не чистый вид кооперации, – признавал С. Л. Маслов. – Это скорее просто кружки (организации) или союзы для сельскохозяйственного самообразования. Цель их заключается в том, чтобы изучать лучшие способы хозяйства… Но наши сельскохозяйственные общества с такой чисто просветительской деятельностью обыкновенно соединяют также и хозяйственную, торговую. Они занимаются покупкой для своих членов предметов сельскохозяйственного обихода, занимаются иногда сбытом хлеба и т. д. Общества становятся уже хозяйственными кооперативами. Но главной их задачей все-таки предполагается распространение сельскохозяйственных знаний»[270].
В оценке роста низовой кооперативной сети второй половины XIX в. исследователи допускают ошибки, касающиеся как качественных характеристик, так и количественных показателей кооперативного строительства. Официальная статистика, используемая исследователями, охватила лишь кооперативные объединения, прошедшие сложную процедуру официальной регистрации, что привело к однобокому учету тех из них, которые создавались при содействии извне. В то же время в учет не попало значительное число стихийно возникших артелей и товариществ мелких собственников, не имевших интеллектуальных и организационных возможностей пройти непростую процедуру легитимизации и, как правило, не испытывавших хозяйственной потребности в обретении юридического статуса. Вплоть до Февраля 1917 г. административная власть «не только разрешала возникновение кооперативных товариществ, но и, проверяя целесообразность их учреждения и устанавливая для них уставы, подробно регулировала их внутреннее устройство и условия деятельности»[271]. При этом прохождение процедуры узаконения становилось более вероятным, если кооператив принимал так называемый образцовый устав, разработанный ведомствами[272].
Некритическое отношение к количественным и качественным показателям искажает представление о реальном росте кооперативных тенденций. Согласно статистике, к 1902–1903 гг. промысловая (т. е. действовавшая в кустарной промышленности)кооперация совершенно отсутствовала[273]. Объяснение этого факта исследователи видят в том, что «в силу низкого уровня товарности кустарно-ремесленного производства (значительная часть ремесленников в городах работала на заказ, а в деревне занятие промыслом совмещалось с ведением сельского хозяйства) промысловая кооперация не получила широкого развития, как потребительская и кредитная»[274]. Между тем кустарная промышленность даже во времена, когда устои крепостничества были незыблемы, представляла собой оазис товарных отношений, развитие ее благодаря товарно-денежным отношениям, уже в первой половине XIX в. привело к появлению «доморощенной фабрики». В свою очередь Файн, не учитывая существование многочисленных артелей и товариществ мелких промышленников, сложившихся в результате товаризации крестьянских промыслов со второй половины XVIII в., связывает возникновение кооперации кустарей и ремесленников в начале XX столетия с «влиянием капиталистической конкуренции»[275]. Если следовать приведенным положениям, окажется, что не существовавшие, в силу низкой товарности кустарного производства, объединения мелких промышленников появляются благодаря развитию капитализма в начале XX в., что совершенно не соответствует истине.
Для современников же было очевидно существование народного кооперативного строительства, зародившегося в недрах крестьянского хозяйства, далеко не охваченного официальными данными и обреченного вследствие воздействия капитализма на затухание. В 1905 г. вышла книга «Производительные товарищества как орудие для попыток разрешения социального вопроса». «Россия имеет весьма значительное количество таких обществ, – читаем в ней, – которые по своим принципам подходят к ассоциациям и отличаются от западноевропейских коопераций, к своей выгоде, тем, что они естественно образовались и развиты самим народом, без всякого вмешательства со стороны лиц с высшим образованием… Все самостоятельные попытки нашего народа в заведении производительных ассоциаций, однако, являются до сих пор в форме весьма примитивной, с уставом, совершенно не выработанным или основанным скорее на кооперативном инстинкте, чем на осмысленном понимании полезности самого дела». Авторы отмечали значительное количество «односторонних» ассоциаций, т. е. артелей, устроивших на общий счет лишь часть производительной операции. Таковы были в Московской, Владимирской губерниях артели в валяльном промысле, где кустари на общие средства нанимали особую избу для очистки шерсти (в этом помещении каждый член артели работал отдельно, за свой счет и страх). В Нижегородской и Московской губерниях гончары в складчину устраивали общие горны для обжигания горшков или кирпичей и изразцов. В шелковом производстве, у бархатников (Богородский уезд Московской губ.) кустари заводили общие светелки. Другие ассоциации не только нанимали помещения, но и закупали сырье и сбывали продукт за счет артели; здесь «налицо уже многие отличительные признаки западных производительных коопераций». Так делалось в дегтярном и смолокуренном производстве: выкорчевывание пней и приобретение орудий производства за счет артели, совместный сбыт продукции (Пермская губ.); в гвоздарном производстве: общие кузницы, общая закупка материала и общий сбыт (Вятская губ.). К ним добавлялись передвижные артели – шерстобитов (в Тамбовской губ.), овчинников (в Подмосковье), плотников и каменщиков (в Курской губ.)»[276].
То обстоятельство, что в фокусе внимания историков оказываются организации, появившиеся «сверху», с деформированной сущностью, повлияло на оценку происходившего. Например, показателем прочности кооперативного объединения, органично вытекающим из внутреннего качества этой хозяйственной формы, является наряду с другими чертами устойчивостью коллективной собственности – условие гармонизации общественных и личных интересов. Однако в силу изменения социально-экономического строя не только потребительские общества, но и кооперативные объединения других отраслей усваивали ориентацию на пролетарские слои населения, что отражалось на их организационных принципах. Коллективная собственность постепенно размывалась вследствие уменьшения размера паевого капитала, снижения личных стимулов участников кооперативов из-за сокращения выплат на паи.
Пролетаризация внутреннего содержания артелей и товариществ вела к утрате кооперативным строительством его первозданной сути, что не всегда учитывается в исследованиях. Файн утверждает: «На практике, по мере роста кооперативного движения, его демократизации, – шел процесс сокращения номинальных размеров паевых взносов, что отражало реализацию одного из кардинальных принципов движения – общедоступность, и становилось важным фактором дальнейшего вовлечения новых слоев населения»[277].
Изучение истории кооперации, социально-экономических предпосылок кооперирования, характера, темпов и условий развития кооперативных форм общественного производства не должно смешиваться с общественным движением за кооперацию, да и по отдельным отраслям хозяйства кооперирование приобретало своеобразные и неповторимые особенности. Очевидны различия в уровне товаризации двух, хотя и взаимосвязанных, видов крестьянского производства: аграрной сферы и кустарных промыслов, по-разному протекали в них разделение и обобществление труда, разной была степень приспособления к общим экономическим процессам. Кооперирование сельского хозяйства и мелкой промышленности, если рассматривать этот процесс не как общественное движение, а как экономическое явление, – это один из альтернативных капитализму путей концентрации мелкой собственности; он сохраняет особенности этих отраслей и требует дифференцированного рассмотрения. Неверно было бы переносить закономерности обобществления мелкотоварного уклада на такие организации, как союзы потребителей, которые развивались исключительно в русле закономерностей, свойственных общественным движениям. Вряд ли следует сводить в единое институциональное понятие и оценивать едиными критериями столь разные явления, отождествляемые лишь потому, что их организационные и политические надстройки участвовали в общественном кооперативном движении.
Напротив, те или иные искусственно «привитые» кооперативы, составлявшие часть общественно-политического движения, имели в качестве предпосылок образования и существования причины, лежавшие вне плоскости хозяйственных процессов. Их появление или
