Анна и Карлайл стоят подле кровати, но не имела возможности как-либо дать им понять, что знает об этом.
На следующий день после обеда Карлайл и Анна усадили Лили в плетеное кресло-каталку.
– Там так прекрасно, что это нельзя пропустить, – сказал Карлайл, поплотнее укрывая Лили одеялом.
Анна повязала ей на голову длинный шарф цвета фуксии, соорудив из него такой же тюрбан, как у себя. Вдвоем с Карлайлом они вывезли каталку в парк позади больницы и поставили ее возле кустов крыжовника.
– Лили, тебе хорошо на солнышке? – спрашивала Анна. – Нравится здесь?
Другие пациентки клиники расположились на лужайке. День был воскресный, и многих девушек навещали знакомые, приносившие им журналы и сладости. Женщина в гофрированной юбке в горошек угощала одну из них конфетами в золотой обертке из кондитерской на Унтер-ден-Линден.
Лили видела фрау Кребс, которая из окна зимнего сада смотрела на девушек, лужайку и изгиб Эльбы внизу. Издалека она казалась маленькой, как ребенок. Потом фрау Кребс исчезла. Сегодня после обеда у нее был выходной, и все пациентки любили посплетничать о том, чем фрау Кребс занимается в свободное время, хотя в действительности та всего лишь отправлялась полоть сорняки в собственном огороде.
– Прогуляемся? – предложил Карлайл. Он отпустил ручной тормоз и покатил Лили по кочковатой лужайке. Колеса то и дело натыкались на кроличьи норы, и тряска причиняла Лили боль, однако, несмотря на это, ей было очень приятно оказаться на свежем воздухе в компании Карлайла и Анны.
– Мы спустимся к Эльбе? – спросила она, заметив, что Карлайл свернул с грунтовой дорожки, ведущей к реке.
– Мы там будем, – сказала Анна, когда Лили очутилась под сенью тенистых ив.
Они двигались быстро; кресло-каталка подпрыгивало на камнях и древесных корнях, и Лили сидела, вцепившись в подлокотники.
– Хочу ненадолго вывезти тебя в город, – сообщил Карлайл.
– Мне же нельзя, – запротестовала Лили. – Это против правил! Что скажет фрау Кребс?
– Никто не узнает, – успокоила ее Анна. – Кроме того, ты взрослая женщина. Почему нельзя уйти, если тебе хочется?
Через некоторое время они миновали больничные ворота и оказались на улице. Карлайл и Анна везли Лили мимо особняков, высившихся за кирпичными стенами с торчащими по верху металлическими зубцами. Пригревало солнце, но дул ветер, который теребил листья вязов и показывал их с изнанки. В отдалении Лили расслышала трамвайный звонок.
– Как думаете, они будут по мне скучать? – спросила Лили.
– Даже если и будут, какая разница? – Карлайл всплеснул руками, и этим, как и сосредоточенным выражением лица, вновь напомнил ей Грету. Она почти расслышала звяканье серебряных браслетов. В памяти – словно кем-то рассказанная история – проплыло воспоминание: Грета короткими перебежками, то и дело прячась, передвигается по Кронпринсессегаде и тащит за собой Эйнара. Лили помнила жар Гретиной ладони в ее руке, щекочущие прикосновения браслетов.
Вскоре Лили, Карлайл и Анна оказались на мосту Августа. Перед Лили раскинулся весь Дрезден: Опера Земпера, Хофкирхе – католическая придворная церковь[117], Академия изобразительных искусств, выстроенная в итальянском стиле, и почти парящий в воздухе купол Фрауэнкирхе. Они вышли на Шлоссплатц[118] и далее – к подножию Брюльской террасы. Уличный торговец продавал с лотка сосиски в булке и наливал в маленькие стаканчики яблочный сидр. Торговля шла бойко: в очередь к нему выстроились восемь – десять человек с красными от солнца лицами.
– Аппетитно пахнет, верно, Лили? – обратился к ней Карлайл, направляя каталку к лестнице.
Сорок одна ступенька вела на террасу, где неторопливо прогуливалась и, опершись на перила, наслаждалась видами воскресная публика. Лестницу украшали четыре бронзовые скульптуры работы Шиллинга[119], аллегории четырех времен суток: «Утро», «День», «Вечер» и «Ночь». На ступеньках виднелся мелкий песок. Внимание Лили привлек волочившийся по лестнице длинный подол желтого платья и диск соломенной шляпки какой-то дамы, что поднималась наверх под руку с кавалером.
– Но как мы туда заберемся? – встрепенулась Лили.
– Не волнуйся, – сказал Карлайл, разворачивая коляску на сто восемьдесят градусов и затягивая ее на первую ступеньку.
– У тебя же нога! – снова забеспокоилась Лили.
– Я отлично справлюсь, – уверил Карлайл.
– А спина не разболится?
– Разве Грета не рассказывала тебе о нашем знаменитом «западном стержне»?
И с этими словами Карлайл, который, насколько знала Лили, ни разу в жизни не обвинил сестру в том, что она искалечила его ногу, стал затаскивать Лили наверх. Каждый толчок взрывался в ней чудовищной болью, и потому она крепко стискивала протянутую Анной руку.
С террасы открывался вид на правый берег Эльбы и Японский дворец. Движение на реке было интенсивным: ее воды бороздили и колесные пароходики, и угольные баржи, и гондолы с носами, украшенными резными драконьими головами, и прогулочные лодки, взятые напрокат. Карлайл закрепил тормоз каталки между двумя скамейками у перил террасы, под одним из тополей, кроны которых были подстрижены в форме куба. Он встал по одну сторону Лили, Анна – по другую. Лили чувствовала тяжесть их рук на спинке кресла. Молодые парочки на террасе держались за руки, парни покупали своим девушкам пакетики с виноградной карамелью, продававшиеся тут же на лотке. На зеленом лугу за рекой четверо мальчуганов запускали белого змея с лохматым хвостом.
– Смотри, как высоко летает их змей! – Анна указала Лили на мальчиков. – Выше городских шпилей.
– Как по-твоему, они его удержат? – спросила Лили.
