колени перед Германией, теперь пали ниц перед Англией! И кто знает, какие еще обиды и унижения ожидают нас… После того как меньшевики оторвали Грузию от России, все стали нападать на нас, — улучив минуту, вступил в спор Корнелий.
— Видать, на вас большое влияние оказали Махатадзе и Иона, — строго заметил Эстатэ и, приготовившись к возражению, взглянул на Дадвадзе.
В это время неожиданно для всех раздался иронический голос Нино:
— Корнелий, вы стали похожи на карисмеретского пропагандиста!
Все засмеялись. Спохватившись, что шутка получилась злая, что она глубоко оскорбила Корнелия, Нино раскаялась в своем необдуманном поступке.
— Только вы не обижайтесь… я пошутила… — промолвила она тихо.
Но было уже поздно. Корнелий вспыхнул, сжав до боли губы.
— Но у карисмеретского пропагандиста, — язвительно бросил он, — то преимущество, что он не похож, как некоторые, на пустой телавский чан, в который что крикнешь, то и откликнется.
— Однако у вас очень злой язык, — покачала укоризненно головой Вардо.
Нино смутилась, покраснела и опустила глаза.
— Что ж, я следую житейскому правилу — око за око, зуб за зуб.
Дадвадзе повернулся к Корнелию, делая вид, что не придает никакого значения размолвке, возникшей между ним и женской половиной семьи Макашвили.
— Ваше замечание о политике Жордания, Рамишвили и Гегечкори, в данном случае, предельно точная ее характеристика. Я всегда утверждал и сейчас утверждаю, что обращение за помощью к иностранным государствам погубит Грузию.
Сенатор возглавлял оппозицию, образовавшуюся в меньшевистской партии. Фракция оппозиционеров издавала свою газету «Схиви». Оппозиционеры требовали соглашения с большевиками и союза с Советской Россией.
Корнелий обрадовался, что обрел вдруг такого единомышленника. Разгоревшийся спор привлек внимание гостей, и маленький инцидент был быстро забыт.
— Какой же другой выход из создавшегося положения предложите вы Грузии, если призыв к иностранным государствам о помощи, по вашему мнению, является пагубным? — обратился Эстатэ к Дадвадзе и Корнелию.
— Спасение Грузии — в единении с Россией, — ответил Дадвадзе.
— Ты всегда был русофилом! — махнул рукой Эстатэ.
— Не русофилом, а трезво мыслящим грузином. Поймите же, люди добрые, что обстановка сейчас совсем не та, что была когда-то, — горячо заговорил Дадвадзе, уверенный в правоте своих слов. — Ведь раньше царская власть действовала в нашей стране, исходя из своих интересов. Но и тогда Илья Чавчавадзе говорил, что другого пути для Грузии не было, что присоединение к России спасло Грузию от обрушившихся на нее бедствий. Если это был единственно правильный путь тогда, то сейчас и подавно. Ведь сейчас народы бывшей Российской империи будут сами вершить свою судьбу, исходя из общих интересов.
— Мы должны признать, — вставил робко Корнелий, — что советская власть принесла русскому народу такую свободу, какой никто не мог ему дать.
— И как только вам не надоест эта революционная фразеология? — возмутился Эстатэ. — Все это внушает вам ваш Махатадзе.
— Фразеология?.. Интересно, какими фразами будут оправдываться теперь наши горе-правители перед англичанами, смотрящими на нас как на бывших союзников побежденной Германии? — заметил Дадвадзе.
— Да, для нас это в самом деле большое несчастье, — сокрушался Платон.
— Вот уж не ожидал, что Германия вдруг потерпит крах! — удивлялся германофил Эстатэ. Он никак не мог примириться с разгромом Германии.
Обед подходил к концу. Горничная убрала со стола посуду. Ждали десерт. Но последняя фраза Дадвадзе вызвала у всех такое ощущение, словно сидевшим за столом после хорошего обеда и прославленного кахетинского подлили в бокалы уксуса. Эстатэ, которому ничего не стоило переменить ориентацию, пытался успокоить себя и гостей.
— Я не думаю, чтоб Англия стала нам мстить, сводить с нами какие-то счеты. В данное время нас могут связать общие интересы…
— Какие у нас с Англией общие интересы? — спросил насмешливо Дадвадзе.
Спор этот шел в то время, когда английская эскадра высадила десант в Батуме и генерал-губернатором Батумской области был назначен английский генерал Кук-Колис.
Эти события вызывали различные толки в Тифлисе. Эстатэ, стоящий близко к правительственным кругам, был посвящен в истинное положение дел.
— Наше желание, как и желание всех народов Закавказья, — говорил он, — жить своей независимой жизнью. Это устраивает и Англию, которая хочет преградить Советской России путь в Иран, на Ближний Восток, ну, и, конечно, в Баку. Нам необходимо учесть это и умело согласовать свою политику с политикой Англии.
— Я снова вынужден повторить, — продолжал возражать Дадвадзе, — что все подлинные демократы Закавказья стоят за объединение с Советской Россией. Сговор с англичанами — это политика нынешних правителей Закавказья. Они отдали Закавказье англичанам и американцам как один из оплотов контрреволюции, как плацдарм для военных действий против Советской России. Но вы, господа, очень скоро убедитесь в том, что затея эта кончится провалом.
Эти слова Дадвадзе снова вызвали горячий спор.
— Так, значит, по-вашему, — кричал, захлебываясь, Платон, — величайшая коалиция западных держав окажется бессильной перед русской анархией? Перед страной, ввергнутой большевиками в разруху и хаос?..
— Вспомните, дорогой, уроки Французской революции, поражение могущественных коалиций, пытавшихся сломить революционный народ. Поверьте, что мощь революционной России превосходит во много раз мощь тогдашней революционной Франции.
— Спокойнее, спокойнее, господа, — вмешался Эстатэ, — продолжим наш интересный спор в кабинете за чашкой кофе и ликером. Прошу…
Мужчины гурьбой последовали за хозяином дома. В столовой остались только женщины.
Старая княгиня Ивлитэ, хранившая до сих пор молчание и дремавшая в кресле, неожиданно подняла голову, поправила чихта-копи, зашевелила густыми черными, точно у персиянки, бровями, сросшимися у переносицы, и открыла подернутые пеленой начинающейся катаракты бесцветные глаза.
— Нет, вы только посмотрите на этого вашего нахлебника! — злобно прошамкала старуха. — Он, оказывается, заодно с большевиками! А язык какой!.. Слышали, как он насчет этого пустого телавского чана… Негодник, невежа!..
— Но, мама, и у Нино язычок тоже не очень-то сладкий, — заметила Вардо и повернулась к дочери: — Зачем ты в присутствии гостей вздумала насмехаться над ним? Ведь ты знаешь его самолюбие!..
У Нино на глаза навернулись слезы.
— У меня это невольно сорвалось, потому что все вы только и стараетесь настроить меня против Корнелия… Что он вам сделал дурного?..
— А разве тебе мало, что он завел дружбу с большевиками, с этим, как его… Махатадзе? Неужели ты не понимаешь, что большевик, дезертир не может быть твоим женихом, мы не можем впустить его в нашу семью!
В кабинете Эстатэ продолжался спор о судьбах революции и Грузии.
ДОМАШНЯЯ ДИПЛОМАТИЯ
Как было бы хорошо, если бы матери не вмешивались в сердечные дела своих дочерей.
Поговорка
1
Вардо вошла в комнату Корнелия. Присела у письменного стола, плотно закуталась в темную шаль и пристально взглянула на молодого человека. «У Нино, — подумал Корнелий, —
