и прекрати вести себя как сука, – согласилась Пирра.
– Это наследственное, – сказала принцесса.
Пирра забралась в кузов, отчего он затрясся, и отодвинула кабели от Ноны.
Нона сказала, пытаясь найти нужные слова:
– Пальцы… штуки…
– Вестники загнали нас сюда, – пояснила Пирра. – Их не так много, но даже горстки хватит.
– Да, редкие твари, – сказала Кириона. – Я сражалась с ними врукопашную в Митреуме.
– Да уж. Выходишь с ними врукопашную, и бой заканчивается. Надо их на подлете сбивать. Пара автомобилей Крови Эдема лупит в них наугад на съезде, в паре километров отсюда. Нет, детка, не двигайся.
Нона попыталась влезть в объятия Пирры и обнаружила, что собственные ноги кажутся ей высеченными из мрамора. Она никогда раньше не чувствовала такого: ноги словно онемели, и их кололи маленькие иголочки. Порой банда отсиживала друг другу руки и ноги, и она всегда предлагала свою кандидатуру, но, к ее сожалению, это на нее ни разу так и не подействовало.
Пирра взяла ее на руки и очень осторожно вынесла из грузовика. Снаружи было темно и гулко, только кое-где на пахнущей бензином дороге светились лампы.
Неподалеку от грузовика стояла бетонная плита высотой по пояс. Пирра усадила ее у плиты, прислонила к ней спиной и села рядом сама.
– Я не могу идти, – удивленно сказала Нона.
– Ты помнишь, что произошло после того, как ты потеряла сознание на крыше?
– Нет.
– Может, оно и к лучшему, – задумчиво сказала Пирра и тихо добавила: – А…
– Не надо, – неожиданно для себя оборвала ее Нона, – нет. Не называй меня так и другими такими именами. Не заставляй меня вспоминать. Я не хочу. Тебе это не понравится. Нет. Не заставляй.
– Не волнуйся, малышка. Остынь.
Нона вообще не чувствовала себя остывшей, ей было ужасно жарко. На затылке что-то чесалось влажно и тепло, и она подняла туда дрожащую руку, но Пирра перехватила ее запястье.
– Не смажь. Это… поможет тебе как можно дольше удержаться в теле.
Рука на запястье Ноны была крепкой, нежной и совершенно нормальной – сколько раз Пирра вот так брала ее за руку, чтобы перейти дорогу, помогала ей встать, кружила ее под песни по радио. Но в глубине мозга Ноны, из какой-то дыры, закрытой ложной стенкой, кто-то грубо произнес:
– Не прикасайся ко мне.
Пирра опустила запястье, а голос Ноны все говорил и говорил:
– Ты думаешь, это весело, Пирра Две? Мило? Семья. Кровь. Вместе. Поцелуй, поцелуй. Детская игра. Ты говоришь хорошие слова, и все делают вид, что это те слова, которые ты говоришь. Вот дом. Мы живем в нем. Черви скользят друг по другу. Тебе нравится притворяться? Нравится быть матерью и отцом разом? Ты должна была поддаться твоим желаниям и съесть нас. Сожрать. Это было бы более естественно. Я бы смогла тебя уважать.
Голос затих, и Нона в порыве ужаса, ненависти, отвращения и смущения попыталась свернуться калачиком, но у нее не получилось. Она чувствовала себя так, как будто ее прервали в туалете посреди процесса.
Раскаленный добела стыд родился где-то в глубине души и выплеснулся наружу, к ней вернулся собственный голос.
– Нет, нет, нет. Не делай этого со мной, Пирра. Пирра, просто позволь мне умереть. Это приятнее. Я не могу этого вынести.
Нона немного поплакала. Слезы текли из глаз и капали на колени. Лицо казалось очень горячим, а шея болела и зудела. Через некоторое время слезы утихли, и Пирра спросила:
– Лучше?
– Да, – сказала Нона и почувствовала, что ее голос дрожит, но добавила более уверенно: – Дай, пожалуйста, платок.
– Подожди Кэм и Секстуса. Тебе не понравится любой платок, который побывал у меня в кармане.
– Они нашли Шестой дом?
– Да, благодаря тебе. И мегагрузовики оказалось несложно остановить. Когда Ктесифон подорвал первый, остальные сразу сдались. Это… смягчающие обстоятельства.
Это немного приободрило Нону.
– Это же хорошо?
Судя по лицу Пирры, таким уж хорошим она это не считала.
– Нона, – осторожно сказала она, – а что, если я скажу тебе, что это конец пути, как по мне? Я не уверена, что кто-то из нас выберется отсюда.
Это очень воодушевило Нону, но она заколебалась, прежде чем сказать это вслух. Это показалось ей невероятным счастьем. Она, Пирра, Кэм и Паламед были все вместе, и никому не приходилось беспокоиться ни о завтрашнем дне, ни о послезавтрашнем, что она могла просто выбросить все из головы – яростно выбросить из головы вообще все – и больше ничего не пытаться делать. Но ее облегчение было трудно выразить так, чтобы оно не прозвучало совершенно ужасно. Поэтому она просто сказала:
– Я буду вести себя хорошо.
– Пойдем посмотрим на остальных, – предложила Пирра. – Не возражаешь, если я снова тебя понесу?
Сапоги Пирры хрустели по блестящей черной поверхности, пока она несла Нону. В темноте высился мегагрузовик, облепленный светящимися полосами. Он был больше любого другого грузовика в жизни Ноны. Он казался высоким, как дом. Если бы кто-то подъехал на нем к школе, можно было бы выйти из окна класса и встать ему на крышу. Его собственная крыша терялась в черноте, а в ширину он был таков, что Пирра обходила его секунд двадцать. Огромная дверь была распахнута, к ней приставили пандус, и люди сновали между огромным грузовиком и маленьким. Солдаты укладывали людей на походные койки, осматривали их, производили какие-то манипуляции, порхали в темноте, как мотыльки. Нона заметила, что у многих из тех, кому оказывали помощь, были распахнутые слепые белые глаза, такие же, как сделали Ноне линзами. Эти липкие прозрачные взгляды так напугали команду Чести.
Камилла сидела в кресле на колесах, держа в руках планшет. Тело Ианты Набериус стояло у нее за спиной – в линии плеч и развороте головы узнавался Паламед. Люди спускались по пандусу с помощью солдат Крови Эдема. Корона и, что было удивительно, Страсти вели очень слабого и пожилого человека ростом примерно с Нону. Паламед выглядел очень растерянным.
– Кэм, можем ли мы получить новую информацию о туннелях? Ради всего святого, запретите моей матери лезть к Крови Эдема, пока ее никто не пристрелил. Пусть этим займется Кестер Чинкве, он умеет разговаривать с людьми. Хотя думаю, что прямо сейчас он жалеет, что вообще покинул Кониортос. Где ваши отцы? Почему это похоже на курятник? Нона, как ты?
Нона чувствовала себя потерянной, изумленной и утомленной.
– Это все твоя семья?
– Метафорически – да, буквально – все сложно, – ответил он. В его теле чувствовалось невероятное облегчение, которого Нона не ожидала. Кэм тяжело осела в кресле и была тонов на шесть бледнее, чем когда-либо.
– Моя мать хотела с тобой познакомиться, к
