили его потом вниз. Когда я прыгал,
то думал, что в крайнем случае вылезу, упираясь руками и ногами в
противоположные стенки. Теперь я понимал, что на это у меня бы просто не
хватило сил. Даже подъем по веревке оказался не таким уж легким…
Конечно, это была не первая смертельная опасность в моей биографии. И,
вероятно, не последняя, несмотря на все мое желание жить в мире и покое.
Но — ради чего я рисковал жизнью? Эвелина вовремя напомнила мне мои же
слова о собственных интересах. В чем тут мой интерес? В том, чтобы
получить жалкие гроши от графа Рануара, если он их вообще заплатит?
Вздор, и я сам прекрасно знаю, что это вздор. Уже одна лишь потеря
прекрасного коня оставляет меня в заведомом минусе в этой еще не
состоявшейся сделке. И если я и прежде подряжался доставить посылку, не
рассчитывая на непомерно щедрое вознаграждение, а просто исходя из того,
что мне все равно, куда ехать, так почему бы чуток не подзаработать -
то, по крайней мере, те посылки не обладали собственной волей, не
устремлялись в погоню в прямо противоположном адресату направлении и не
втягивали меня в абсолютно не нужные мне авантюры…
С другой стороны, разве не было авантюрой все мое бесконечное и
бессмысленное путешествие по охваченной войной стране? Да и вся моя
жизнь с первых же ее мгновений, если уж на то пошло… И разве не мог я
случайно оказаться во взятом штурмом городе, будь то Комплен, Лемьеж или
любой другой, просто странствуя в одиночестве, как всегда? И как знать -
не попади я вместе с Эвелиной в Лемьеж, откуда я все-таки выбрался
живым, не очутился бы я в то же самое время в другом месте, где меня
поджидала куда худшая участь?
Нет, это демагогия. Очевидно, что практически любой поступок может
порождать бесконечную цепь — точнее даже, ветвящееся дерево — как
добрых, так и дурных последствий, просчитать которые заранее невозможно
в принципе. И надо не пытаться объять необъятное, а действовать разумно,
исходя из той информации, которой располагаешь.
Так каким же должно быть мое разумное поведение в данной ситуации?
Если моя цель — не деньги (а я ведь с самого начала это знал), то что?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
