Пьер работал недолгое время камердинером несколькими годами раньше. Как дипломату Дженке приходилось принимать меры предосторожности от уловок вражеской разведки, и поэтому он не хотел связываться с Пьером. По этой причине, как только Пьер появился в доме Дженке, тот попросил послать за Мойцишем, и в тот вечер Мойциш встретился с Пьером в первый раз.
Пьер был мужчиной среднего роста, бледным, с глубоко посаженными темными глазами и энергичным подбородком. Он очень мало говорил, но произвел на Мойциша впечатление безжалостного и очень умелого человека; его ответы на все вопросы Мойциша были конкретными и точными. После довольно драматичного разговора с этим необычным персонажем Мойциш оказался в трудном положении. Как агент разведки он, разумеется, испытывал очень сильное искушение согласиться на его условия. С другой стороны, требуемая сумма была чрезвычайно велика, а само дело очень рискованным. Более того, Мойциш не имел в своем распоряжении достаточно иностранной валюты.
Что еще больше усложнило дело, Пьер установил временные границы — три дня, — чтобы Мойциш принял решение, и недвусмысленным жестом в сторону советского посольства показал, что в очереди стоят другие покупатели. Мойциш решил положиться на фон Папена и как можно быстрее получить решение и из министерства иностранных дел, а также — если понадобится — то и деньги, чтобы заплатить Пьеру.
Когда Мойциш получил первые пленки от Пьера, он смог проявить и мельком просмотреть их, прежде чем отдавать деньги. Содержание первых двух фотопленок было захватывающим и было немедленно передано фон Папеном Риббентропу по радио. После получения первых донесений я получил возможность увидеть копии самих фотографий и понял, что мы получили чрезвычайно секретную корреспонденцию между британским посольством в Анкаре и министерством иностранных дел в Лондоне. Там также были личные записи, сделанные рукой самого посла, о событиях, происходящих между Великобританией и Турцией, Великобританией и Россией. Особую важность имел полный список материалов, поставленных из Соединенных Штатов в СССР по ленд-лизу в 1942 и 1943 гг. Еще там был предварительный отчет министерства иностранных дел о результатах встречи министров иностранных дел (Корделла Халла, Идена и Молотова), состоявшейся в Москве в октябре 1943 г.
Содержание полученных материалов настолько впечатлило меня, что я в первую очередь занялся изучением документов и почти забыл принять те меры, которые должны были быть приняты начальником разведслужбы в таких случаях. Однако затем я распорядился:
1. Немедленно представить отчеты Гитлеру через Гиммлера.
2. Генералу Тиле (начальник отдела радиобезопасности и дешифровки Верховного главнокомандования вермахта) немедленно прибыть ко мне для получения материалов, которые дадут ему возможность начать работу по дешифровке британского дипломатического кода. (Четыре величайших немецких специалиста по дешифровке, среди которых было двое математиков, несколько недель работали над этим материалом, пока наконец не сумели расколоть часть кода. Это был огромный успех. Особенно полезными были несколько сделанных от руки записей на полях документов, технические данные на зашифрованные сообщения, посланные из Лондона в Анкару. Они представляли огромную важность для наших дешифровщиков.)
3. Связанным с дешифровкой экспертам составить список вопросов, которые — после того как я на них отвечу — подтвердят достоверность материалов для Гитлера. Разумеется, это было чрезвычайно важно, так как от этого зависело, можно ли использовать эти материалы для принятия решений по проводимой политике.
4. Заместителя статс-секретаря Штеенграхта проинформировать о принятых мною мерах и мерах, принятых моим помощником Мойцишем, который взял это дело в свои руки. (Так как выплаченные суммы были весьма значительными, я спросил, из чьего бюджета их следует брать. Штеенграхт ответил, что будет лучше, если бы всем этим занимался я сам, но если это окажется слишком тяжелым бременем для моих фондов, то министерство иностранных дел примет в этом деле финансовое участие.)
В радиосообщении, которое я получил из Стамбула, говорилось, что Мойциш получил приказ прибыть в Берлин, чтобы лично доложить обо всем Риббентропу. Я был сильно раздосадован тем, что не посоветовались со мной, и немедленно договорился с Мойцишем побеседовать вдвоем перед его докладом Риббентропу. Я не собирался дать ему шанс вмешаться в дело Цицерона — этим именем фон Папен называл Пьера, потому что переданные им документы были столь красноречивы.
Тем временем я поужинал с Кальтенбруннером и в ходе нашего с ним разговора посетовал на вмешательство Риббентропа в это дело. Пока мы беседовали, мне пришла в голову идея использовать Кальтенбруннера как таран для осуществления моих планов против Риббентропа, и, как только я раскрыл тот факт, что Гиммлер поддерживает мой план отправки его в отставку, Кальтенбруннер проявил сильный интерес. Чтобы подогреть его энтузиазм, я указал, насколько другим будет положение Германии, если только Зейсс-Инкварт или доктор Нейбахер — двое земляков Кальтенбруннера — заняли бы пост министра иностранных дел. Наконец я достал свой козырь и под грифом полной секретности раскрыл ему мнение доктора де Криниса: после операции на почке у Риббентропа началось ухудшение его умственных способностей. Тем самым мне немедленно удалось сделать Кальтенбруннера своим союзником, несмотря на его личное враждебное отношение ко мне и его противодействие всем моим планам.
Мое первое полное обсуждение с Мойцишем состоялось на следующий день после его доклада Риббентропу; в ходе него мы старались проанализировать возможные мотивы Цицерона. На тот момент ничего окончательного нельзя было сказать о достоверности этих фотографий, но мы с Мойцишем согласились в том, что огромные расходы были оправданы, так как, даже если эти материалы позже окажутся обманом вражеской разведки, такие знания имеют значительную ценность сами по себе, так как чрезвычайно важно знать, какими средствами твой враг пытается ввести тебя в заблуждение. Но, как я заметил Мойцишу тогда, я считал, что полученные нами материалы подлинные. Они полностью соответствовали общей картине политической ситуации, какой я ее видел. Однако я обратил свои внимание и энергию не только на их оценку — что являлось вторым этапом разведывательной работы, — но и особенно на третий ее этап — использование полученной информации. Обычно разведка не должна этим заниматься; ее работа заканчивается после первых двух этапов, но серьезность положения Германии требовала, чтобы я посвятил все свое умение использованию этих материалов. Я сказал Мойцишу, что все еще надеюсь получить возможность осуществить свои «мирные» планы, которые я обсуждал с фон Папеном, хотя трудности и сопротивление им были огромны.
Я дал указания Мойцишу немедленно отправлять все принесенные ему Цицероном пленки в Берлин, чтобы наши техники могли сделать необходимое количество копий для раздачи заинтересованным ведомствам. Если ему будет нужна техническая помощь, мы могли бы использовать курьерские самолеты, летавшие два раза в неделю. В Анкару должен был быть немедленно послан технический
