Встряхиваю плечами и опускаю голову. Теперь снежинки падают на козырек кепки, которую я уже давно почти не снимаю. Нет ничего волшебного в снеге. Круговорот воды в природе, и только.
Часов у меня нет, но, думаю, Кесседи отсутствует около часа. Возвращается таким же хмурым, как и раньше. Останавливается в метре от меня, смотрит с подозрением. К этому времени уже сижу на нижней ступени крыльца, поэтому мне приходится задрать голову, чтобы отбить его взгляд.
— Ну и что тебе от меня надо? — спрашивает прямо.
— А что, я не могу просто так вызваться на дежурство? — огрызаюсь.
Но Райана не проведешь.
— Или говоришь, что тебе нужно, или идешь к черту, — отрезает. Переступает с ноги на ногу, достает пачку, закуривает. Он раздражен, то ли от усталости, то ли от моей настырности.
И я перестаю юлить:
— Мне нужны ответы.
— Как же, — кривится, выпуская в морозный воздух облачко дыма. — Ты же умник, вечно знаешь больше других, так ответь себе сам.
— Моих версий уже слишком много, — признаюсь.
— Ага, — издевательский смешок, — значит, отказываешься от звания умника?
— Вообще-то, я на него и не претендовал, — он, что, намеренно хочет меня разозлить?
— Иногда звания просто присуждают, — изрекает философски и отворачивается. Выбрасывает сигарету в снег и некоторое время стоит ко мне спиной, спрятав руки в карманы куртки.
Молчу и не тороплю. О чем он думает? Терпеливо жду. Сегодня Райан явно не в духе, но враждебности не чувствую, скорее желание уставшего человека, чтобы его оставили в покое.
Наконец, он поворачивается. Подходит и усаживается на ступеньку рядом со мной.
— Что ты хочешь знать? — тон, каким говорят с неразумным, но очень настойчивым ребенком.
Оборачиваюсь, смотрю на дверь.
— Все спят, — отвечает Кесседи на невысказанный вопрос. — Так что говори, но лучше тихо.
Странное и нелепое ощущение, что мы по одну сторону баррикад. Что угроза может прийти только оттуда, из барака, а тут могу говорить все, что захочу. Только тихо, как Райан и сказал.
Набираю в легкие побольше воздуха.
— Почему ты оставил еду банде Сида? — решаюсь.
Прищуривается, внимательно глядя на меня.
— Тут требуются пояснения? У них дети.
— Коэну на это плевать.
— Я не Коэн.
— Тогда почему ты с ним? — не выдерживаю. Все, что я знаю о Райане, никак не вписывается в компанию Проклятых. А, что, собственно говоря, я знаю? Информации у меня никакой, только те его поступки, свидетелем которых мне довелось стать.
Но Кесседи не торопится откровенничать. Да и с чего бы?
— А ты? — переводит вопрос на меня. — Что здесь делаешь ты?
— Случайно, — повторяю рассказанную ранее главарю версию. — Я сбежал от законников, наткнулся на Мыша, он предложил пойти с ним. Так вышло.
На этот раз Райан молчит дольше. Сидит, смотрит куда-то вдаль и барабанит тонкими пальцами по колену в штанах цвета хаки.
— Значит так, умник, — говорит предельно серьезно, — если ты хочешь что-то знать, я тебе скажу. Но я уйду прямо сейчас, если ты продолжишь рассказывать чушь о побеге, — сглатываю, пытаюсь не подать вида, что мое сердце ухнуло куда-то под крыльцо. — В тебе веса килограмм сорок, — на самом деле меньше, молчу, — ты отбился от охраны? Улизнул? Сбежал? Трави свои байки кому-нибудь другому.
Собираю волю в кулак, чтобы голос прозвучал уверенно.
— Фред мне поверил.
Морщится:
— Фред верит только в одно: что самый умный. Ты убил Сида, и он захотел тебя к себе в банду. Все остальное пропустил мимо ушей, — на подобную откровенность мне не хватило бы наглости даже надеяться. — Не радуйся, — отрезает, что-то прочтя в моем лице, — он сомневался в тебе, спрашивал, стоит ли брать тебя на дело, не шпионишь ли ты, не ведешь ли себя странно.
— И что ты сказал?
— Что я сказал? Дай подумать, — демонстративно чешет затылок. Издевается. — Я сказал: “Фред, очнись, этот парень врет как дышит. Кричит по ночам, ведет себя странно, а еще он явно из Верхнего мира”. А Фред сказал: “Отлично, он нам подходит”.
