Такое поведение адмирала уважения ему не прибавляло, особенно с учетом того, что именно Государю Колчак был обязан не только своим стремительным взлетом в самые молодые Комфлоты Российской Империи, но и просто жизнью.
Царь и адмирал
Адмирал Бубнов, бывший мичман с «Орла» в Цусиме, а во время Великой войны представитель флота в Царской Ставке, типичный февралист, в своих мемуарах рассказывает.
После неразъясненного взрыва «Императрицы Марии», в котором Колчак совершенно безосновательно обвинил себя[227], адмирал впал в глубокую депрессию.
«Он замкнулся в себе, перестал есть, ни с кем не говорил, так что окружающие стали опасаться за его рассудок. Об этом начальник его штаба немедленно сообщил по прямому проводу в Ставку.
Узнав об этом, Государь приказал мне тотчас же отправиться в Севастополь и передать А.В. Колчаку, что он никакой вины за ним в гибели “Императрицы Марии” не видит, относится к нему с неизменным благоволением и повелевает ему спокойно продолжать свое командование.
Прибыв в Севастополь, я застал в штабе подавленное настроение и тревогу за состояние адмирала, которое теперь стало выражаться в крайнем раздражении и гневе.
Хотя я и был по прежним нашим отношениям довольно близок к А.В. Колчаку, но, признаюсь, не без опасения пошел в его адмиральское помещение.
Однако переданные мною ему милостивые слова Государя возымели на него чрезвычайно благотворное действие, и после продолжительной дружеской беседы он совсем пришел в себя, так что в дальнейшем все вошло в свою колею и командование флотом пошло своим нормальным ходом»{225}.
И вот после такого ответы на допросе типа: с Государем лично не знаком. Всегда был за Думу и контроль общественности. Присягу Временному правительству дал в числе первых и т.п.
Как же так, брат? Ведь это не просто неблагородно и неблагодарно.
И самое главное — мало сочетается со всем остальным психологическим портретом Колчака, в котором, кстати, много наблюдается похожего на таковой Государя, особенно в самые трагические минуты их биографий. Как, скажем, Государь не пожелал, чтобы спасали верные части его лично, рискуя ввергнуть страну в гражданскую войну[228], так и адмирал, когда 4 января 1920 года передал звание Верховного Деникину, своим приказом распустил свой конвой, всю охрану, адъютантов и весь свой штаб, объяснив это решение необходимостью всем до последнего воина пребывать там, где каждый защитник Родины на счету{226}: на фронте борьбы с оккупационным режимом III Интернационала.
При адмирале было 1500 готовых на все бойцов. Бригада морских стрелков контр-адмирала Юрия Старка, лично преданных, как и их командир[229], своему вождю, также готова была оказать сопротивление не только внешнему врагу — большевикам, но и внутреннему — чехословацкому легиону. Нет ни малейших сомнений, что даже тысяча отборных морпехов, как нож сквозь масло, прошла бы через много о себе возомнивший чешский сброд генерала Сырового и поддерживающих его союзничков, типа Жанена с присными. И адмирала бы спасли, и сами бы до Владивостока, или куда следовало бы, дошли. И большая польза, быть может, Белому делу могла выйти. Так ведь нет. Сам адмирал и запретил: лишнее-де кровопролитие. Прямо калька с Февраля.
В общем, странное, двойственное впечатление осталось у меня от «Протоколов», как прочел их первый раз в середине 1970-х. И вместе с тем ощущение очень симпатичной личности самого Колчака. Не рядом как-то все. Оказалось, по счастью, нет никакой двойственности. Вот что стало мне известно, условно говоря, вчера.
Николай Дмитриевич Тальберг, человек, заслуживающий однозначного доверия своей не раз доказанной преданностью русской православной монархии, в 1967 году написал об адмирале Колчаке такие строки.
Я никогда не признаю отречения Государя!
«В 1927 году в Париже на публичном собрании правого крыла русской эмиграции поминалось лихом десятилетие преступной февральской революции. Мой большой друг и единомышленник граф Петр Васильевич Гендриков, недолгое время моряк, потом кавалергард, в момент революции Орловский губернатор, брат фрейлины Их Величеств графини Анастасии Васильевны, самоотверженно пожелавшей сопровождать Царскую Семью в Тобольск и вскоре после Ее гибели убитой большевиками, подчеркнул в своей речи верность Государю вице-адмирала Александра Васильевича Колчака. Последний был единственным из главнокомандующих фронтами [и флотами], который не внял зову генерала М.В. Алексеева просить Государя отречься от Престола. В печати впервые прочел я такое сообщение в статье Н. Кадесникова[230], напечатанной в журнале “Русское слово” (февраль 1967 года, № 2/98).
