для меня. В этом и проблема. Инкорпорация сложнее всего. Это человеческий инстинкт – поглощать. Когда ты обжигаешь палец, ты же суешь его в рот? А во мне еще оставалось слишком много человеческого».
Он сказал: «Я не стал совать палец в рот. В этом и то было бы больше смысла. Хрен его знает, что бы случилось, если бы я попытался поглотить тебя целиком. Наверное, я бы сгорел заживо. Но мне нужно было куда-то поместить тебя, раз уж я не собирался поместить тебя в себя. Я сделал тебе пристанище. Я вообще не думал… Я вырвал себе половину ребер и сотворил тебя из праха, моей крови, моей рвоты, моей кости».
Он сказал: «Я хотел сделать тебе самое красивое тело, какое только мог придумать».
Он сделал паузу и сказал:
– Но я был в стрессе вообще-то. Я с ума сошел. Почти все, что делало меня Джоном, ушло. Осталось немного мыслей… какие-то идеи. Крохи идентичности. Нельзя меня судить так уж строго, да? Я не сделал этого умышленно. Я не счел это искусством. Знаешь, в мои семь лет у бабушки в доме не было игрушек, кроме старых маминых. Больше всего я любил…»
Он судорожно вздохнул.
– Я любил старую голливудскую Барби, – пробормотал он, – ее короткое золотое платье и длинные светлые волосы. Она была лучше всех. С ней случались все приключения. Еще была невеста Мидж, но мама выстригла ей маллет на голове. Так что я любил Барби.
Она посмотрела на него. Он посмотрел на нее.
Он добавил:
– Не Кен. У мамы он тоже был, но он был мудак. Я отдал его на съедение бабушкиному псу.
Он сказал: «Из своей крови, костей и рвоты я создал для тебя красивый лабиринт. Я боялся, что ты найдешь способ сбежать прежде, чем я закончу. Я сделал тебя похожей на сказочную фею. Я сделал тебя похожей на ангела эпохи Возрождения… Я сделал тебя Адамом и Евой. Галатеей. Барби. Чудовищем Франкенштейна с длинными светлыми волосами».
Он сказал: «Когда мир рухнул, я изменил нас обоих. Я спрятал себя в тебе. Я спрятал тебя в себе. И когда мы стали одним… когда шаман вызвал солнце… я сделался богом».
Он сказал: «Этого было недостаточно».
Он сказал: «Корабли. Там все еще оставались люди, и я протянул нашу руку в космос. Я старался».
Он сказал: «Сначала я прокусил солнце. Это человеческая природа. С этого все начинается. Выключаешь солнце и готовишь на газу, простите за каламбур. Я уничтожил Венеру, Меркурий, Марс. Дело в том, что пара буксиров уже прошли через пояс Койпера. В спешке я раздавил Юпитер и Сатурн. Я дотянулся… они не смогли смотреть на меня. Мне оставалось только надеяться, что они увидели мои дела и сдохли от ужаса.
Мы с тобой были как Очень Голодная Гусеница из книжки. Мы съели Уран… Нептун… Плутон… нашли все спутники и корабли, дотянулись до них, сжевали всех людей и двинулись дальше. Я не умел смотреть, понимаешь ли, умел только трогать. Когда я понял, что флот развивает сверхсветовую скорость, было уже слишком поздно. Я смог только взять один из кораблей. Мы с тобой держали его на ладони. Я был там. Среди напуганных людей. Чертовых крыс, бегущих с корабля».
Он замолчал.
Она спросила:
– Тогда?
Он сказал: «Потом они ушли. Навсегда затерялись во времени. Это научило меня не колебаться».
Она скрестила руки на груди. Ей не было холодно, но она чувствовала, что должна мерзнуть. Стоя на улице в тени, среди пыли и грязи, у зловонной бетонной стены, она хотела мерзнуть.
Он сказал легко:
– Вот и все. Вот такая история. Вот что я сделал.
– Ох, – сказала она.
Потом он сказал:
– Помнишь, что ты сказала мне, когда я сделал это? Когда мы стояли здесь вместе?
Она посмотрела на него и сказала:
– Да.
Он сказал:
– Ты сказала: «Я выбрала тебя, и вот как ты мне платишь?»
Она сказала:
– Что еще я сказала?
Он сказал:
– Ты сказала: «Что ты со мной сделал? Я отвратительна».
Она сказала:
– Что еще я сказала?
Он сказал:
– «Куда ты дел людей? Где они?»
Она сказала:
– Я все еще люблю тебя.
Он сказал:
– И это ты тоже говорила.
28
Нона проснулась на холодном, пахнущем грязными сапогами полу грузовика, почти в полной темноте. Сиденья будто бы сомкнулись над ее руками и ногами, и она на мгновение запаниковала, задергалась, пока кто-то не сказал очень мягко:
– Успокойся.
Задние двери грузовика были широко открыты, прохладный сырой воздух вонял бензином и холодной дорогой. Издалека доносились знакомые резкие звуки выстрелов, иногда крики, изредка – скрип металла и стоны, эхом отдававшиеся от стены, как будто грузовик стоял в туннеле. Она поняла, что, видимо, грузовик просто стоял в туннеле. Сев и посмотрев назад, она увидела глухую черноту, которую время от времени чуть рассеивали пятна бледно-розового жиденького света, который дают солнечные батареи и который не приносит облегчения для глаз. Кое-где на дороге были установлены огромные прожекторы, напоминавшие окна в иной мир – большие светящиеся прямоугольники с кабелями, которые лежали на крашеном бетоне толстыми клубками, кучами и завитками. Некоторые из них тянулись обратно в грузовик. Тут же обнаружилась принцесса Кириона Гайя, растянувшаяся на сиденьях. Она спокойно лежала, глядя из тени золотыми глазами мертвого животного.
Нона посмотрела на нее, она посмотрела на Нону. Они смотрели друг на друга очень долго. Платок на шее Кирионы снова затянули, а куртку застегнули, закрывая раны. Принцесса-труп смотрела на нее, и лицо у нее было ледяное, ничего не выражающее, будто железное.
– Где она? – спросила Кириона.
Нона не знала, что сказать. Принцесса нажала:
– Не молчи. Куда она делась? Где она?
– Я не знаю, о ком ты, – жалобно прошептала Нона.
– Послушай, мне насрать, даже если она в аду, я не буду на тебя злиться, – пояснила Кириона. – Она может быть на дне моря или на другом конце космоса. Мне просто нужно знать – где.
Когда Нона не ответила, принцесса-труп сказала:
– Ладно, другой вопрос. Ты ее любишь?
– Иди прогуляйся, Нав, – сказал новый голос снаружи грузовика.
Это была Пирра. Она казалась похудевшей и очень измотанной, на руках виднелись длинные заживающие ссадины, как будто она упала после последней встречи с Ноной. Шея тоже была исцарапана. Ржавая щетина проступала на щеках, подбородке и верхней губе. Жесткое знакомое лицо выглядело невероятно усталым.
– Я тут вроде как мертвой притворяюсь, – возразила Кириона.
– Хорошо, тогда мы прогуляемся. Никуда не ходи
