подняла голову. — Мы прекрасно понимаем друг друга, синьор Савеццо, и если так будет и дальше, мы можем стать силой. Кто знает, каких бы мы натворили с вами дел, — вы, человек столь недюжинных дарований, и я, быть может, не совсем заурядная женщина, — если бы жили ле здесь, а в каком-нибудь большом городе…
Он подхватил:
— …среди людей, лишенных предрассудков, в яростном водовороте интересов и страстей. Кому вы это говорите? Словно надавив на рычаг, вы поднимаете со дна моей души всю осевшую в ней горечь. Там я бы мог стать политиком, приводящим в движенье целый мир, любовником влиятельных дам, великим поэтом, совестью целой нации. Ко всему этому я чувствую себя призванным. А здесь, если не принадлежишь к правящим семействам города, тебе остается только пресмыкаться в пыли и завидовать тому, кто поднялся над посредственностью.
— И мириться с тем, что твой муж — городской секретарь и останется им навеки. Здесь нужно лицемерить, — лицемерить и в радости и в горе.
— Быть может, эта годами накопившаяся ложь и заставила нас сегодня открыться друг другу?
— Или, может быть, — еле слышно прошептала синьора Камуцци и, смертельно побледнев, прикрыла веки, чтобы удержать накипевшие слезы, — может быть, музыка вывела из равновесия не одного только маэстро?
В молчании прошли они до конца лестницы. Внизу размахивал руками адвокат.
— Разве я стал бы замечательной личностью, какой меня все считают, если бы у меня не было вас, Камуцци? Пожалуй, именно ваше противодействие, стимулируя мое творческое начало, и привело к тому, что прачечная и театр, проселочные дороги и электрическое освещение стали фактом. Порой мне думается, что если престарелый представитель нашего избирательного округа удалится от дел — напрасно вы морщитесь, Камуцци, кавальере Ланцеротти когда-нибудь должен же удалиться от дел — и если народ окажет мне доверие, послав меня депутатом в столицу, тогда, думается мне, неплохо было бы встретиться с вами и в палате, Камуцци! С вашей помощью я там возвеличусь… Вы говорите, что я краснобай! Но вы не знаете, мой друг, что такое вдохновение, а иначе сегодня вечером оно зажгло бы и вас. — Он протянул подошедшей паре руки. — Ну, как, сударыня? Движение и деятельность, вот чему учит нас музыка маэстро Вивьяни, не правда ли?
— Женщине недоступна деятельность, а в том, что я сегодня побывала в театре, мне завтра придется исповедаться дону Таддео. Я всю ночь не сомкну глаз от угрызений совести.
— Я так и знал, душа моя, что этим кончится, — сказал Камуцци.
— А где же маэстро? — воскликнул адвокат, оглядываясь. — Мы, оказывается, его потеряли.
Капельмейстер, прежде чем оторваться от парапета, еще раз помахал рукой туда, вниз, где в непроглядном хаосе дворов и строений, казалось, дышала и прислушивалась толпа.
«Да, я осыплю вас своими милостями. Благодаря мне вы узнаете счастье и будете любить друг друга. Девушка, поющая мою арию у открытого окна! Юноша, который, сгибаясь под корзиною с гипсовыми статуэтками, тащится по пыльной дороге и в моей мелодии находит живительную отраду! Я буду подобен королю, чей образ запечатлен на каждой монете и передается из рук в руки — ибо он воплощение всего народа». Он сбежал с последних ступенек.
— Вот мы и снова сошлись, — заметил адвокат, — и если наш театр не слишком удобно расположен — постройка нового городского театра здесь, в самом центре, одна из наших ближайших задач, как бы вы ни выходили из себя, Камуцци, — зато он доставил нам возможность этой прогулки, которая, надеюсь, всем вам была приятна.
— Каждому на свой лад, — возразила синьора Камуцци.
Она непременно хотела вернуться домой, и у порога ее дома друзья распрощались. Адвокат вместе с Савеццо и капельмейстером собирались уже присоединиться к шумному обществу в кафе «За прогресс», как вдруг у подножья каменной лестницы показалась Флора Гарлинда. Адвокат извинился и поспешил к ней сквозь праздничную сутолоку на площади. Однако она не дала ему рассыпаться в комплиментах.
— A-а, адвокат! Вот человек, на которого можно положиться! Вы, очевидно, хотите прочесть мне свою рецензию? Как, она еще не написана? Неужели вы попусту болтали все время, подобно этой толпе?
И так как он пробормотал что-то несвязное…
— Ах, господин адвокат, я вообразила себе столько лестного о вас, что вам, пожалуй, трудно будет удержаться на этой высоте… Давайте зайдем под арку ратуши. Это укромный уголок, а мне так ненавистно воркованье этих разряженных пар и их бессмысленное кружение на месте. Скажите же, что вы собираетесь писать?
И хотя он уверял, что ему нужно еще обдумать это в тиши своего кабинета…
— Разумеется, в первую голову хвалите кавальере. Он — знаменитость. Это могучий талант и первоклассный певец. Так и напишите, господин адвокат! О Гадди достаточно сказать, что за последние десять лет он нисколько не сдал и продолжает радовать нас своим талантом.
«Такой отзыв никого не заинтригует», — подумала она и окинула ясным, проницательным взглядом своего собеседника, который, пыхтя, старательно шевелил губами, словно заучивая наизусть каждое ее слово.
— Что касается Италии, подчеркните ей во славу, что, очарованная внешностью певицы, публика даже не заметила, что обе ее арии были начисто вымараны. Бедняга Нелло дает вам прекрасный случай растрогать ваших читателей. Не выдержав напряжения, которого требует его роль, он упал в глубокий обморок. Что касается маэстро…
— О нем я просто умолчу. — От усердия адвокат растопырил пальцы. Про себя он думал: «Она недаром завлекла меня сюда: так я и чувствовал». И он повел ее за собой в темный, как чернила, двор ратуши.
— Нет, так нельзя, — возразила примадонна. — Напишите, что, несмотря на отсутствие настоящего музыкального образования, он в качестве дилетанта превзошел самого себя и что публика не только из чувства местного патриотизма поддержала инициативу главных исполнителей, пожелавших разделить с ним свой успех.
— Да ведь так оно и было, примерно! — воскликнул адвокат. — Я все больше преклоняюсь пред вами, право! Ну, а о вас что писать?..
— Очень мало, но приберегите меня к концу.
— Я напишу, что Флора Гарлинда — светило, которое пока еще сияет только над крышами нашего небольшого города. Но скоро оно засверкает над крышами нашей столицы, а затем и Парижа, Лондона, Нью-Йорка!..
— Вы просто гений, адвокат!
— А к этому я прибавлю, что предпочел бы не петь вам панегириков, дабы не потерять вас слишком скоро. Однако истину не удержишь под спудом.
Приложив руку к сердцу, он сделал шаг вперед. Она отступила на шаг.
— Так как это ваше искреннее мнение, господин адвокат, то я не стану благодарить вас. Такого человека,