Долгом почитаю подтвердить это сообщение.
В тридцатых годах князь Сергей Георгиевич Романовский, герцог Лейхтенбергский, пасынок Великого Князя Николая Николаевича, рассказывал мне, что доблестный адмирал Колчак в самом начале смуты отправил его в Тифлис к Великому Князю с предложением, опираясь на командуемые им Кавказские войска и на Черноморский флот, создать контрреволюционное движение.
От себя добавлю, что к этому фронту примкнул бы, конечно, находившийся на юго-западе конный корпус под командой доблестного графа А.Ф. Келлера. Последний, как известно, отказался присягать Временному правительству.
В упомянутом выше журнале Н. Кадесников приводит следующее свидетельство Князя Сергея Григорьевича Романовского:
“Волею судеб Белое Дело, иначе говоря — борьба с красной революцией, для меня лично началась в ночь с 2 на 3 марта 1917 года, когда, вызвав меня на линейный корабль «Георгий Победоносец» (около 2:30 пополуночи), адмирал Колчак преподал мне ряд директив в связи с происшедшим несколько часов назад отречением Государя Императора.
Вот основная сущность того, что было мне сказано тогда адмиралом Колчаком, с которым еще задолго до мартовских событий 17 года мы говорили о возможностях революционного движения, о его предполагаемых формах и методах решительной борьбы с ним:
— Я никогда не признаю отречения Государя — оно незаконно и вынужденно. Сегодня же, по готовности миноносца, Вы отправитесь в Батум и Тифлис к Великому Князю Николаю Николаевичу, который только что вновь назначен Государем Верховным Главнокомандующим, однако… в условиях отсутствующей Верховной Власти, т.к. Государь отрекся от Престола.
Вы так и скажите Великому Князю, что я этого отречения не признал и никогда не признаю, что я считаю это отречение незаконным и вынужденным!.. Что в этих условиях я предлагаю Вел. Князю военную диктатуру, потому что сегодня только авторитет его имени, опирающийся на реальную силу, может еще остановить революцию, с которой мы обязаны всемерно бороться до полного ее поражения”[231].
Что же ответил послу адмирала Колчака Великий Князь Николай Николаевич?
“Я — солдат и подчиняюсь существующей власти, — был ответ Великого Князя…”[232]
…В эти страшные “юбилейные дйи” дни, когда начались страдания Царской Семьи, особенно захотелось вспомнить доблестного адмирала А.В. Колчака, оставшегося верным присяге…»{227}
Так что вполне достоин был Александр Васильевич уважения даже со стороны очевидных врагов. Верный был человек. Понятно теперь, и почему патриарх Тихон благословил на борьбу адмирала Колчака, и почему адмирал Колчак восстановил в Сибири законы Российской Империи. Понятен становится и отрывок из разговора адмирала с генералом К.В. Сахаровым, приведенный последним в своих воспоминаниях:
«— Не может русский народ, — продолжал адмирал [Колчак], — остановиться ни на ком, ни удовлетвориться никем.
— Как вы представляете себе, Ваше Высокопревосходительство, будущее?
— Так же, как и каждый честный русский… Все слои русского народа, начиная с крестьян, думают только о восстановлении монархии, о призвании на престол своего народного Вождя — законного Царя. Только это имеет успех…»
И до сих пор, кстати, не найдено ни одной директивы А.В. Колчака, санкционирующей массовый белый террор в отношении рабочих и крестьян, в чем обвиняли адмирала советские партийные историки, а ныне продолжают обвинять их духовные наследники.
И полное основание имел ротмистр Князев сказать, что погиб адмирал «за Веру Православную, за Царя, за народ, за славу России».
За Веру и Верность адмирала союзнички и убили. Руками местных исполнителей. Вспомним самого Государя и его верных слуг графа Келлера и Хана Нахичеванского. И как всегда, главные виновники до сих пор не названы и не обличены. Но, жив Господь! Будущее длится долго.