и так не очень лестного мнения с тех пор, как я с тобой? А ты подливаешь масла в огонь.
– Не создавай проблемы на пустом месте. Людям нужно кого-то обсуждать. Не обращай на них внимания.
Игорь умел убеждать, и я быстро оправилась от смущения. Он прав, все давно знали о нас. Даже если бы у нас были раздельные номера, сплетни все равно гуляли бы по залам нашего музея. Просто было обидно, что меня перестали воспринимать как личность, теперь я была любовницей Харитонова, и что бы ни делала, многие считали, что это с его подачи.
Но все это оказалось пустым перед той тревогой, что зародилась в моем сердце, едва мы вышли из гостиничного здания. А отправились мы в конференц-зал в соседний корпус, где должен был проходить семинар. В сердце началась сумасшедшая тахикардия, и в голове воцарился полный хаос. Я так близка к Шандору! Мне казалось, я шла по его следам, дышала одним с ним воздухом, чувствовала те же запахи, что чувствовал он.
Не избавилась от этого чувства я и на мероприятии. Никак не могла на нем сосредоточиться. Я хотела его увидеть. Увидеть и узнать, что он жив, здоров, и с ним все хорошо. Наступило лето, и в школе начались каникулы. Наверняка, сейчас он в отпуске и застать его дома шансов больше, чем в учебный год.
Я возвращалась мыслями на семинар, как будто бы вникала в обсуждения, даже что-то отвечала, но затем вновь погружалась в свои безумные думы. Вечером после семинара мы планировали прогуляться по городу, сходить к морю. И я задумалась, как избежать этой прогулки? Можно сказаться больной, остаться в номере, позволить Харитонову одному насладиться красотами Сочи. Но уйдет ли он, не предпочтет ли остаться со мной, вылечить известными ему методами? А если уйдет, то разве я успею осуществить поездку по неизвестному мне направлению до его возвращения? Как потом объяснить свое отсутствие?
Безумие, творившееся в моей голове, не мог не заметить Харитонов. Во время кофе-брейка он спросил, все ли со мной в порядке? Щеки горели, и выглядела я нездоровой. Тут же подумала, а не тот ли это шанс, который я желала получить? Что если сказаться больной прямо сейчас и рвануть в сторону Хосты? Сколько для этого было времени? Пять часов? Я наверняка успела бы обернуться до конца семинара. Но точной уверенности не было, потому что не ориентировалась в местных расстояниях.
А если я действительно его встречу, разве не захочу приблизиться и обнаружить себя? Обрадуется ли он такой встрече? Может у него жизнь наладилась, и он счастлив. Зачем эта встреча ему? Зачем она мне? Снова разбередить раны, которые если не затянулись до конца, то хотя бы не кровоточат так, как несколько лет назад. Начинать все сначала? Не буду ли я глупо выглядеть перед ним, объясняя, зачем я здесь? Да и как объяснить?
Мне показалось, прошла вечность прежде, чем я ответила Харитонову. Сказала, что здешний климат плохо на меня действует. Была здесь в далеком детстве и из-за этой непереносимости больше сюда не приезжала. Не знаю, поверил ли Игорь в эту чепуху, но больше о моем здоровье он не спрашивал.
Но я никуда не поехала. Улетая из Сочи, я смотрела в иллюминатор и провожала глазами побережье до тех пор, пока оно не скрылось из виду. Искала глазами предполагаемое место обитания Шандора, словно могла увидеть его с той высоты и расстояния, которые нас отделяли от земли. Думала, что он в этот момент мог смотреть в небо на самолет и даже не подозревать, что в нем лечу я. Это безумие лишний раз подтвердило, что никакое время не властно над моими чувствами. Я любила Шандора так же, как и четыре года назад.
Спустя две недели случилось несчастье. Жена Дениса Кравченко Люся умерла при родах. Ее беременность протекала тяжело, она постоянно лежала на сохранении, почти не ходила, и Денис сильно за нее тревожился. Рядом с Люсей он держался твердо и уверенно, но при встречах с нами становился слабым и уязвимым. Не раз мы слышали от него, что, если встанет выбор между Люсей и ребенком, он выберет ее. Как бы он не хотел иметь с Люсей детей, но она ему все-таки дороже.
Врачи делали все от них зависящее, я постоянно подключала своего отца, чтобы он своими связями помог найти специалиста, который бы довел эту беременность до благополучного исхода, но – увы. Никакие меры не помогли.
Это горе свело нас всех вместе. На похоронах кроме близких родственников и подруг девушки были Юля с мужем и я. Игорь со мной ехать отказался, сказал, что плохо знал покойную и вообще не любит подобного рода мероприятия. А мне так требовалось в эти дни его крепкое мужское плечо! Люся была хрупким нежным ангелом, и ее уход больно ранил меня.
Сын Дениса выжил, но оставался в инкубаторе еще целый месяц. Он родился недоношенным. Первую неделю Денис не хотел его видеть, винил малыша в смерти его матери, но после разговора с моим отцом, взял себя в руки и навестил сына. Входить к ребенку не позволяли, но он смотрел на него через стекло. Малыш лежал в инкубаторе крохотным и беззащитным, к нему были подключены аппараты, поддерживающие его жизнедеятельность, и это зрелище вызывало сострадание. Казалось, мучения Дениса не закончатся никогда. Но именно вид сына в таком состоянии придал молодому отцу сил, и он воспрянул духом. Он нужен этому малышу, и тот нужен ему. Как память о женщине, которую он любил. Впервые в жизни он обратился к богу и стал молиться. Молиться, чтобы Илюша, так он назвал сына, выжил и вернулся с ним домой.
И бог услышал его молитвы. Илью отключили от аппаратов и убрали из инкубатора. Через месяц он смог обходиться без них. Денис забрал сына домой. В помощь к нему приехала мама, которая уже находилась на пенсии, и занялась уходом за внуком вместе с сыном. Илья быстро вернул Дениса в строй, появился стимул для жизни, он весь ушел в его воспитание.
Не найдя поддержки от Игоря, всю боль от потери Люси я делила с отцом. Я снова и снова спрашивала его, как такое могло случиться в двадцать первом веке, когда технологии и медицина так далеко шагнули вперед. Он пытался доступным языком объяснить мне, какие сложности были со здоровьем Люси, и почему ей нельзя было помочь. Оказывается, ей предлагали