Мы оба знаем, что Райан сказал Коэну совсем не это, иначе меня бы здесь не было. Вопрос “почему” решаю пока оставить при себе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Как ты узнал, что я из Верхнего мира? — спрашиваю другое.
Пожимает плечами, перестает ёрничать.
— Это видно. Ты жил здесь, и довольно долго, чтобы научиться выживать. Но воспитание Верхнего мира заметно. То, как ты говоришь, как думаешь. Если ты сам успел пожить и там, и тут, все становится очевидно. Посмотри на Курта, на Рыжего. Они неплохие парни, им несвойственна чрезмерная жестокость, но вчера они оба не увидели ничего такого, когда Фред предложил им пойти и изнасиловать женщину. Достаточно было посмотреть на твою реакцию, чтобы сделать выводы. Если бы я не понял раньше, то догадался бы вчера. У тебя было такое лицо, будто тебя или сейчас стошнит, или ты кого-нибудь пристрелишь.
Сижу, кусая губы.
— Коэн решил, что все дело в том, что я или гей, или девственник.
— Возможно, и то, и другое, — заявляет совершенно серьезно, и по тону ясно, что будь я хоть гермафродитом, ему плевать. — Но твоя реакция была такой не поэтому. Тебя иначе воспитывали, ты видел, что такое нормальная семья и нормальные отношения. Ты видел, как женщины отдаются по симпатии, а не из страха, — постукивает пальцем себе по лбу чуть выше переносицы, — это вбито тебе в голову с пеленок.
— А… — голос подводит, откашливаюсь. — А ты?
Невесело усмехается:
— А мне тоже.
Мы замолкаем. Райан снова закуривает. Мне кажется, он курит, когда не знает, куда деть руки, и когда приходится вот так сидеть без дела.
— Об этом я и спрашиваю, — снова заговариваю. — Почему ты с Коэном? Тебя же тошнит от него не меньше, чем меня, — рискую, раскрываясь. Моя вера в людей давно превратилась в руины, но здесь и сейчас с этим странным парнем чувствую себя в безопасности, как бы глупо это ни было.
— Это ты интересуешься или твои работодатели? — спрашивает так же прямо в ответ.
Бесполезно врать и доказывать, что ни на кого не работаю. Райан давно все понял. Тем не менее, пытаюсь извернуться:
— Ты так говоришь, будто “работодатели” есть и у тебя, — и это бы многое объяснило.
Закатывает глаза, криво улыбается:
— Мой единственный работодатель — это Фред. И мне его одного хватает по горло, — поворачивается ко мне вполоборота. — И, раз уж тебе приспичило пооткровенничать, может сам скажешь, СБ решили иметь “своего человека” во всех бандах Нижнего мира, или Проклятые особенные?
Сердце пропускает удар. Он не знает! Знал бы про теракты, сразу бы понял, зачем я здесь… Прихожу в себя. Или хочет заставить меня поверить, что не знает. А мне просто чертовски хочется надеяться, что смерти невинных людей — дело рук одного Коэна.
— Может, и всех, — пожимаю плечами.
Кесседи принимает мой ответ и не допытывается. Говорит другое:
— Я уже упоминал, что среди нас был парень, который все время что-то вынюхивал и задавал много вопросов, отлучался не пойми куда? — придушенно киваю. Мы говорим о “пугале”, о ком же еще. — Он не был “верхним”, но шпионом — это точно.
— Ты сдал его Коэну? — горло перехватывает. Что, если эта откровенность, чтобы сейчас за моей спиной распахнулась дверь, и вышел Коэн, а Райан победно провозгласил: “Вот видишь, я же тебе говорил! Теперь ты все слышал сам”?
Но дверь не открывается, из барака не доносится ни звука, мы с Кесседи тут одни.
— Фред бывает слепым, но он точно не идиот, — отвечает. — Он заподозрил сам. А потом придумал мне срочное поручение, так, что я не смог выкрутиться и отказаться, не затевая скандал, а сам расправился с парнем, — пауза. — Жестоко, даже для Фреда.
Снимок “пугала” снова встает перед глазами. Пожалуй, такое зрелище не забывается. Мне кажется, оно навсегда отпечаталось у меня на сетчатке.
— Ты это к тому, что рано или поздно Коэн заподозрит и меня? — интересуюсь.
Райан некоторое время думает, прежде чем ответить.
