меня в боулинг и в бильярдную. Я не умела играть ни в одну из этих игр, и он с удовольствием учил меня и этому. А по утрам он привлекал меня к тренажерному залу. Но мне не очень хотелось вставать рано, потому что мы, как правило, ложились поздно, и я чаще всего отлынивала от занятий. И никакие его слова, что с годами я наем огромную задницу, если сейчас не возьмусь за самодисциплину, не убеждали меня, что надо поддержать себя в спортивной форме.
Я знакомилась с его бесчисленными друзьями, их женами, девушками и любовницами и однажды поняла, что они перепутались у меня в голове, и я не могла точно сказать, кто из них кто при следующей встрече.
Откровенно изучающие взгляды некоторых его приятелей, особо задерживающиеся на моей груди, приводили меня в смятение, и я начинала чувствовать себя куклой, выставленной на всеобщее обозрение. Когда я сказала об этом Игорю, он только довольно оскалился. Его цель – вызвать зависть среди мужского контингента – была достигнута.
– Мне не нравится, когда меня раздевают взглядом!
– Ты хочешь, чтобы они раздевали тебя руками? – усмехнулся Игорь.
– Я вообще не хочу, чтобы они на меня смотрели. Ты можешь общаться с этими друзьями без меня?
– Нет, как раз с ними ты обязательно должна быть при мне. Они же тебя не трогают, чего ты ершишься?
– А если тронут, ты и тогда будешь доволен?!
– Они не тронут. Ты моя женщина, и значит неприкосновенна.
И, конечно, Игорь водил меня на встречи с художниками. Он организовывал им выставки, и они договаривались о разных деталях и месте проведения таких мероприятий. Если встреча проходила в мастерской, то пока велись переговоры, я рассматривала работы мастера и пребывала в трепетном возбуждении от того, что нахожусь в том месте, где творился тот или иной шедевр.
На одной из таких встреч я познакомилась с молодым художником Алексеем Астраханцевым. Когда мы вошли в мастерскую, и Игорь помог мне снять плащ, я заметила, с какой тщательностью Алексей прошелся по моему телу своим взглядом. У меня сложилось впечатление, что я пришла на смотрины. На мне было короткое черное платье-лапша, облегающую мою фигуру, с закрытым верхом и длинными рукавами, но отчего-то я вновь почувствовала себя голой.
Астраханцев ничем не отличался от других знакомых мне художников. Его отросший рыжий волос беспорядочно лежал на голове лоснящимися прядями, которые падали ему на глаза, и он постоянно отбрасывал их с лица своей рукой. Его усы, скрывавшие верхнюю губу, и редкая узкая бородка, напоминавшая козлиную, выглядели неухоженными и давно не знавшими бритвы. В его одежде небрежность со следами засохшей краски, и даже истинный цвет кед невозможно было определить из-за присутствия на них разноцветных клякс. Казалось, он только встал из-за мольберта и не спешил привести себя в порядок ради встречи с организатором его будущей выставки.
– Вы извините, Елизавета, у меня не прибрано. Но я художник, и когда находит вдохновение, я забываю не только о порядке, но и о физиологических потребностях.
Я не стала уточнять, о каких именно потребностях он говорит, но судя по его сухопарому телу, ел он нечасто и не много. Я просила его не беспокоиться о пустяках, потому что нахожусь здесь, прежде всего для того, чтобы полюбоваться его работами, а не убранством интерьера.
Я не знала, в каком жанре он работает – Игорь оставил эту информацию для меня загадкой – и, пройдя в соседнее помещение, опешила от представших передо мной голых женщин, изображенных на холстах в различных ракурсах и с разной степенью обнаженности. Одни из полотен висели на стенах без подрамников, другие стояли на мольбертах, третьи просто на полу, склоненные к стенам.
– О, – невольно вырвалось из моих уст.
Оба мужчины наблюдали за мной с любопытством, и я почувствовала, как к моим щекам подкрадывается румянец. Я замерла в пороге и металась между желанием уйти и остаться. Игорь, сжалившись надо мной, взял Алексея за плечо и предложил отойти в сторону, чтобы обсудить будущую выставку. А мне посоветовал рассмотреть картины более детально в гордом одиночестве.
Я неуверенно прошла в зал, поглядывая себе под ноги. Странно, что Игорь не побоялся испачкать белоснежную подошву своих кроссовок. Повсюду полы были застелены клеенкой и газетами, на которых виднелась краска и разноцветные отпечатки ног. Кое-где я обнаружила сломанные деревянные ручки кистей и пустые тюбики из-под красок.
Мне было неловко изучать обнаженные женские тела на картинах, но так как ничем иным я себя занять не могла, то все же сосредоточила внимание на работах художника. Среди всех изображенных женщин я не встретила ни одного повторяющего лица, и задалась вопросом – автор выдумывал женские образы или ему позировали натурщицы? Чудесным образом наложенные тени и подчеркнутые формы отдельных частей тела наводили на мысль, что все-таки он прибегал к услугам натурщиц. Кто они были ему? Случайные знакомые, подруги, любовницы? Как они согласились? Неужели не стыдятся того, что их тела будут выставлены на всеобщее обозрение? Безусловно, все они прекрасны, но показать окружающим все то, что должен видеть только один мужчина! Ох, Лиза, один ли?
– Нравятся? – услышала я над своим ухом насмешливый голос Харитонова.
– Слишком откровенно. В женщине должна оставаться загадка.
– А если женщина владеет небесным даром, на котором может заработать?
Я повернула голову к Игорю.
– Он им платил?
– Да. Но не так много, как может заработать за саму картину.
– Кто они ему?
– Сестры, подруги сестер, есть несколько его любовниц.
– Сестры? – поморщилась я. – Это же пошло.
– Он не надругался над ними, он их просто писал. Что в этом такого? Они в детстве вместе бегали голышом.
– Все равно дико.
Я огляделась вокруг. Художник куда-то исчез, и я впервые обратила внимание на кровать, которая стояла за всеми полотнами. То самое ложе, на котором изображены многие из натурщиц. Она была небрежно застелена покрывалом серого цвета, а над ней куполообразный балдахин, в основе которого обруч.
– Алекс хочет тебя нарисовать.
Я резко перевела взгляд на Игоря. Не могло быть сомнений, в каком виде.
– Я надеюсь, ты отказал ему? – нахмурив брови, спросила я.
– Почему я должен был отказать ему? Твое тело заслуживает полотна художника.
– Нет, – твердо сказала я. – И если ты уже закончил, не могли бы мы поехать домой? Я устала.
– Лиза, он не тронет тебя. Я буду рядом.
– Нет!
И я поспешила на выход. Я вдруг испугалась, что, если не уйду, они оба скрутят меня, прикуют наручниками
