Она не показывается потому, что дуется на меня. Последний раз я не вышел на нее поглядеть, мясник Чимабуэ пролил вино, и мне пришлось вытирать за ним. Но в мае мне исполнится двадцать лет, и тогда я женюсь на ней, пусть не беспокоится.
— Альфо, не видать тебе молодой Альбы, как своих ушей. Самый младший актер, этот тенор, за ней увивается. Останешься ты с носом!
Но Альфо, хихикая, только качал головой.
— Не веришь? — сказал Савеццо. — Ну, а если я сам их видел? Нынче вечером он даже в обморок упал, потому что все ночи — понимаешь? — проводит там, у нее.
Улыбающееся лицо красавца Альфо заметно потемнело. И вдруг он скрипнул зубами.
— Где он, этот актер? — И Альфо с рычанием полез рукой в карман.
Савеццо вытащил его руку.
— Разве я стал бы говорить тебе, будь он здесь? Так легко и беду накликать. А может быть, я и ошибаюсь. Может, она еще не поддалась ему, твоя Альба. Во всяком случае, я тебя предупрежу, пожалуй, даже покажу их вместе. Но только обещай, что будешь вести себя благоразумно.
На лице красавца Альфо снова засияла счастливая улыбка.
— До чего же она меня любит, моя Альба!
Послышались радостные возгласы. Кум Акилле балансировал над головами посетителей подносом с тремя бутылками Асти. Это аптекарь незаметно заказал вино. Подставив свой стакан, синьор Джоконди сказал вразумляюще:
— Лучше сейчас распить винцо, а то как бы жена не турнула тебя вместе с ним.
— Ну разве это не чудесная жизнь! — воскликнул адвокат. — И подумать только, что всего лишь неделю назад никому такое и не снилось. На площади, залитой огнями, мы распиваем вино в обществе хорошеньких разряженных женщин, а вокруг нас фланирует публика, какой могли бы гордиться и более крупные центры. Наши старинные памятники с изумлением взирают на оживленное уличное движение и сами словно молодеют при виде этих бурлящих толп. Пульс нашего города бьется живее, и горе тому, — он простер руку к собору, — кто осмелится задержать прогресс.
В этот торжественный миг все были уверены, что дон Таддео возвратит городу ведро. И только Камуцци выражал сомнения. Среднее сословие недовольно. Оно угрожает пополнить ряды клерикальной оппозиции… Среди всего этого блеска, присовокупил секретарь, все явственнее проступает темное пятно. Но никто его не слушал. Аптекарь размахивал стаканом перед примадонной.
— Да здравствует «Бедная Тоньетта!» Я уж и не надеялся дожить до такой радости. Этот день, можно сказать, напоминает мне времена Гарибальди. Прав адвокат: хоть мы и живем в маленьком городе, а вот ведь какие великие события в нем происходят.
Все без конца чокались. Чокались и с арендаторами, сидевшими за соседним столиком. Галилео Белотти и барон Торрони подошли, держа бокалы, и попросили дам осчастливить своим присутствием также их столик. Италия как раз клялась аптекарю, что ноги ее не будет в супрефектуре. И тут Галилео, расшаркиваясь, потянул ее за рукав. Она последовала за ним; однако, уходя, продолжала щекотать глазами аптекаря, который краснел, как мальчишка.
Капельмейстер заметил, что кавальере Джордано, сидевший по левую его руку, окончательно осовел: губы его отвисли, рубашка на груди измялась, он безучастно смотрел в пространство. Дорленги подтолкнул старика, чтобы привести его в чувство.
— Вы сегодня были в ударе, кавальере, — сказал он ласково. — Какая изумительная игра! Я вам очень благодарен.
Но знаменитый певец только устало махнул рукой и скривил рот в насмешливую улыбку.
— Зря я на это пошел! — сказал он.
— Но ведь вы великий артист! — воскликнул капельмейстер в испуге. — Если и бывает, что вы не в ударе…
Знаменитый актер положил ему руку на плечо.
— Вы славный молодой человек, Дорленги, вы меня пожалели. Однако не думайте, что я не сознаю, как низко я пал. Впрочем, завтра я наверняка позабуду свои жалкие слова и опять выйду на сцену. Что поделаешь!
Капельмейстер не дыша смотрел себе в колени. Кавальере Джордано несколько раз пожал плечами и потянулся за своим бокалом. Выпив его до дна, он выпрямился и деланно рассмеялся.
— Я просто глупости говорю! Вы, конечно, заметили это, Дорленги, и постараетесь забыть, что я тут наболтал. Сами понимаете, бывает, что человек не в ударе, со мной это случалось и тридцать лет назад. Все это ровно ничего не значит. И если даже находит такая полоса, когда человеку не поется, это вовсе не значит, что он перестал быть мужчиной! Женщины еще и сейчас заглядываются на меня, и многие молодые мне завидуют. Да, я еще могу быть опасен. Вы удивлены, молодой человек? Что ж, у вас есть основания!
— Экий наглец! — крикнул аптекарь и так стукнул по столу, что задребезжали стаканы. — Какое-то мужицкое отродье позволяет себе целовать синьорину Италию в шею.
— Кого это вы называете мужицким отродьем? — взъелся Галилео Белотти и угрожающе, вперевалку двинулся на него. — Мы, разумеется, не болтуны и не фанфароны какие-нибудь, зато у нас крепкие кулаки.
Его сельские друзья поспешили поддакнуть ему.
— А вот посмотрим! — крикнул аптекарь и заковылял на своей деревяшке навстречу неприятелю…
Кавальере Джордано смеялся в кулак.
— Берегитесь, маэстро! Ваша малютка Рина мне тут не раз попадалась, и я склонен думать… Она призналась мне, что вы ею пренебрегаете, и я, разумеется, решил ее утешить. Малютка передо мной робеет; и все же я, кажется, произвел впечатление. В груди ее зреет новое чувство, и если только вы, Дорленги…
Послышался грохот: на пол полетели стулья, и поверженный рукою аптекаря Галилео Белотти несколько раз перевернулся в пыли. Приятели арендатора обступили старого вояку. Он рычал и отбивался кулаками, а в это время один из них пытался увлечь визжащую Италию и усадить в свою повозку. Тут подбежал багрово-красный от выпитого вина барон Торрони и предъявил на Италию права господина.
— Какой он к черту господин! — взревел Галилео Белотти, лежа во прахе под ногами у сражающихся.
— Разве вы не видите? Да это же граф Танкреди с бедняжкой Тоньеттой, — хрипел адвокат, силясь перекричать весь этот шум.
Именитые горожане, размахивая в воздухе руками, старались придать духу аптекарю. Мамаша Парадизи, громко стеная, пустилась наутек вместе с дочерьми, городской секретарь поспешил убрать подальше свое новое пальто; запоздалые прохожие отошли на почтительное расстояние; воинственные арендаторы воспользовались удобным случаем, чтобы скрыться, ничего не заплатив, — и тут баритон Гадди, не вынимая руки из кармана, отважно устремился на обоих почитателей Италии и, двинув дворянина с простолюдином так, что оба, не удержавшись на ногах, упали навзничь в повозку, изо всех сил стегнул лошадь. После чего он, ни на кого не оглядываясь, увел рыдающую
